всё-таки проходил мимо неё, отклоняясь в сторону разумных предположений.
- Джон, с тобой соскучиться совершенно невозможно, - сказал он напоследок, когда мы вставали, чтобы идти в столовую, - но ты доведёшь себя до безумия. Ты каждый пустяк стремишься сделать тайной. Это хорошо, когда ты пишешь книгу. Наверное, хорошо. Но не переноси свои фантазии в жизнь, не заменяй реальность воображением. Я читал, что кто-то… кажется, Гофман, настолько проникался ужасами, о которых писал, что в страхе будил жену. Вот и ты не дойди до такого. Мне кое-что непонятно, как и тебе, но я убеждён, что это объясняется так же просто и обыденно, как твоё столкновение с птицей. Кстати, пусть оно, это столкновение, послужит тебе уроком.
- Каким образом? – не понял я и остановился у двери, которую собирался открыть.
- А таким. Она выбила у тебя из рук свечу. Не нарочно, конечно, а случайно, но всё-таки выбила. Ты можешь себе представить, что бы с тобой произошло, если бы ты бродил там один? Огонь потушен, свеча отлетела неизвестно куда, ты её не можешь нащупать, а если бы и нащупал, пользы от этого было бы мало, ведь ты её не зажжёшь. Ты бы оказался в незнакомом месте, темноте и ужасе. Ты бросился бы бежать, воображая, что на тебя напала нечистая сила или мумия, тоже не чистая, но в другом смысле. И вот ты летишь в панике от своей пропылённой трухлявой мумии, да ещё в придачу воображаемой, и натыкаешься на стену или спотыкаешься и падаешь, а я потом с трудом отыскиваю твой хладный труп. А если ты никуда не бежишь и не разбиваешься насмерть, то я нахожу не труп, а безумного человека, которого до конца жизни будут преследовать кошмары. А ведь дело всего лишь в ненароком залетевшей в подвал птице. Тебе не обидно калечиться или сходить с ума из-за галки, сороки или вороны? Думаю, что обидно. А раз обидно, то никуда не ходи один, а бери с собой надёжного рассудительного друга, то есть меня. У нас у обоих птица не будет выбивать из рук свечу или фонарь, даже если вредность – отличительная черта её характера.
Как всегда, он был прав во всём, что не касалось тайн замка. Я решил, что если мне придётся идти ночью одному в нежилую часть, то надо позаботиться о том, чтобы иметь при себе огниво или, если удастся раздобыть, спички.
Барон был любезен, но рассеян. Задав несколько вопросов, которые он считал обязательными для хозяина, он погрузился в размышления, лишь временами вспоминая, что сидит над нетронутым ужином в нашем присутствии. В одно из таких возвращений к нам, он кивнул на мою перевязанную руку.
- Вижу, что вы продолжаете работу над своей первой книгой. Но я предупреждал вас, чтобы вы были осторожнее. Вы уже взрослый… - он не мог вспомнить моё имя и обошёлся без него, - юноша, но в какой-то мере я несу ответственность за вашу жизнь, пока вы находитесь в моём замке. Также мне было бы жаль, если бы с вами случилось несчастье и вне замка. Прошу вас, поберегитесь.
Это зловещее предупреждение при его манере говорить, почти не разжимая губ, а особенно лёгкая усмешка в конце речи, могли бы напугать меня, если бы не моя решимость спасти Марту любой ценой, даже ценой собственной жизни.
Не буду подробно описывать, как мы провели время между уходом из столовой барона и нашим собственным. Марта пришла в себя и стала напоминать живую девушку, но была чем-то озабочена и встревожена. Её брат как всегда ничего не замечал.
Перед тем как разойтись по своим комнатам на ночь (девушка уже покинула нас, а мы задержались, но ненадолго), Генрих спросил, скрывая беспокойство за шутливым тоном:
- Надеюсь, сегодня ты не будешь гоняться за бедными мумиями? По-моему, тебе пора отдохнуть от ярких впечатлений. Хочешь, я опять превращусь в сиделку и буду охранять твой сон?
Меня обжёг стыд.
- Не хочу, - отказался я. – Уверяю тебя, что ночью я не пойду осматривать саркофаг.
Будучи честным молодым человеком, уважающим обещания, я благоразумно не стал его уверять, что вообще не буду выходить из своей комнаты. Случиться могло всякое, и Марте могла понадобиться моя помощь.
- Вот и хорошо! – обрадовался Генрих. – Желаю тебе спокойной ночи и сладких снов. Себе я желаю того же. Советую тебе запереть дверь. С тобой, разумеется, ничего не случится, но ты такой впечатлительный, что запертая дверь придаст тебе уверенности… Не хотел говорить, но скажу: это не я придумал про придание уверенности, а Марта. Она влюбляется в тебя прямо на глазах и уже не знает, как выразить свою симпатию. Сейчас все её мысли направлены только на тебя. Вот, решила, что ты слишком переволновался прошлой ночью и тебе нужен полный покой. А, по-моему, ещё больше ты переволновал всех нас. Но сам тоже получил хорошую встряску, не спорю. Так что запри дверь на задвижку, и пусть это успокоит твои нервы. Ещё Марта советовала закрыть на ночь окно, но, наверное, предлагать такое англичанину бесполезно.
Я любил свежий воздух, но не до фанатизма, а совет Марты внушал тревогу. Не подозревает ли она, что её «дядюшка» опасается меня и может прекратить мои опасные действия?
- Я подумаю насчёт окна, - ответил я, и мы с Генрихом расстались.
Наверное, мой друг, уставший от волнений и заботы о беспокойном госте, сразу же лёг спать, но я не мог себя заставить даже просто прилечь. Меня переполняло возбуждение, и я то садился на край кровати, то вскакивал и принимался ходить по комнате. Со стороны могло бы показаться, что я охвачен безумием, но только со стороны. Мой мозг работал необычайно чётко и ясно, и передо мной в малейших деталях представало всё странное и страшное, что я видел в этом замке. Итак, барон ещё раз предупредил меня не совать нос в его дела. Наверное, это была его последняя любезность, раз Марта посоветовала мне через брата запереть и дверь и окно. Моя жизнь была в опасности, и я давно был к этому готов. Меня удивляло, что барон проявил неслыханное терпение и до сих пор не причинил мне вреда. Я подозревал, что он пытался запугать меня и отучить покидать комнату ночью, но теперь он готов к решительным действиям. Интересно, почему он тянул так долго? Ему было бы очень легко подстроить несчастный случай. Неужели он щадил меня ради племянника? Но если он его любит до такой степени, что не хочет доставлять ему горе или хотя бы огорчение, то почему так редко приглашает в замок? А может, он потому и приглашает его редко, что слишком любит и не хочет подвергать опасности его жизнь?
Мысли и прошедшие события теснили меня со всех сторон, я почти физически ощущал, как они меня душат. Они представлялись мне цепями, и я должен был освободиться от них, чтобы получить возможность подумать о своих будущих действиях. Я представил себя Геркулесом и мысленно разорвал цепи. Как ни удивительно, но мне это помогло, и я сосредоточился на совете Марты запереть дверь и окно. Прошлой ночью я видел сквозь стекло какое-то существо, потом потерял сознание, а утром Генрих сообщил мне, что окно было открыто. Нечего было и пытаться объяснить, что произошло, но ясно одно: кто-то - барон или другое лицо – следил за мной через окно и, возможно, пытался проникнуть в комнату. Тогда я ещё не начертил пентаграмму, преграждающую вход нечисти. И в то время, когда кто-то рылся в моих вещах, знака тоже не было. Сейчас он есть и непреодолим для нежити. Если незваный гость появится вновь, то через стекло мне будет трудно его разглядеть, но я не знал, сможет ли знак остановить барона, если он сам захочет со мной разобраться. Надо ли рисковать, оставляя окно открытым? Я решил, что не надо.
Едва эта мысль утвердилась в моей голове и я подошёл к окну, чтобы осуществить своё намерение, как воображение опередило возможные события и я ясно представил, что вот-вот за окном появится барон, потерявший прежний облик и преобразившийся в грозное могущественное существо. Меня охватил ужас, и мне стоило большого труда не дать ему перерасти в панику. Я немного постоял, сжимая кулаки и стискивая зубы, а потом преодолел оставшиеся два шага до окна. Вот здесь мне пришлось собрать все силы, чтобы не дать страху превратить меня в безвольное, лишённое рассудка существо. Оказывается, всё это время я был беззащитен и знак на подоконнике не был преградой для моих врагов. Его не уничтожили целиком, а очень умно подтёрли в двух углах: внутреннем и внешнем. Линии были разомкнуты и позволяли нечисти свободно входить и выходить.
Наверное, Генрих объяснил бы это происшествие очень просто, обвинив во всём если не кошек, то хотя бы птиц. Я выслушал слишком много таких рассуждений, поэтому, придя в себя, попытался думать как он. Человек всегда старается найти наиболее безобидное для себя объяснение, а иначе давно сошёл бы с ума. Я тоже прибегнул к этому спасительному средству. Окно было открыто весь день, поэтому на подоконник могла сесть какая-нибудь любопытная ворона, а их истеричные крики я слышал днём. Походив по подоконнику, птица испортила знак, сделав его просто бесполезным рисунком.
Рассуждения почти не заняли у меня времени. Они пронеслись с невиданной скоростью, и я бросился за карандашом тотчас, едва увидел, что знак испорчен. Восстановив его, я испытал облегчение, словно то были не тонкие линии, а пудовый замок, но настоящее спокойствие ко мне пришло, когда я закрыл окно. Вот теперь я мог основательно вникнуть в случившееся, поэтому усомнился, что случайное прикосновение птичьей лапы могло так умно открыть вход и выход со стороны окна. Птица, если это была птица, была послана с конкретной целью, и в этом я уже не сомневался. И в подвале птица или другая тварь бросилась на меня не случайно. Почему я решил, что страж, охраняющий отдых вампиров, непременно должен причинять нежелательным посетителям вред? Его задачей было нас отпугнуть, и он блестяще с этим справился.
Тут меня посетило подозрение, от которого я вздрогнул, метнулся к двери и упал возле неё на колени. Как я предположил, так и оказалось: знак и здесь был точно так же подтёрт.
Интересно, какие доводы смог бы придумать Генрих? Случайное вмешательство невинной птицы исключалось, и это вынужден был бы признать даже он. Восстановив цельность знака, я уселся на пол и стал перебирать в уме возможных посланцев барона, а таких было бесконечное множество. Даже Марта могла по его указке подтереть в нужных местах линии, ведь она была целиком в его власти. Но, что было ещё важнее, теперь я не мог быть уверен, что Фриц человек. Кроме того, я не знал, был ли расчищен доступ в мою комнату всего лишь для повторного поиска пропавшей вещи или же для того, чтобы добраться до меня.
Наверное, я бы ещё долго был занят этой проблемой, но только не сидя на полу, а ходя по комнате из угла в угол, настолько был взбудоражен, однако этому помешал какой-то звук. От меня сразу отлетели все прежние заботы, и я затаил дыхание, прислушиваясь.
Если бы я не был у самой двери, я бы ничего не услышал, столь тихи были шаги в дальнем конце коридора, там, где были комнаты барона. Я потушил свечу, осторожно приоткрыл дверь, выглянул и успел заметить тускло освещённую человеческую фигуру, свернувшую к лестнице. Я не знал, кто это, но почему-то был уверен, что хозяин замка вышел на ночную охоту. Времени на составление хоть какого-то плана не было, ведь я мог его упустить, поэтому я выскользнул из комнаты, стараясь не
