хватало большого количества продуктов из автономного пайка и что самое главное тех продуктов, которые товарищи офицеря закупили за свои деньги. Куда-то исчезло несколько ящиков коньяка, копчённой колбасы и окороков. За сахар и говорить нечего, его просто ополовинили, как и гречку. Так, что даже не чем было отметить начало первого трудового дня. Это огорчало больше всего.
— Как так могло получиться, товарищи офицеры, что нас в прямом смысле ограбили белым днём!? — гневно спросил Батурин, обведя собравшихся офицеров тяжёлым взглядом. — Лейтенант Лупашин, можете дать какие-нибудь пояснения по этому вопросу?
— Никак нет. Я всё время находился на баржах. Погрузкой на корабле командовал лейтенант Мордасов.
— Мордасов, что можете сказать?
— Со мной почти всё время был старший помощник. Но могу сказать, что сколько мы получили от Лупашина, столько и загрузили на склады. Товарищ капитан третьего ранга это может подтвердить.
— Так точно — подтверждаю, — сказал старший помощник. — Всё, что получили, мы сдали под замок лейтенанту Пискуну. Может это его архаровцы, что-то напутали в ведомостях. Или того хуже — украли, а он теперь ищёт крайних! Лейтенан, как так могло получиться, что продукты мсчезли с ваших закрытых и опломбированных складов!? Отвечайте по существупоставленного вопроса, если не хотите встать перед судом офицерской чести и ответить по полной программе за хищение!
— Клянусь, что всё было на месте. Я лично закрывал и опечатывал складские двери. Как так могло получиться — ума не преложу… Может крысы утащили? — понёс околесицу лейтенант.
— Может и утащили — двуногие. Но и тем не менее, что будем делать товарищи офицеры?
— Предлагаю, товарищ командир, провести тотальный обыск корабля, — вмешался в разговор замполит.
— Как вы себе это предсдавляете? Вы хорошо знаете свой корабль товарищ замполит или Вы наивно полагаете, что те кто похитил продукты сами их и будут искать?
— Я могу опросит своих информаторов…
— Так что же Вы тут сидите идите и действуйте.
— Слушаюсь, — ответил замполит и вышел из кают-компании.
— Думаете он что-то раскопает, товарищ командир?
— Кто тот шланг? Вряд ли. Надо самим как-то выкручиваться. Лейтенант, я надеюсь ваши крысы муку не утащили?
— Нет мука на месте.
— Приказывать не имею права, просто прошу — продайте половину муки и на те деньги закупите всё, то, что было похищено на складах. И двери, где хранится автономный запас, заварите. А наши продукты сдайте на хранение моему старшему помощнику. Надесь к нем в каюту крысы не залезут?
— Пусть только попробуют. Я им руки и ноги переломаю. Да и замки у меня в дверях хорошие стоят. Если не хватит тех денег — добавите свои. Вам всё понятно, лейтенант? — спросил старший помощник.
— А из чего же мы будем выпекать хлеб на боевой службе? — опешил лейтенант-снабженец.
— Сухари у вас есть?
— Так точно. Но они давно просрочены.
— Не беда. Будете их скармливать матросам и мичманам, которые, я больше чем уверен, тоже принимали участие в хищении, чтобы знали, как в следующий раз воровать, — не мудрствуя лукаво, отдал распоряжение командир корабля. — Выполняйте!
— Слушаюсь. Разрешите идти?
— Свободны.
— Трудно нам придётся на этой боевой службе, с такой командой, товарищи офицеры. Надо что-то думать, как-то подбирать к ним ключики. Есть свежие идеи? — задумался командир.
— Да какие у нас на службе могут быть свежие идеи!? Мы Кантов не читаем и Шульбертов не слушаем. Разделяй и властвуй. Проверенный веками способ.
— Вы, что-то конкретно предлагаете?
— Выделить на корабле старшинскую касту. Завтра присвоит очередные звания матросам прослуживших по году, полтора и поставить их на должности командиров отделений с причитающимся окладом. Я думаю, что там уже замполита есть уже немало своих информаторов, и подобрать им смену из косомольцев новоприбывших матросов. Комсорг, лейтенант Мордасов, справитесь с этим поручением? И вообще — побольше демократии, сказок за флотское братство, не гнушайтсь общаться с ними, угощайте сигаретами, козла с ними забейте, на гитаре поиграйте… Всё понятно?
— Понятно, товарищ командир. Вот только я на гитаре играть не умею…
— Научитесь. А пока будете учиться, у вас появиться прекрасный повод для откровенных бесед о политике партии и правительства. Шучу. Больше говорите об искусстве. Или вы тоже Шульберта не слушали?
— Я больше слушаю Битлов, «Машину времени» и Высоцкого.
— Нуууу, ты лейтетнант вообще продвинутый в мире искусства. Вот и занимайся. Не всё же вам с Лупашиным пьянствовать. Всё понятно?
— Так точно. Разрешите идти?
— Свободен. Это касается всех, кроме старпома. Гена останься.
Когда все офицеры вышли из кают-компании, командир достал со своего портфеля початую бытылку пшеничной водки и завернутые в газету бутерброды. Выплеснув с брезгливой гримасой на палубу чай из стаканов, он разлил по ним водку.
— Давай Гена выпьем. Что-то устал я сегодня.
— За что будем пить, командир?
— За то, за что пьют все моряки… За тех кто в море.
Выпили. Закусили. Налили ещё.
— За что выпьем?
— Лучше бы нам сейчас выпить за неё, за госпожу Удачу. Нам она на боевой очень пригодиться.
— Согласен с такими молодыми лейтенантами и матросами, мы далеко не заплывём. Блядь, как я дал себя уговорить контр-адмиралу Яровому и принял командование этим кораблём — ума не приложу.
— А действительно командир, зачем вы согласились, если не секрет конечно…
— Да какой там Гена секрет. Я же только согласился вывести этот корабль из завода, за это мне было обещано, что я стану комбригом нашей бригады. Я уже и адмиральские погоны мысленно примерял, когда меня на повороте обошел Савочкин.
— Это который? Не тот ли капдва, что командовал девяткой? Но он же ниже Вас по званию!
— Ниже. Зато намного богаче. Пока я протирал на жопе брюки в Николаеве, он зарабатывал деньги на боевых службах. И похоже столько заработал, что ему их хватило на то, чтобы выкупить должность комбрига. И вот ему обеспечена спокойная и сытая старость, а мне придётся, кстати как и тебе, пахать и пахать, чтобы её обеспечить. А с такими долбоёбами, которые умудрились просрать в порту половину запаса, нам вряд ли обеспечена спокойная служба. Вот такие пироги с котятам, товарищ старший помощник. Давай на посошок и разбежались.
Неожиданно в кают-компании зазвонил телефон. Старший помощник поднялся и снял трубку. Выслушав то, что ему сказали он выматерился и положил трубку.
— Что там, Гена? Опять, что-то спиздили?
— Не спиздили… Кто-то из честных советских матросов доложил, что лейттенант Лупашин опять пьян.
— Лихо кто-то вламывает летёху. Вот тебе и готовый командир отделения. Знаешь его?
— В том то и дело, что не знаю. Надо вставить пистон ушатому карасю. Разрешите идти, товарищ командир?
— Рарешаю, а я ещё тут посижу подумаю, — задумчиво сказал командир и достал из портфеля вторую бутылку водки.
«Так можно думать», — выходя из кают-компании подумал старпом. А что подумал обо всём этот матрос-гарсунщик, который стал невольным свидетелем этого совещания и рассказал о нём своим годкам, никто из них так и не узнал. Да и кто такой на советском флоте матрос — бессловесный скот, расходный материал.
8
В подвале гестаповского застенка, подвешенного за руки в окровавленной и порванной тельняшке Лёху Дигавцова, несколько дебилов в эсэсовской форме и в кожанных фартуках, били железными прутьями пытаясь выбить из него какую-то военную тайну о советском флоте. «Русише швайне, дутен копф, где есть угол заката корабля Березина!?». Лёха Дигавцов стонал и плевался кровью — он давно бы им всё рассказал, но сам не знал ничего. Когда эсэсовцы уставали, они уходили на перекур, а их место заступали советские менты, которые с не меньшей яростью выпытывали место сбережения того клада, что он похитил у своей любовницы Жанны. Пытаясь сделать ему ещё больней они стали подтягивать его выше. Неожиданно верёвки лопнули и Лёха оборвавшись с крюка упал на пол, больно ударившись головой. Он резко вскочил и… проснулся.
Он лежал на качающейся палубе своего персонального кубрика, который он выбил у командования корабля для своей художественной мастерской и тату салона. Держась за голову Лёха понялся с палубы и сел на кровать. После вчерашней пьянки у него сильно болела голова, а тут ещё и море штормило бросая корабль с волны на волну. Вчера ему исполнился двадцать один год. И командование, в честь этого знаменательного события, освободило его на сутки от корабельных работ, и даже подарило ему открытку с дежурным поздравлением, в котором желало ему мирного неба, здоровья и новых достижений в политической учебе на боевой службе. Прочитав это кощунственное и лживое поздравление Лёха выматерился и забросил ту открытку в свой альбом, где уже валялось две такие же.
Подарка к той открытке не полагалось — не заслужил видимо именинник за два с половиной года службы. Хорошо, что его годки были другого мнения и ему подарили бутылку шила, набор фломастеров, новый тельник, а кладовщик-баталер, которому Лёха набил шикарную наколку, подарил окорок, несколько булок спиртового хлеба и пару килограмм свежей картошки. Может это кому-то покажется мелочью, но только не Лёхе, которому до рвоты осточертели и сухая картошка, и прогорклые сухари со стасиками, которыми кормили личный состав корабля. Вот он вчера и закатил пир. Была даже бутылка коньяка «Слянчев бряга» которй он выменял у Шепеля на кусок окорока. Мичман Шепель так отощал на матроском камбузе, что и думать забыл о корабельном уставе и готов был обменять на еду весь тот офицерский коньяк, что достался ему при загрузке в Севастополе. Чем Лёха иногда и пользовался, добавляя в свою винную карту состоявшую из спирта и браги болгарский коньяк.
Как не хотелось старшине команды ВТМ Дигавцову идти на боевую службу на неподготовленном к плаванью кораблю, но пришлось. И связано это было не с осознанием того, что надо отдавать свой долг родине (он расчитался на двух боевых с ней сполна), а потому, что как ему шепнул его земляк Остапец, служивший в милиции, там стали подозревать, что ограблнения торговых палаток и уличный гоп-стоп связан с военными моряками. Бред конечно, но следователи могли в конце года и списать свои глухари на какого-нибудь козла отпущения. Поэтому Лёха и не стал особо торопиться с визитом к Жанне, а решил полгода повременить. Он сделал намёк Остапцу на его возможное участие, но тот вначале категорически отказался, а потом сказал, что подумает. А пока посоветовал и Лёхе не смыкаться.
Так что надо было это смутное время переждать на боевой службе в Средиземном море, в окружение злобных натовцев из 6-го американского флота, которые спали и видели, как бы развалить страну Советов и лишить Лёхиных родственников рабского труда на заводах и колхозных полях, его самого службы с должностным окладом в три рубля и шестьдесят две копейки. А у его деда, ветерана войны, проишачевшего всю жизнь в колхозе, отнять пенсию в двадцать рублей. Дав им взамен вместо светлого будущего коммунизма — загнивающий капитализм.
И вот в один из ясных и солнечных дней, когда природа юга,
