"МАМА".Мистико-эзотерическая роман.(Исключительно для взрослых).

тренировки  в  самой  Олимпии. Равно  как и  в  других  школах. Как  в  Капуи  и  Помпеях. Шла  ставка  на  молодых  еще  не  отесанных  в  кровавых  сражениях  гладиаторов. И  их  надо  было готовить  с  особой  ответственностью  и  тщательностью. Отбросив  все, что мешает  тренировкам.
  И  сам  Ганик, и  его  друг  Ферокл, как  и  их  обоих  учитель  Ардад, вновь занялись  учебной  тренировкой  на  желтом  песке  маленькой  тренировочной  арены  в  школе  Олимпия.


                                                                                                                                  ***
  Сивилла  зависала  теперь  исключительно  у  Харония  Магмы. И  была всегда  в  курсе  всех  событий  на  вилле  Олимпия. И  сообщала  при  встрече Луцилле  Вар  о  том, что  там  происходит  и  что  предпринимается. В  свою очередь  Луцилла  Вар  сообщала  своему  отцу  сенатору  Лентулу  Плабию Вару  о  том, что  делает  Хароний  Диспиций Магма.
  Она  заключила  сделку с  собственным  отцом. Сделку  на  Ритария  Ганика. Чтобы  после  того, что  произойдет  в  скором  времени  получить  именно только  его. Его  себе  и  во, что  бы  то, ни  стало. Какой  кровью  это обойдется, ее  это  не  волновало. Даже  если  прережут  половину  Рима. Или убьют  самого  императора  Тиберия. Ей  было  без  разницы, лишь  бы получить  Ганика  себе  в  единоличное  пользование. И  чем  скорее, тем лучше. И  как  ни  оказалось  странным, но  Лентул  Плабий  Вар  пошел  на уступки  своей  дочери. Их  интересы  неожиданно  совпали. Лентул  решил использовать  любую  вероятную  возможность, чтобы  выиграть  то, что  он задумал, и  Луцилла  гарантировала  ему  эту  возможность, как  родная  его дочь. Она  любой  ценой  хотела  этого  раба  гладиатора, а  он  любой  ценой хотел  победить  и  отомстить  Харонию  Магме. И  разорить  его, забрав  все его  из  той  загородной  гладиаторской  виллы. Мало  того  дома  как  раз не было  сына  старшего  Вара  Луция. И  некому  было  встревать  теперь  в  их  с  его  дочерью  дела. Военная  служба  Луция  Вара  продлится  неизвестно, сколько  на  границе  Риме  в  восточных  землях  варваров. И  когда  он приедет  все  будет  давно  кончено, если  все  обойдется  удачно  и  каждый здесь  получит  свое.
  Лентул  Плабий  Вар  согласился  на  это  в  расчете  избавиться  от  прижитого  в  его  доме  раба  еще  до  приезда  сына. Он  не  хотел  этого  раба  гладиатора  в  своем  доме. Хватало  и  Касиуса  Лакриция. Опять  же  если  все  сложится  удачно, и  если  удасться  сломать  Луциллу  в  ее  дурацкой  этой  идее, заиметь  личного  домашнего  гладиатора  и  трахальщика  в  его загородном  недалеко  от  самого  Рима  огромном  и  шикарном  богатом сенаторском  доме.
  Сейчас  сенатору  Рима  и  первому  патрицию  Лентулу  Плабию  Вару  было  наруку  все, лишь  бы  совершить задуманное  и  получить  то, что  ему  было  нужно. Луцилла  пообещала  отцу вывести  главного  и  самого  сильного  Ритария  Олимпии  из  игры  перед  началом  Мартовских  Ид, и  намеченных  самим  императором  Тиберием игр. Она  сказала  ему, что  знает, как  и  у  нее  есть  в  этом  деле  даже помощник, вернее  помощница. И  тогда  Олипия  проиграет  на  тех  играх. И  Хароний  Магма  разориться, даже  делая  денежные  ставки  на  других  своих бойцов  гладиаторов  арены. Нужно  было  только  устранить  главного Ритария  Олимпии  Ганика.
  А  Ганик  сейчас  молился  и  не  замечал  того, кто  стоял  за  его  спиной. Он сейчас  не  почувствовал  его. Миллемида  за  своей  гладиатора  широкой  сильной  мускулистой  спиной. А  Миллемид  стоял  и  смотрел  на  усердие  в молитвах  молодого  Ритария.
  Он  был  уже  давно  в  его  личном  жилище  и  незримым  ждал  его прихода. Он  слышал  все, что  Ганик  полушепотом  произносил. И  то, что  он  произносил, были  не  совсем  молитвы. Ганик  молился  своей  матери. Матери  и  Отцу  Богу. Он  словно, теперь  уже  знал, как-то  внутренне, откуда  он.
  Вероятно, это  влияние  его  снов  и  его  матери, которая  водила  его, по мирам, путая  следы  от  всех  преследователей. И  это  было  удивительно  для  Миллемида. Ганик, наверное, и  сам  до  конца  не  понимал, что  делал именно  сейчас. Не  совсем  осознанно, но  он  молился, именно  одному  Богу и  своей  матери  из  сонма  ангелов, а  не  как  здесь  все  остальные. У которых  было  множество  Богов. Ганик  впал  в  некий  транс, и  было слышно, как  он  произносил  имя  Зильземир. Это  имя  само  слетало  с  его мужских  губ, и  он  сам  произносил  его.
  Откуда  это  было  ему  известно? Но  он  в  некоем  полусонном  трансе  это произносил, закрыв  свои  синие  как  море, красивые  глаза, он  словно  спал и  шептал  те  молитвы, которых  не  знал  и  не  мог  еще  знать. Это  были молитвы  самих  ангелов. Призыв  того, кого  прилет  ождали. И  это  было так. Это  было  внутри  его. Его  Я, и  его  ангела  сущности. Это  было  от  его природы  и  его  родной  матери  сотворившей  его  на  Небесах  и  спустившей  его  на  землю.
  Миллемид, распустил  свои  огромные, похожие  на  птичьи  ангельские светящиеся  астральным  незримым  светом  крылья. Подошел  почти вплотную  к  Ганику. Он  протянул  руку  над  его  головой. Затем  свою  с распущенными  черными  парящими  на  незримом  невидимом  ветру  ангела длинными  волосами  поднял  голову  вверх, в  каменный  потолок  жилища. И  тоже  взмолися  за  него. Благословляя  Ритария, и  тоже  обращаясь  к самому  Богу. Но  он  молился  не  о  том, чтобы  Ганик  победил  в предстоящем  гладиаторском  турнире, а  о  том, что  случиться  до  этого.
  Миллемид  знал  все  наперед  как  ангел. Он  знал, что  сейчас  твориться  в кабинете  самого  ланисты  Олимпии  Харония  Диспиция  Магмы. И  знал, что  делает  каждый  в  это  время  на  территории  самой школы. И  он  знал, что  затевается  Сивиллой. Что  замышляет  у  себя  Лентул  Плабий  Вар против  школы  Харония  Магмы. Он  видел  все  и  всех  в  этом  загородном огромном  доме. И  знал, что  будет  наперед. То, что  случиться, далее, именно, здесь  и  сейчас, приведет  Ганика  к  его  матери. Это  целая цепь предстоящих  никому  кроме  него  неведомых  на  земле  и  в  самом  Риме, и здесь  событий, решит  судьбу  многих  и  судьбу  его  подзащитного  до прибытия  его  собственной  матери. Все  произойдет  и  случиться  именно так, а  не  как  иначе.
  И  только  здесь  и  сейчас. И  Миллемид  закончив молебен, отошел  назад. Он  сложил  назад  свои  распущенные, похожие  на птичьи, большие  астральные  ангела  крылья. Стал  смотреть, невидимкой  за  тем  как  вошла  в  чертоги  тридцатилетнего  Ритария, сама  Сивилла. Она  вошла  тихо  и практически  им  не  замеченной. Как  по  его  словно, Миллемида приглашению. И  подошла  к  нему  также  сзади. Она  коснулась  его  своею рукой, поставив  на  стол  у  его  застеленной  бараньей  шкурой  постели кувшин  вина  и  бокалы  на  серебряном  разносе. Там  лежали, виноград, персики  и  прочие  фрукты.
  Она  отпнув  ногой  у  дверей  его  подземного  каменного  жилища  все время  любящую  здесь  тереться  почему-то  кошку  негритянки  и  подруги его  учителя  эфиопа  Ардада  Лифии, закрыла  плотно  деревянную  дверь.
  Ганик  даже  вздрогнул, прейдя  неожиданно  от  того  испуга  в  себя.
- Что  тебе  здесь  нужно?! – он  возмущенно  произнес  бросившей  его любовнице – Что  ты  здесь  делаешь?! Кто  тебя  звал!
  Но  Сивилла, молча, опустилась  рядом  с  ним  на  свои  колени, развязав пояс  на  длинной  своей  рабыни  тунике. И  спустила  ее  до  пояса, прямо перед  Гаником.
  Она  была  сейчас  более  многословной, не  как  раньше.
- Я  виновата  перед  тобой, милый  мой - произнесла  она.
  И  тут  же  обнажая  перед  его  гладиатора  Ритария  злыми  и возмущенными  глазами  свою  с  торчащими  черными  сосками, полную трепещущую  в  ее  тяжелом  дыхании  алжирки  смуглую  грудь.
- Я  пришла  повиниться  перед  тобой  и  попросить  прощения - произнесла  ему  Ганику  Сивилла - Прощения  за  свою  вину. За  то, что  бросила  тебя здесь  одного. За  то, что  предпочтение  отданное  только  Харонию. Ты вправе  не  прощать  меня, но  завтра  будет  все  иначе. Завтра  будет  Рим, и только  кровь, и  смерть  на  песке  его  амфитеатра. И  никто не  знает, кого что  ждет. Я  хочу  отдаться  тебе, возможно  последний  раз, Ганик, мой возлюбленный. Может  этот  бой  для  всех  нас  будет  последний, как  и между  нами, эта  любовь.
  Она  обняла  его  за  шею  и  прижала  к  себе. Прижала  его  голову  к  своей той  трепещущей  и  жаром  любви  пышущей  груди  изменницы  и предательницы, сговорившейся  с  Луциллой  Вар  за  его  спиной  о  своей предстоящей  свободе. Свободе  за  его  Ритария  Ганика  жизнь.
  Сивилла  отвечал  сейчас  за  его  безопасность  и  выполнение  своих данных  ей, как  ее  бывшей  хозяйке, бывшей  рабыни  обязательств  самой Луцилле  Вар. Она  должна  была  его  уберечь  от  возможности  погибнуть.
Погибнуть  на  арене  Рима. Все  остальное  было  неважно  для  Сивиллы. Ни ее  хозяин  Хароний  Магма, ни  кто-либо  еще  в  этой  школе  гладиаторов. Их  судьба  была  уже  решена. И  Сивилла  это  знала, и  гланое  было  уберечь  Ганика  от  смерти  и  прочих  бедствий. Она  хотела  спасти  его. Спасти  таким  вот  образом, принеся  в  жертву  свою  к  нему  в прошлом любовь. И  принеся  с  собой  приправленное  слабым  ядом  вино. Вино, которое  дала  ей  сама  Луцилла  Вар. Не  смертельное, но  болезненное  и лишающее  сознания  и  силы. 
  Сивилла  на  самом  деле  любила  его. Но  воля  была  ей  дороже  самого Ганика.
  Она  прижалась  к  нему  всем  уже  голым  телом, сбросив  прямо  на  пол свою  рабыни  женскую  длинную  обволакивающую  плотно  ее  полногрудую  и  широкозадую  с  крутыми  бедрами  полных  ног  тогу. Звеня серьгами  в  своих  за  завитушками  черных  свисающих  локонов распущенных  длинных  густых  волос. И  сверкая  золочеными  браслетами на  запястьях  руками, схватила  за  кучерявые  русые  волосы  его, Сивилла прилипла  своими  алжирки  любовницы  жаркими  губами  к  его  губам.
  Он  тоже  обнял  ее  и  простил. Да, простил. И  сам  удивился  этому. Сам не  зная  почему, но  простил. Простил  за  все. Его  любящее  сердце, способное  не  только  убивать, но  и  любить  застучало  в  груди, и затуманился  рассудок. И  он, тоже  сбросив  все  с  себя, повалил  прямо  на каменный  пол  Сивиллу, раздвигая  ей  полные  крутые  бедрами  женские ноги. И  раскрывая  перед  своим  торчащим  уже  возбужденным  членом  ее любовницы  под  волосатым  лобком  женскую  черную  половыми  губами промежность.
- Люби  меня! - простонала  Сивилла – Люби  как  в  последний  раз, любимый!
  Он  вошел  в  нее. Засадив  свой  торчащий  возбужденный  головкой детородный  член  по  самый  волосатый  лобок.  И  застонал  от удовольствия и  наслаждения, чувствуя  его  скользящим  по  эластичным  стенкам женского  тридцатилетней любовницы  рабыни  влагалища.
  Он  так