этот слон высотой с трёхэтажный дом.
- Всё в порядке, просто ты слишком внезапно открыл дверь, а я тоже не отъявленный смельчак.
- Теперь видишь, насколько я был прав, когда советовал запирать дверь на задвижку? Я бы дёрнулся к тебе, но войти не сумел бы, а значит, не сумел бы тебя напугать. И окно… Удивительное дело! Англичанин закрыл окно! А чем оно испачкано? Это у тебя такие грязные руки?
Я непроизвольно проверил свои ладони, но на них не было грязи. Странно, что я взглянул прежде всего на них, а лишь затем перевёл взгляд на окно. На стекле виднелись какие-то пятна. Я подошёл и осмотрел их. Они напоминали смазанные отпечатки пальцев, словно за стекло хватались руками. Из-за слов Генриха о моих грязных руках я чуть было не устыдился, что каким-то образом ухитрился запачкать окно, когда закрывал его, но, потрогав стекло, обнаружил, что отпечатки пальцев оставлены с внешней стороны, а не с внутренней. Пожалуй, теперь мой друг должен будет задуматься, кто мог хвататься за стекло снаружи.
Но Генрих оказался убеждённым материалистом. Вначале он очень удивился, подскочил к окну и принялся всматриваться в грязные следы, но вскоре засмеялся и сообщил:
- Это птица, Джон. Придётся нам с кошек окончательно перейти на птиц. Какая-то птица рассчитывала влететь в комнату, привыкнув к тому, что окно у тебя всегда открыто и можно отдохнуть на подоконнике, а может, и поживиться чем-нибудь, но наткнулась на стекло, заскребла по нему немытыми лапами и была вынуждена отказаться от своего намерения. Она-то улетела, но грязные следы оставила. В своей книге ты можешь превратить эту птицу в алчущего твоей крови вампира или в гигантскую сколопендру, питающуюся будущими писателями… Тебе нехорошо?
- Я не чувствовал себя плохо, хотя и хорошо себя тоже не чувствовал. Меня попросту стали покидать силы. Я так переволновался, что теперь наступила реакция, и я буквально изнемогал от усталости.
- Подействовал свежий воздух, - объявил я, отказавшись от мысли переубедить Генриха. – Наконец-то мне захотелось спать.
Подозреваю, что в глубине души мой друг возликовал, предвкушая, что скоро и сам он сможет вернуться в постель. Приглашая меня в замок, он не подозревал, что гость окажется настолько утомительным. Но Генрих, как всегда, был на высоте.
- Ты всё ещё взволнован, - заметил он. – Хочешь, я посижу возле твоей кровати, как вчера? Так тебе будет спокойнее.
За такие слова я готов был простить ему всю его прошлую, настоящую и даже будущую болтовню.
- Спасибо, Генрих, - растроганно поблагодарил я. – Ничего такого не нужно. Сейчас я лягу и сразу усну. Прости, что доставляю тебе так много беспокойства.
У него что-то дрогнуло в лице, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но удовлетворился лишь кивком. Это было к лучшему, потому что мне всегда бывает неловко от признаний в дружбе и привязанности. Эти чувства должны проявляться на деле, и тогда они не требуют словесных излияний.
- Запри за мной дверь, - посоветовал он напоследок. – Так тебе будет спокойнее. И окно не открывай, чтобы эта невоспитанная птица не проявила назойливости и не напугала тебя. Марта правильно считает, что надёжные запоры укрепляют нервы. Спокойной ночи, Джон.
Я последовал его наставлениям и запер дверь, а вдобавок проверил, не подтёрты ли опять магические знаки, но они оказались в сохранности. Признаюсь, что когда я подошёл к окну, то так и ждал, что за стеклом появится чьё-то лицо. Но ничего такого не случилось, и я без дополнительных потрясений забрался в постель. Сон не был спокойным и крепким, я часто просыпался и прислушивался, но всё-таки я получил хоть часть необходимого ночного отдыха. Жаль только, что он не освежил меня и утром я чувствовал вялость.
Я ожидал, что Генрих придёт ко мне в обычное время, но он запаздывал. Мне нужно было восстановить в памяти последовательность и мельчайшие подробности вчерашних событий и попытаться найти связь с предыдущими, но я не был в состоянии думать. Если бы сейчас передо мной предстала фигура в плаще и начала говорить, я бы не понял даже простейших немецких слов. Я проснулся и мог двигать руками и ногами, но моя голова пребывала в спячке или оцепенении, и это меня тревожило.
Наконец, мой друг постучал ко мне.
- Заходи, - откликнулся я.
Но дверь не открылась. В сознании очень слабо зашевелилась мысль о знаке, закрывающем нечисти доступ в комнату. Неужели и Генрих…
- Может, ты отопрёшь? – спросил тот.
Оказывается, ему мешала не магия, а задвижка.
- Сейчас.
Я с трудом добрался до двери и впустил его.
- Ты неважно выглядишь, - деликатно определил он моё состояние. – Не спал или ещё не проснулся?
- Спал и уже проснулся. Не знаю, что со мной. Сейчас попробую взбодриться.
У меня кружилась голова, и я поспешил сесть.
- Пора прекращать добывать материал для твоей первой книги, иначе ты доведёшь себя до того, что не сможешь её написать.
Я не заметил, когда он налил мне стакан воды, и обнаружил его лишь у себя в руках.
- Сначала выпей, а потом умойся, - распорядился Генрих. – Обе эти процедуры прогоняют сон.
Мне не хотелось пить, но он настоял. Не знаю, помогла ли мне вода, принятая внутрь, но я почувствовал себя лучше только после умывания. Наверное, если бы я полностью погрузил голову в прохладную воду, а ещё лучше – в ледяную, это оказало бы ещё больший результат.
- Как? Помогло? – спросил мой друг, и его утвердительная интонация показала, что он не нуждается в ответе.
- Совсем другое дело, - согласился я. – Когда я вернусь к себе домой, я введу в обычай по утрам окунаться с головой в какой-нибудь водоём.
- Неплохая мысль, - одобрил Генрих. – Жаль, что моё телосложение даже близко не допускает ко мне таких идей. Конечно, я не прочь окунуться, но не с самого утра и только в тёплую погоду, причём, перед этим осмотрюсь, чтобы ни одна живая душа не увидела мою плоть в минимуме одежды, ведь это слишком внушительное зрелище. Тебе-то с твоей фигурой не надо опасаться чужих глаз. А есть у вас подходящий водоём? Кажется, есть. Я прав?
- Имеется речушка, а поближе к дому – небольшой пруд.
- Будь внимателен. Надеюсь, в той речушке нет коварных течений, как в нашей? У вас там не тонут люди?
- Был один случай, но речка тут не виновата. Мальчик не умел плавать, а зашёл слишком далеко. Почувствовал, что под ногами нет опоры, перепугался и захлебнулся. Если бы не его паника и он выпрямился во весь рост, то вода дошла бы ему всего лишь до лба, не выше, и он мог бы оттолкнуться от дна и выпрыгнуть на более мелкое место.
- Такое бывает часто. От страха люди теряют разум. Но у нас в гибели людей повинен не испуг, а течение.
«Или твой дядя», – подумал я.
- А мне тоже впору окунуться в какой-нибудь безопасный водоём, - сообщил Генрих. – Сестричка устроила мне такую встряску, что только держись.
Ко мне уже вернулась способность рассуждать и удерживать в памяти все подробности прошлых событий. При упоминании о девушке в ушах, словно наяву, прозвучали признание в любви и призыв о помощи.
- Какую встряску? Что случилось?
- Сейчас объясню, но сначала давай уговоримся ничего ей не рассказывать о твоей ночной прогулке и моих поисках, особенно о том, что я пытался её разбудить. Как удачно вышло, что она так крепко спала! Представляешь, как бы она перепугалась? Она и без того всполошилась, когда узнала, что мы опять ходили в подвал…
- Как она об этом узнала? Ты ей рассказал?
- Не я, а дядя. Он волнуется, что в конце концов ты всё-таки свернёшь себе шею. Ты ему симпатичен, это я вижу сам, поэтому ему особенно не хочется, чтобы с тобой случилось несчастье. Вообще не хочется, потому что это неприятно, а из-за того, что ты ему нравишься, не хочется особенно. А уж Марта была в отчаянии от нашего, вернее, твоего упрямства. Всё твердила, как опасно ходить по подвалу. Я ей говорю, что знаю его, как свою собственную спальню, ведь я столько раз был там в детстве, а она словно не слышит. Твердит, что с тех пор всё слишком изменилось, что замок в запустении, а в подвал сбрасывают всякий хлам. Но мне понравилось, что она боится не только за целость твоей шеи, но и за мою жизнь, поэтому я и сумел дотерпеть до конца, пока она не выдохлась, и пообещал больше в подвал не спускаться и не пускать туда тебя.
- Ты рассказал ей о кошке с повреждённой шеей и о птице? – спросил я.
- О кошке не стал рассказывать, а случай с птицей теперь, когда я совсем успокоился, кажется мне таким забавным, особенно наше паническое бегство, что я не удержался и сболтнул о нём.
- А она?
- Испугалась, по-моему, ещё больше прежнего. А о твоих гимнастических упражнениях на тележке с тачкой я не упомянул. Всё-таки ты ей очень нравишься. Зачем выставлять наружу твои фантазии? Я-то понимаю, что от писателей можно ждать чего угодно, но не все способны взглянуть на это моими глазами, некоторым твои чудачества могут показаться чрезмерными. Кстати, давай я поменяю тебе повязку и заодно осмотрю рану.
- По-моему, не надо её трогать, - отказался я. – Она не болит и не причиняет никаких неудобств. Стоит ли её тревожить? Наверное, завтра вообще можно будет снять бинт.
- При твоей прыткости не следует этого делать, - возразил Генрих. – Заденешь за что-нибудь, и придётся начинать лечение заново. Хорошо, пока не будем трогать повязку, но скажи, если что-то почувствуешь.
Мне было и тревожно встретиться с бароном, ведь он узнал о том, что я был совсем рядом со спящими вампирами, но вместе с тем было и любопытно. Нехорошее слово для рассказа о страшных тайнах замка, ведь оно ассоциируется с толпой зевак, разглядывающих то, что их не касается, но боюсь, что я испытывал именно любопытство. Барон выходил на охоту, и нельзя было усомниться, что это был именно он. Удачная ли она была? Замечу ли я хоть какое-то изменение в его облике или поведении?
Когда Марта через закрытую дверь сообщила, что скоро подадут завтрак, мы с Генрихом выждали положенное время и пошли в столовую. Я уже не испытывал слабости и головокружения, совершенно забыл о всяких неприятностях со здоровьем и был сосредоточен на предстоящей встрече с бароном. Волнение ощущалось, но было естественным. Любому в моём положении было бы не по себе. Я ждал, что хозяин замка метнёт на меня грозный взгляд, возможно, на миг покажет клыки или иным способом выразит недовольство, но ошибся: он был не менее любезен, чем всегда. И всё-таки он себя выдал.
- Вы хорошо спите ночью… молодой человек? – спросил он.
Он мог сказать это с умыслом, если заметил ночную слежку, или без умысла, ведь даже я видел, как я осунулся и какие тени легли под глазами.
- По-разному, - осторожно ответил я.
- Я тоже почти не сплю по ночам, - сообщил барон. – Но днём я выделяю несколько часов для сна. Я и вам это советую, иначе вы заболеете. Бессонница ослабляет человека и приводит к ранней смерти.
Я так и не понял, был ли это совет или он завуалировано намекнул на мои ночные вылазки, способные меня погубить. А он вскоре погрузился в свою обычную задумчивость и почти перестал обращать на меня внимание.
Генрих, усердно переводивший мне речь своего дяди, сказал:
- Кстати, это дельная мысль. Тебе надо спать днём, раз ночью ты предпочитаешь гулять. И мне тоже надо отдыхать днём, раз ночами мне приходится бегать по замку в поисках тебя.
Он добродушно зафыркал над собственной шуткой, а я был
