Андреевичем и поздоровался со мной, предположив: « А это, вероятно, жених Дашки»?
- Коля, как тебе не стыдно вгонять в краску нашего гостя, а не то он, действительно, подумает, что на мне надо жениться, - лукаво сказала Даша.
- А что я готов, хоть сейчас, - ответил я в такт своей любимой.
- Смотрите, не давайте спуску Даше, а не то она всю жизнь будет на вас ездить, - сказал, смеясь, Николай.
- Коля, это сын моего школьного друга Сергея Виноградова, Саша. Он к нам приехал в гости. К тому же он интересуется тем же самым предметом, что и я.
- Хорошо, папа, а то ты с нами никак не мог нафилософст… Фу, ты, черт. Да, я совсем отвык от таких слов. У нас на передовой одни короткие команды. Рад с вами познакомиться, Александр Сергеевич. Я помню, папа нам рассказывал, как он проказничал с вашим батюшкой в детстве. Так, ну кто меня будет кормить и поить с дороги?
- Я, только я, - закричала Даша.
- Вы не представляете, Александр Сергеевич, какое счастье вернуться домой с войны.
- Я вас понимаю, Николай Петрович. Я в последнее время много занимаюсь исследованием истории этой войны.
- Я бы хотел серьезно поговорить с папой и с вами об этом. Но потом. Не хочу портить впечатление от встречи с родными.
Позже у нас зашел разговор о войне в кабинете Петра Андреевича.
- Ну, что, Коля, на фронте совсем плохо?
- Не буду, тебя обманывать: реально плохо. Нет, я не жалуюсь. Но немца нам не одолеть. Правда, ему все труднее вести борьбу на два фронта. Долго это продолжаться не может. Уже второй год мы воюем в окопах. У меня плохие предчувствия, но не от фронта, где в Румынии нам пришлось отступить, а от положения в тылу. Я чувствую, что здесь нас ждет измена.
- Ты слышал, Коля, что Распутина убили.
- Конечно, папа. Такие новости быстро распространяются. Я думаю, следующим может оказаться сам император, если не отречется от престола.
- Он то почему?
- Потому, что против него зреет заговор. Это я почувствовал, прибыв в ставку с донесением.
- Николай Петрович, вы верите царю?
- Нет, не могу сказать. Но я приносил присягу именно ему. А это для офицера что-то еще значит. Не могу сказать, что я убежденный монархист. И все же я не люблю предателей.
- Вот Саша предполагает, что где-то, через месяц, может быть, два, в Петрограде начнется революция.
- Я бы не стал спорить.
- Но этого мало. Она будет кровавой, как в Париже в восемнадцатом веке.
- Я думаю также. Сначала будет символическое взятие нашей Бастилии – Зимнего дворца, а потом польется кровь невинных.
- Я предлагаю Петру Андреевичу и Дарье Петровне на время покинуть Россию во избежание опасности оказаться заложниками местных санкюлотов, скорых на расправу.
- Да, да, что то в этом роде я уже слышал от пропагандистов большевиков среди солдат на фронте. Именно они несут пораженческие настроения на фронте и замышляют революцию в тылу.
- Может быть, вы, Николай Петрович, уговорите Дашу и Петра Андреевича уехать из Москвы.
- Правильно, Дашу нужно подальше увезти от возможных бедствий. Она их точно не переживет.
- Чего я не переживу? – спросила Даша, занося в кабинет поднос с чашками чай для мужчин.
- Позволь и за тобой поухаживать, а то я отвык от этого на фронте, - предложил Николай.
- Кстати, как поживает Лена? Она тебе не пишет?
- Нет. Я слышал от нашего общего знакомого, что она из Петербурга уехала в Париж и там поет романсы.
- Как я тебе сочувствую, Коля.
- После того, что я встретил на фронте, я разучился мечтать о ней. Там я познакомился с хорошей девушкой Полиной. Она сестра милосердия. Вместе со мной приехала в Москву и остановилась у родителей. Я познакомлю вас завтра с ней.
- Ты к нам надолго? Может быть, имеет смысл здесь остаться? – спросил с надеждой Петр Андреевич.
- Ты думаешь, папа, я не хочу остаться? Но не могу. Мы с Полей уезжаем послезавтра. Нам недолго осталось служить. Думаю, к концу этого года я окажусь дома. Но папа я хочу, я требую, чтобы ты с Дашей уехал тотчас же за границу. У тебя есть деньги?
- У меня их достаточно, - я предупредил ответ отца Николая.
- Саша, ты обязательно поедешь с Дашей за границей. Вы там устроитесь. А мы с Колей приедем следом, когда он вернется с фронта.
- Папа, сейчас не до сантиментов. Я могу вернуться поздно, когда уже нельзя будет покинуть Россию или вообще не вернусь.
- Коля, как ты можешь? Тогда я не отпущу тебя.
- Папа, мы уже говорили с тобой об этом. Я не могу нарушить присягу, пока меня от нее не освободил сам государь своим отречением. И кто будет воевать с немцем? Единственно, что я умею, так это воевать. Так что уезжай обязательно с молодыми. Кто их благословит?
- Ладно, поговорим позднее.
- Ты заранее знаешь мой ответ.
Поздним вечером 3 января Николай привел свою Полину, чтобы она познакомилась с его родными. Полина показалась милой и обаятельной девушкой. Она была одета просто, но изящно. Светло русые волосы, заплетенные в косу, вкупе с голубыми глазами придавали ей невинный вид. Однако высокая грудь, удлиненный профиль носа и широкий рот с чувственными губами говорили об обратном. Чувствовалась в ней роковая и страстная женщина. Обыкновенно такие женщины редко довольствуются одним мужчиной. Вероятно, Николай специально тяготел к такому типу изменчивых женщин. Наметанному мужскому взгляду было ясно, что Полина скучает в обществе Николая. Ее же спутник, будучи благожелательным человеком от рождения, часто не обращал внимания на ее интерес к мужчинам. Но когда это уже бросалось в глаза мог выйти из себя и поколотить не только ее, но и того мужчину, с кем она кокетничала. С самого начала знакомства я почувствовал в Даше напряжение. Она сразу не понравилась ей. Я понял Дашу: она думала, что Полина не пара брату и для меня может стать соблазном. Последнее заключение я сделал тогда, когда поймал на себе взгляд Даши, когда разглядывал Полину. Та же почувствовала с моей стороны то, что я знаю ей цену. Однако никак не показала свой женский интерес к моей персоне. Я подумал, что не в ее вкусе и поэтому равнодушна ко мне. Хотя немного был раздосадован, ибо женщины находили меня обаятельным и даже красивым. Однако в данном случае равнодушие к моей особе мне было только на руку.
Полина с Николаем остались ночевать дома. Мы мило побеседовали за чашкой вечернего английского чая и разошлись по своим комнатам, пожелав друг другу крепкого сна. Я почти сразу же заснул. Ночью я почувствовал чье-то присутствие рядом и проснулся. Каково же было мое удивление, когда услышал волнующий женский шепот: «Саша. Я тебя хочу». Я не смог устоять перед такой откровенностью. Да, и, честно говоря, не очень хотел сопротивляться. У меня давно не было женщины. Об этом мне недвусмысленно сказала потом Полина: «Какой ты страстный любовник. Твоя невеста сразу видно недотрога». Вскоре, взяв свое, она ушла, оставив меня наедине физически довольным, но душевно опустошенным. Я чувствовал себя морально раздавленным. Было ясно, что меня «поимели». Но помимо скрытого от посторонних женского интереса я нашел в предосудительном поступке Полины месть Даше за ее пренебрежение. Меня мучило то, что я оказался слепым орудием в руках неприятельницы Даши.
С другой стороны, мой грех мог быть прощен впоследствии, ибо я дал себе слово больше никогда не изменять Даше. И главное: у меня не было и тени дьявольского злорадства, которое обычно бывает в таких ситуациях у подлого изменника. И все же это было слабое утешение. Я понимал, что представляю собой жалкое зрелище несдержанного самца. Именно это меня больше всего и беспокоило, ибо я изменил не столько Даше, сколько самому себе. И теперь я не мог больше чувствовать себя благородным человеком. Болезненная рефлексивность относительно естественных влечений является явно ненормальной реакцией, которая усложняет жизнь нашей интеллигенции. Это у нас считается культурой, выгодно отличающей нас от менее сложных, «вульгарных» натур. В действительности же это можно посчитать душевным самолюбованием. Такой душевный эгоизм мешает интеллигенту быть интеллектуально беспристрастным по отношению к самому себе и духовно свободным.
И не только эта измена мешает мне быть хорошим человеком. Например, зачем я связался с уголовным миром или стал заигрывать с революционным радикалом?
На следующее утро Полина вела себя, как ни в чем не бывало, подчеркнуто вежливо и по-семейному умиротворенно. Она была сама любезность. Вот что означает естественное женское коварство, вот что оказывается надо для семейной идиллии с такими роковыми женщинами: иметь ветвистые рога. Я нисколько не чувствовал вины по отношению к Николаю. Он прекрасно знал, с кем связал судьбу. Может быть, ему это и нравилось, периодически горяча его кровь и отвлекая от неизбежной скуки обыденной жизни. Таким же гонителем скуки жизни могла быть война. Потом я понял, что Николай был не так прост. Маски доброго малого и души кампании скрывали человека, у которого «в душе водятся черти».
После ухода брата Даша заперлась в своей комнате и всячески меня избегала. Слышала ли она, как Полина ночью заходила ко мне или своим женским чутьем почувствовала неладное, но это отчужденное отношение ко мне меня стало так жестоко мучить, что я тысячу раз пожалел, что попался на глаза Полине. Она действительно была роковая женщина и могла довести своего спутника жизни до смерти или до расправы над собой. Я стал догадываться, что Николаю, наверное, нравилось истязать свою изменницу после очередного романа на стороне. Наконец, я решился постучать в ее закрытую дверь.
- Александр Сергеевич, не видите что ли, я занята, готовлюсь к занятиям, - из-за двери сказала с неприязнью Даша.
- Даша, давай я тебе помогу.
- Вы уже помогли и сами знаете кому, - сказала Даша, открыв дверь и встав на пороге комнаты в позу неумолимого судьи.
- Даша, зачем ты говоришь загадками. Что я такого тебе сделал?
- Вот именно ничего. Как вы меня, Александр Сергеевич, разочаровали, - сказала Даша, качая головой.
- И что мне сделать, чтобы загладить свою вину перед тобой? Можно я стану перед тобой на колени и буду молить тебя о пощаде, - таким шутовским образом я хотел развеселить свою любимую, но больше для того, чтобы помочь найти ей приемлемый выход для своей женской обиды.
- Что ж, становитесь на колени, - сказала строгим голосом Даша и поставила на мое склоненное плечо свою легкую ножку в изящной туфле с высоким каблуком, больно вдавив его мне в мягкую часть груди. – Ниже, еще ниже перед моей светлостью!
- Ой!
- Что с вами Александр Сергеевич, вам уже тяжело быть моим паладином?
- Нет, что ты, Даша, совсем не тяжело, наоборот, легко.
- Какой вы, в сущности, слабый мальчик.
- Да, ты права, Даша. Я слаб перед женским очарованием. Тогда скажи, что мне сделать, чтобы стать твоим верным и зачарованным рыцарем?
- Больше меня любить. Это единственное для вас спасение от чужих козней. Теперь я не буду так снисходительна к вам, как прежде. Мне больше нечего вам сказать.
- Слушаю и повинуюсь, моя госпожа.
- Так. И что
