Феноменальное что-то! Просто – курьез!
–.Что, мол, если ту или иную букву переставить с одного места на другое, то она, как бы, опережает событие, стремится, как бы интуитивно, к необходимой паузе, и этим своим «движением» изменяет смысл слова, смысл связей, а, следовательно, и смысл самих действий. Представьте себе такую глубину мысли! Хотя, быть может, он сам не понял, куда замахнулся, в какие прейскуранты залез. Или он захотел вдруг сказать о том – «отчего это, казалось бы, при перемене в слове какой-нибудь незначительной буквы смысл слова изменяется так, что не приведи господи!» Может ли такое происходить в принципе, в самой настоящей действительности?»
– Молодец – правильно высказался, идиот. Видно ума все-таки набрался, возвратившись после исчезновения опять в свою истинную чушую. Говорите после, что ничему нельзя научить того, кого научить чему-либо нельзя в принципе, и не представляется никакой возможности. Можно.
– Он не только, как я слышал, там ума набрался, но еще вдобавок жену вторую приволок, и был у них, у его вчерашней жены и той, пришлой, забавный инцидент – после расскажу.
«Видите, как все оказывается не безусловно и хочет наружу освободиться подышать свежим воздухом. – зорал Чирипский на такую реплику, но ему сразу сказали:
«Т...с...с.»»
« А там, оказывается, само время стало другим!»
– Ни хотите ли сказать, что в тот прошлый раз «незнакомцы» хотели уже тогда появиться опять в гости, но сочли данный момент не подходящим, чтобы всучить на всеобщее обозрение свою «лампу» потому, что Шавроман затеял свару?
– Хочу. Время, если рассматривать его прямолинейно, прошло с тех событий достаточно много, и вот если тогда вроде бы никто не обвинил само «бревно» в данном происшествии и никто не посчитал «бревно» зачинщиком случившихся обстоятельств, то теперь «захотели» обвинить. И смотрите, сколько у него синонимов! «Полено», «древесина», «доска», «сосна», «мяч», «вакса», «пломба» и т.д. А где «полено», там и «пелена» и «полимеры» и «гвоздь». Где необходимый здесь консилиум разбирательств – что есть что? Во всем этом ведь необходимо внимательным образом разбираться и прояснять. Сам Пепитрик-летописец давно уже мастер только пюпитры переставлять с места на место, а о хорошей музыке совсем даже позабыл.
– Но так оно и действия прошлых происшествий мы вынуждены будем трактовать иначе, чем трактовали их в момент происшествия.
– Но, ведь, так всегда происходит. В том-то все дело! Мало того, припишут обязательно к прошлым событиям еще события не существующие, и «пошло – поехало», как у Кацуской с женой Шаровмана на причале. И после, как мы знаем, было «кизим» и достаточно объяснимая версия последующих действий в характеристике Лифопа Камушкина – «попались»! Не так ли?
«Не так ли? – спросил и Тутин, оборачиваясь к Лифопу Камушкину и Лифоп Камушкин тоже кивнул головой: «Так».
– Но, казалось бы, – «кто» попался и на «чем»?
– Теперь – понятно. На неточности формулировок.
– Именно. Отсюда же начались происходить последующие действия в ином ключе, и очень многие, кто непосредственно должен был присутствовать в событиях и повлиять на них самым ощутимым образом, начали от них с опаской отнекиваться и «покидать производственное помещение». И вот теперь, во время этого разговора, повисло над головой тогда нечто вроде «опасности» в разумении того, что «коль Манчик Сипкин может влиять на «время» и приумножать и прибавлять и укорачивать слова по своему собственному усмотрению, – не приведет ли такое «знание» к тому, когда последствия такого «прорыва сознания» именно «у него», у Сипкина, может привести к необратимым последствиям?! И сильно задумались. И уже точно можно сказать – совсем не для того, чтобы на место этого происшествия поучаствовать в другом происшествии. Как же! Здесь такое может случиться, такое вылезти наружу может, какое обычно вылезает после того, когда свинья порфиру примеривает, а после – носит. Смотрите сами.
Было, например, слово «наверное» и понималось оно, как «верное», то есть, предполагается абсолютная «точность», «непрекословность», или «чуткин мохнат» как обыкновение обстоятельств. Но прошло время (прямолинейно и беапеляционно прошло) и получилось из него совершенно иное значение – «может чего-то быть, а может чего-то и не быть». Ну а следом за ним то, чего «быть не может» ну или «может, но не совсем». И опять – пошло – поехало. Где вы видите (по самим буквам), чтобы из «наверное» могло получиться «дятлы в лесу»? И страсть к «такой» вот синонимичности, причем там, где ни одного сколько-нибудь зримого фонаря не встретишь, – весьма распространенное ныне увлечение искать за углом тот переулок, который еще не построили.
«Ха... Но ведь тогда выходят очень интересные вещи наружу – подтвердил Боборовский. Прямо наружу начинают вылезать совершенно другие выводы, иные кляксы, иные штампы, и сами действия Шаровмана выглядеть теперь начинают совсем «с другой стороны» неукоснительной или мало присоединительной к ней частью палубы, нежели, чем «всегда» выглядели».
«Не только «эти» действия, но и «другие» – согласился Чирипский. Ведь мы как привыкли думать? Мы привыкли думать, что если в доме Машмотиты «хорошо» умеют печь печенья, то это «печенье» происходит, как правило, в Сметанный день и ни днем раньше. А между тем (и это – вполне вероятно), сам Сметанный день потому, быть может, «наступает», когда в доме Машмотиты начинают печь печенья. Может такое быть? Может. Наверное? Нет – безусловно! А это, в свою очередь, говорит о том, что не «время» в своей сущности и в нашем привычном понимании «времени» определяет те или иные обстоятельства, а наши действия формируют «время».
– Ну, это они что-то сильно загнули кочергу – не разогнешь. Хочу спросить – угощения были? А вина?
– Да – были угощения и пили, если верить моему источнику, «Мадеру». Но не в большом количестве, сильно напирая на этикет – чинно и благородно.
– А Комков был?
– Нет, кажется, не был. Причем тут – Комков?
– Да это я так просто спросил. Вдруг подумал – был ли, присутствовал ли на собрании непосредственно Комков? Незнаю, почему вдруг подумал и решил спросить. Это конечно не столь важно, и даже не могу найти достаточно объяснений, чтобы оправдать свой вопрос в его значимости и откровенности. Так просто спросил. Ведь так иногда бывает. Вроде ни очем таком спросить не хочешь, и вдруг – спросишь. Однажды, помню даже спросил в одном продолжительном разговоре о том, что непосредственно к теме разговора никак не относилось. Но это – «так» только – пустое любопытство.
– И после последней реплики Видора-Тудора Чирипского решили, в конце концов (пришли к такому единственному мнению), сказанное суммировать, чтобы в конец окончательно не запутаться – сделать захотели промежуточный вывод в своих суммах утверждений. Поднял руку Пипип Севряжный и, как Шестикос Валундр с трибуны, сказал:
«Значит шторм – сказал он – происходит в море потому только, когда Шаровман за дверь в море вышел, – и об этом мы у него обязательно спросим, когда придет, – и все другие действия относительно их реальной значимости могут случиться от того только, что «кому-то» и в определенный момент времени вздумалось примерить сапог явно не по размеру. Отсюда и сами обстоятельства теперь начинают «жать» так, что по Фарватерной не пойдешь, и сразу начинаешь искать улицу Обхоженную. То есть, взгляд, как бы, «отвлекается» в сторону от происходящего, перестает происходящее замечать на его приспособленном для того единственном и далеко не приблизительном месте, начинает быть «поверхностным», перестает смотреть вглубь событий, где простое и ничего в себе не несущее в этом смысле «примеривание сапог» и размышления относительно того «какие» положено носить, а «какие» нет, полностью преобладают и утверждаются».
– И вывод – хороший.
– Действительно. Ведь посмотрите сами «что» именно получается, когда прямолинейность времени начинает преобладать повсеместно и убеждает нас в том, что «любой», даже «новый» и откровенно и безвкусно покрытый искусственным лаком «мус», начинает выглядеть, как самая настоящая «замша», как истинный «Шестикос», и уже начинает непосредственно не только печатать свои убеждения в газетах и аннотации к ним, но и вполне начинает быть способным на манипуляции с такими величинами, как «время»! А это уже – принципиальный и важный вопрос. Отсюда же берутся и другие важные заботы – измерять, например, километраж, и выяснять при этом – сколько пройдено каждый день расстояния от галантерейной лавки до почты и обратно, и назад и влево, и разным шагом и не известно куда: сколько понадобилось минут, часов, лет, чтобы понять «куда надо ходить, а куда не надо» ходить, и с разными отправляющими мыслями, которые и расправляют швы и сглаживают их; сколько было потрачено времени, шагов, слов и пр. аплодисментов в понимании ширины этого шва и глубины надреза. И т.д.и т.п.
– И вот Шаровман затевает свару...
– Ну – безусловно! Выискал, собака, портной, для себя момент, и полностью повернул лицо событий к своей персоне. И, сказать по правде, умно бы сделал, если б сам понимал «что» именно и в какую сторону делает. Спрашивается – кому нужен был «тот» с носом, и какая такая случилась надобность обращать на него пристальное внимание, когда вокруг, если посмотреть внимательно, всегда другие носы присутствуют и поважней этого, и происходят, можно сказать, более значимые события в самой пароноидальной спертости впечатлений: берег, к примеру, от воды отошел и стал примитивной пустыней; луна начала восходить на горизонт вместе с солнцем и оба светила перестали откровенно светить – и пр. Ну, какой в том смысл знать, что Монтарана Хохлимана – модница? Дубина она – и все.
– Еще один «синоним» «полену», но если разобраться, то «полено может быть из какого угодно дерева, а вот дубина только из Кацуской. Не так ли?
– Улицы, что-ли, Кацуской?
– Да нет – просто из той самой, которая, на причале стояла и Шаровману была верна. Но согласитесь, – согласно вашей же классификации, – измениться и «дубина» может в лучшую сторону. И в контексте вечных переименований и неустойчивости во взглядах на «общие» перевоплощения, согласно действий Роту, и сам подиум, на котором эти перевоплощения происходят, может вполне повлиять на события и сделать их не менее значимыми, чем «лунные» метаморфозы.
– Но в том-то весь «кизим»! Ходит она в подвязках и – пусть себе ходит – черт с ней, истинно. Отрубят башку, как бывало Монке Перес отрубят – туда и столбовая дорога. И вот, казалось бы, дело здесь совсем, и вовсе не без оснований, не в «бревне», и не могло оно в существе своей закольцованности, коренным образом повлиять на общую мысль ситуации. Но, как оказалось, «бревно» было «чрезменское», и согласно с библейскими действиями мичмана Шаровмана в тот момент времени, пришлось очень «по вкусу», и валадания с ним кое-как нормализовало ситуацию, испугало «гостей», и дало хорошую пищу для глубокомысленных размышлений. И, как видим, это самое и произошло. Намного позднее, правда, чем хотелось, но – произошло.
– И потому Роту ничему не восприпятствовал...
– Ничтагу Осикину (брату
