очищенной картошки и отходов не сойдутся, весь наряд останется без ужина и более того — будет ночевать под паёлами, а утром начнут со строевой — будут маршировать, отдавая честь пилерсу. Малахов клятвенно заверил, что у него не пропадёт ни одна картошка.
С выпечкой хлеба было попроще, кок развёл опару и замесил тесто. Пока оно подходили, перемололи мясо на фарш и Лёха лично стал у сковородки жарить котлеты. Малахов принёс картошку; взвесив её и очистки — убедились, что вес сходится, отправили в котёл. Пока картошка варилась Лёха пожарил котлеты, получилось триста двадцать штук, по одной на каждого матроса, двадцать штук запасных. Сваренную картошку деревянной ступой подавили на пюре. Сварили компот. Тут и свежевыпеченный хлеб поспел. Пришел снимать пробу лейтенант Пискун — дежурный по кораблю. После того, как его травмировало дверью, он стал несколько не адекватно себя вести. Лёха посмотрел в его голодные с сумасшедшенкой глаза и смакуя каждое слово сказал, :
— А не пошли бы Вы мелким шагом, товарищ лейтенант, на свой офицерский камбуз?
— Мне положено по корабельному уставу снимать пробу с ужина…
— Что-то я Вас не видел на камбузе, когда здесь варили сухую картошку…
— Не борзейте, старший матрос, я не требую больше того, что положено.
— Если не больше — другой вопрос. Сейчас сделаем, — успокоил его Давыдов и взяв аллюминиевую миску кинул туда ложку пюре, маленький кусочек котлетки и столько же хлеба. — Прошу, снимайте пробу.
— Вы видимо не поняли, что сделали стармос. Вы забрали продукты с офицерского камбуза и теперь офицерское меню стало не такое полное, как было раньше. Товарищам офицерам — это не нравиться…
— Мне похуй, что там кому нравиться, а кому не нравиться…
— Равняйсь!! Смирно!! Как ты разговариваешь с офицером!? — взвился дежурный по кораблю офицер.
— Что прихватил, ушатый!? Ну, тогда засунь руку в свой карман брюк и прихвати себя за яйца, — багровея ответил Дигавцов. — А сейчас освободи камбуз. Пока я не приказал Вас выкинуть, офицер.
— Я с тобой ещё встречусь.
— Надеюсь не на дуэле? Потому, как потомственный дворянин, я с быдлом не дуэлирую, а бью ему ебальник. Пошли пидор на бак, я тебе окажу честь и набью рожу.
— Хам! — брякнул лейтенант и быстро ретировался с камбуза.
— Проглот! — бросил ему вслед Давыдов.
«Команде ужинать», прошло по громковорящей связи. Пора было кормить экипаж. Рабочие по камбузу расставив по бакам алюминиевую посуду и хлеб — начали разносить бачки с пюре и котлетами. Запахло давно забытым запахом нормальной еды, которой не было на «Березине» почти три месяца. Дежурны по камбузу стармос Лёха Дигавцов стоял у окошка выдачи пищи, внимательно наблюдая за её раздачей.
Матросы весело переговариваясь вошли в столовую и расселись по своим местам. Наступили благоговейная тишина, только было слышно, как позвякивают ложки вычёрпывая с алюминиевых мисок ароматное картофельное пюре. Хлеб был серый и белый. Белого было немного, а серого хватило на всех. Кого не кормили в море сухарями со стасиками-тараканами и спиртовым хлебом, тому тяжело представить, какое удовольствие доставляет в море свежевыпеченный хлеб. Разогретый спиртовый хлеб, конечно можно кушать, а вот с сухарями сложнее, но всё равно, если нет ничего другого, то приходится есть и их. Ну не умирать же с голоду.
Ужин закончился, посуду отнесли в посудомойку и рабочие по камбузу принялись за уборку столовой. Рабочими по камбузу в основном ставят молодых матросов, которые мало что понимают в жизни. Там они помогая кокам учатся премудростям приготовления пищи. Лёха Дигавцов почти полтора года сам был рабочим по камбузу, пока в Тартусе его не свалила эпидемия какой-то заразы, которая свалила с ног почти весь экипаж. Отболев он заступил на вахту ПДСС и больше его к камбузу не подпускали. Но итого времени, когда заступал в наряд на камбуз емухватило с лихвой для того, чтобы научиться готовить базовые военно-морские блюда.
Когда они зимой 1976-о года моряки шли на пээмке с Балтики, их забросило зимним штормов в Бискайский залив. Сила ветра, который дул со всех сторон, была около сорока метров в секунду — это даже не двенадцати бальный шторм — это ураган. Высота волн была более 16 метров. Плоскодонную пээмку волны ложили с борта на борт, грозязь сделать ей оверкиль. Потом ветер менялся и на смену бортовой качки, приходила килевая. Корабль зарывался носом в волну, многотонный водянной вал проходил с бака по ют, превращая пээмку на время в подводную лодку. Когда вода сходила пээмка кряхтя и дрожа всем корпусом слетала с гребня в водянную океанскую бездну, беспомощно вращая в воздухе своим винтом. От такого безумия палуба корабля ходила ходором, гнулась и трещала, грозя в любой момент переломиться. Высшим шиком для матросов было в это время выскочить на ют, оседлать верхом кнехт и вцепившись руками в подволок полуюта, кататься на нём, как на диком мустанге. Штормовое море, вода, перехлёстывая через фальшборт, гуляет по юту, а на беснующемся кнехте дуркует советский матрос — ещё-то зрелище. Так закалялся характер, который помогал потом выживать на гражданке.
Коки, выходцы с горных аулов, сразу же заболели морской болезнью и лежали возле шпигатов пугая ихтиандров своим утробным рёвом. Толку от них было мало. А готовит надо было. Пришлось дежурному по камбузу годку Карташу и камбузному наряду самим эти заниматься. Благо Лёха Дигавцов, потомственный моряк, почти не знал что-то такое морская болезнь. Хотя, в первые пару часов, когда было совсем невмоготу, поднимался на ходовй мостик на перекур. Зрелище сошешего с ума штормового Бискайского залива (кладбища кораблей) завораживало. Но вот что интересно, какой бы не был шторм всегда между волнами парили буревестники, вселяя надежду, что всё закончится добром. Так и случилось — Бискайский залив они прошли без эксцесов и потерь, прошли и штормовой Атлантический океан, и пройдя Гибраалтарский пролив вошли в спокойное Средиземное море, температура воздуха в котором была выше двадцати градусов по Цельсию. В Атлантике минус, в Средиземке плюс — нормальный перепад температур. Как и на этой боевой службе. Кормили, правда, на пээмке намного лучше, но было хуже с водой, особенно в Африке. Так что грех было жаловаться, тем более, что офицерская кладовочка где-то осела в недрах корабля. Более двухсот метров в длину при высоте бортов более десяти метров — было где шхерить.
К офицерскому складу-кладовке пришли глубокой ночью, когда почти все офицеры спали, сыто попёрдывая во сне. Чтобы добраться к тем складам, надо было сначала спуститься на третью палубу на лифте, потом пройдя лабиринт коридоров, преодолеть ловушку — пущенный по проводам ток и нововведение — датчик движения, который был подключен к сигнализации-сирене. Но не даром же говорят, что голь на выдумку хитра. Этот отсек обесточили, а датчик отключили от сигнализации и включив фонарик беспрепятственно подошли к дверям со значком радиацинной опасности.
— Ну, чисто дети, — хмыкнул Лёха Дигавцов осмотрев замок и печати на двери. — Кого может остановит значок радиации, когда мы катались на торпеде с атомной боеголовкой?
— Замок сможешь открыть? — пропустив Лёхину философию спросил Бакин, подсвечивая фонариком. — Тут баталеры возились, так вот у них нихуя не получилось.
— Но я же не баталер. Замок хоть и сложный, но с ним, я думаю, проблем не будет, а вот с печатями придётся повозиться.
— В смысле повозиться… ты, что хочешь забрать всё со склада и оставить целыми печати? Зачем?
— Ради прикола, — ковыряясь в замке отмычками сказал Лёха. — Готово. Можно заходить. Но пока погоди. Подай-ка мне вон тот огнетушитель.
Взяв у Бакина огнетушитель ОУ-2, Леха повернул ручку. Огнетушитель начал выбрасывать струю сжатой углекислоты. Направив её на печати и продержав пару секунд Лёха повернул ручку назад. Замороженный пластилин на печатях легко отделился от того пластмасового гнезда, в котором он сидел. Выдернув нитки печать аккуратно сняли и повернув ручку открыли дверь склада.
— Ни хуя себе струя, — присвистнул Вася Бакин, освещая офицерскую кладовочку, заставленную ящиками с продуктами и спиртным.
— Согласен — пещера Али-Бабы. Заёбёмся всё выносить.
— Не заёбёмся. Своя ноша не тянет. Сейчас подгоню тележку и за пару ходок, всё вывезем.
Так и получилось, сначала на тележку поставили ящики с фруктами, тушенкой, коньяком и шоколадом, а уже на них мешки с колбасами и окороками. Доправили до лифта и спустив ещё ниже, зашхерили всё это в сухой шхере в трюмах, где плескалась ржавая вода с отработкой. Здесь было до такой степени жутко и грязно, что сюда даже не всегда заходили дозорные по кораблю, которые должны были каждые два часа замерять здесь уровен воды и вешать бирку со временем своего посещения. Оббежать весь корабль за четыре часа не представлялось никакой возможности. Нереально несколько десятков раз спуститься по вертикальным трапам и по ним же подняться. А потому вешали бирки один раз в день — считалось вполне достаточно. В основном проверяли визуально. Открывали люк, включали свет, увидев далеко внизу прямоугольник грязной воды, который не заливал контрольный уровень, со спокойной совестью задраивали люк и шли спать.
Главное, чтобы со строя не вышли водянные насосы-помпы, которые откачивали воду. Недавно лопнула гидравлическая система одного насоса и масло залило всю насосную. Пришлось лезть в горячее масло, одни матросы вычёрпывали его вручную в бочку, а другие меняли маслопровод. Потом еле-еле откачали трюма. «Березина», оправдывая свою репутацию, постоянно подбрасывала сюрпризы от которых команду кидало в холодный пот и дрож. Не удиительно, что большинство комады пило всё, что горит. А вот офицеры баловали себя благородными сигаретами"Вега», болгарским коньяком «Слянчев бряг» и кубинским ромом. Элита советского флота, которую и не грех было опустить на землю.
Закончив экспроприировать экспроприаторов Лёха выкинув отмычки. Взяв несколько бутылок коньяка и пару блоков сигарет, матросы пошли спать. Рано утром предстояло загрузить автономкой подводную лодку. Она пришвартовалась вечером лагом к «Березине» и подводникам дали несколько часов постираться и покупаться. Для этого им выделили кормовую баню. Выкупавшись годки-подводники натащили туда кучу грязной робы, которую стирали салаги-караси, а сами разбрелись по кораблю, выпрашивая сигареты. После них в баню невозможно было зайти. Кроме грязи и вони они притащили бактериальную инфекцию кожных покровов, типа грибка, которую практически невозможно было вылечить, при виде которой корабельный капитан медицинской службы беспомощно разводил руками и советовал мазать язвы иодом. В его санчасти, кроме иода, ничего не было. Как-то Лёха пошёл к нему лечить зуб, так тот коновал полчаса пытался выдрать зуб без наркоза. Пытался, пытался, да так тот зуб и не удалил. Пришлось его заливать спиртом. Редкий мудак был тот медик. Сожрал не только все обезбаливающие таблетки, но и выпил весь морфий со спиртом. Скучно ему было на боевой службе.
Зубы на службе болели у всех. Виной всему была хлорка, которую в
