что Кириллюк и Митяев – стукачи Шпока.
Вторая дверь слева по коридору на третьем этаже штаба укрепрайона ничем особым не отличалась от других, и всё-таки перед ней всякий испытывал чувство волнения и ощущал сильное желание пройти мимо на цыпочках. Дверь называлась «Особый отдел КГБ СССР». Под большой табличкой висела другая, поменьше: «Стучите». Миха и Митяй немного потоптались, тихо заспорив, кому первым входить, но дверь неожиданно сама собой отворилась внутрь, и за нею открылся узкий тёмный коридорчик. «Входите», - донёсся из темноты голос Шпока, и, лишь они перешагнули порог, за спинами стукнулась резко захлопнувшаяся дверь. В левом тёмном углу приоткрылось окошко, за которым ничего не было видно; из него высунулась, как птица из скворечника, совершенно лысая голова Шпока и сказала идти прямо. Митяй, как и его земляк, оказался здесь впервые: прошлый его разговор с особистом проходил в коридоре первого этажа.
Впереди по коридорчику друзья увидели небольшую комнату – стол, стулья, сейф – с единственным окном, задёрнутым грязноватыми шторами неопределённого цвета. Совершенно подавленные, Миха и Митяй стояли бок к боку и озирались. В комнате царила глубочайшая тишина, даже извне сюда не проникал ни единый звук. Возле сейфа висел «Боевой листок особого отдела в/ч 131313», совершенно чистый, но со свежим числом и с подписью; над столом Шпока по-хозяйски расположился в тусклой золочёной раме портрет главы тайной канцелярии; в углу, у потолка, повисла плохо забеленная решётка воздуховода. Лишь только глаза двух друзей остановились на этой проржавленной решётке, как из пространства за нею послышался голос Шпока: «Можете садиться».
- Ну, что же вы? Садитесь, - тут же раздался голос с другой стороны.
Приятели от неожиданности вздрогнули и резко повернули головы: начальник ОО сидел за своим столом.
- Садитесь, садитесь, товарищи солдаты… Понимаю ваше рьяное желание. Защита Родины на чужой территории – священный долг советского воина… Сейчас я вот эту бумажку…
Шпок наклонился, чтобы порыться в нижнем ящике стола, потом ниже, наконец, его совсем
154
не стало видно. И тут Миха готов был поклясться, что в столе ещё шуршали бумагами, когда за их спинами вновь заговорил Шпок. А он появился именно из тёмного коридорчика, снова сел на своё место, и Митяй испуганно подумал: «Был же лысый, когда вошли… А теперь рыжий, собака…»
- Ну вот…бумажки… Разобраться, помочь… Угу… А ты помнишь, Кириллюк, как тебя принимали в пионеры?
- … Помню, - не сразу ответил Миха, почему-то соврав.
- Ну вот, а у Веры Сидоровой ещё ячмень был под левым глазом… Он потом сошёл, в два часа ночи двадцать пятого апреля 1976 года… «Разобраться…» А вы знаете, сколько будет идти ваш рапорт в штаб округа?.. Не знаете?.. И я тоже не знаю… Вызывал, вызывал этого Романова, а он всё молчит… О чём это я?.. Рапорт… А, вы думаете, в штабе округа, нашего Краснознамённого округа дураки сидят? Нет, не дураки… Хуже… Там люди занятые…
Тут Шпок прервал пулемётную очередь своих слов и с перекосившимся лицом вытянул вперёд руку, в которой неожиданно оказался пистолет. «Без суда и следствия», - мелькнуло у Митяя в голове. Его приятель вспомнил маму и голубое небо. По ушам ударил грохот выстрела, и Шпок оказался на столе с поджатыми по-татарски ногами, хищно шевеля усами, которых до выстрела у него не было и в помине. Одной рукой он держал за хвост расстрелянную мышь, другой – пистолет, ствол которого палач приставил к мышиной голове, очевидно, для контрольного выстрела.
- Ну вот, вы говорите, в штабе нашего Краснознамённого округа больше ничего не делают, только разбираются с разными рапортами. Не-эт, раньше, чем бумага, которую я на вас составлю, не пожелтеет, ей ходу не дадут.
Шпок выбросил зверя, убедившись, что тот скончался, и вернулся на свой стул.
- Я слово даю на отсечение: два-три месяца минимум. Столько же обратно… Вот вчера передали (сверхсекретно!): в Марокко полгода назад произошло землетрясение. Погибло четыре верблюда. Один серый, другой белый, два весёлых гуся! К тому же вы служите на границе: здесь тоже такие…нужны…
- Значит, мы не успеем до конца службы туда перевестись? – осторожно вставил Миха, боясь теперь только одного: чтобы Шпок не начал бросать гранаты.
- А, ты про это? – уныло спросил Шпок, отклеивая усы и пряча их в стол. – Фу, какой ты… Ну, так вот, два-три месяца туда, столько же, три-четыре, обратно. Потом всякие оформления… Кому остаётся меньше года – не берут: на гроб не заработают… А вы к тому времени уже будете думать о доме. Собираешь ведь, Кириллюк, солдатские изречения для дембельского блокнота. Кстати, у тебя там, на четвёртой странице, ошибка: не зинитчика, а зенитчика. А вы знаете, какая там смертность?.. Среди водителей – тридцать процентов… У вас есть водительские права?.. Нет?.. Зачем тогда вы там нужны?
-… Я вас не отговариваю, - сказал Шпок, сделав минутный перерыв. – Решайте сами. Но кто, кроме тебя, Митяев, починит дверь в подъезде твоего дома, которую выбили месяц назад? Плотник-то Иванчук ушёл вчера к другой женщине в микрорайон Болотопроходцев…
- Ну что ж, - Миха поднялся, чувствуя, что сейчас бросится отсюда и вышибет дверь головой. – Если нет смысла ехать…
Он посмотрел на Митяева.
155
- Да, - ответил тот поспешно, - надо было раньше, теперь уже и службе конец не за горами, не за долами, не за…
- Разрешите идти?! – рявкнул Миха, не в силах сопротивляться овладевшему им чувству ужаса.
- Идите, я рад, что вы всё поняли и осознали… Опять же радость родителей… Дураков и без вас…
Когда солдаты вышли, Шпок со стула протянул руку к решётке воздуховода и вытащил оттуда маленький магнитофон. «Э-эх, где новых батареек взять… - вслух сказал он и, сокрушённо покачав головой, снял парик. – И холостых патронов по мышке стрелять больше нету… Люська, вставай, хватит притворяться…»
- О, Господи! – говорил Миха, быстро шагая по аллее и резкими взмахами отдавая честь встречным офицерам и прапорщикам. – Я думал, что сойду с ума от всего этого…
- Да, я тоже заговариваться начал… - согласился Митяй.
- Нет, говорили, что он с прибабахом, любит впечатление произвести. Но чтоб стрелять в мышей и ходить сквозь стены…
- И ордена наши – посмертно – сорвались, - заключил Митяй.
Глава 5
В субботу, второго ноября, через два дня после первой годовщины своей службы в армии, Миха и Митяй пошли в увольнение, которое ротный обещал Кириллюку ещё две недели назад, к девятнадцатилетию. Начали показываться Краснопопову сразу же после обеда, но тот отправлял и отправлял устранять всякие недостатки, так что, когда восемь увольняемых вышли из батальона, солнце уже, как перебежчик, скрывалось на китайской стороне. На кино времени не оставалось, потому что с семи начинались танцы в Доме Культуры железнодорожников – самом модном в эту осень месте в городе, к тому же расположенному недалеко от УРа. Решили отпраздновать день рождения, посидев с часик в каком-нибудь местечке, где могут предложить мороженое.
Солдат к увольнению готовится намного тщательнее, чем космонавт к многомесячному полёту. Это касается и внешнего вида, и некоторой суммы денег, собранной по землякам, и отличного знания всех мест в городе, которые могут пригодиться: фотоателье, кинотеатры, кафе, клубы и общежития. Поэтому Миха и Митяй безошибочно нашли то, что искали, просидели в кафе около часа, глазея на народ, главным образом на особ женского пола, и отправились в ДКЖД именно тогда, когда по их предположению народ повалил на танцы валом.
- Никаких бесперспективных знакомств, - обрисовывал Миха по дороге стратегическую линию поведения. – Только с общаг двадцать пятого ГПТУ, мебельной фабрики или культпросветучилища. К любой из них от нашего забора десять минут походного шага. Местных тоже долой. Наверняка, папа окажется кадетом. Это ж город милитаристов…
Танцевальный зал железнодорожного клуба был совсем не таким, как в Доме молодёжи.
156
Маленький, с аркообразными узкими окнами, со старинной отделкой стен, он казался очень уютным и сразу же снимал состояние скованности даже с солдат, месяцами не видевших никого, кроме отцов-командиров и опротивевших лиц сослуживцев. Друзья не стали искать, где бы приткнуться, втиснулись в самую середину танцующих и начали свою «охоту». Миха сразу пошёл на абордаж. Столкнувшись в танце с невысокой белокурой девушкой, он извинился и, дрейфуя борт к борту, спросил, откуда она. Девушка хитро улыбнулась, а рядом тут же вынырнула довольно широкая рожа со стеклянным взглядом через очки и красными ушами. «Привет, зёма! – как ни в чём не бывало продолжал Миха. – Погода хорошая. Как там наши в Индийском океане?» Михин «земляк» слишком долго формулировал свой ответ и потерял собеседника из виду. Миха лёг на крыло, совершил противоракетный манёвр и, поменявшись местами со своим другом, осторожно приблизился к смуглянке, сверкавшей, как опознавательными огнями, большими яркими клипсами: «Ты не с двадцать пятой?.. Ах, с института… Ну-ну, кусай гранит науки…»
- Митяй, попробуй ты, - разочарованно попросил Миха в перерыве между танцами.
- Да что торопиться? Прёшь, как танк. Подожди, будет медляк, познакомимся…
- Дурак. Медленных будет не больше трёх. Значит, больше шести единиц бронетехники мы обработать не успеем. А если ни одна из них не базируется в нужной нам общаге?
- Да лишь бы красивая была… - гнул Митяй свою линию.
- Дважды дурак Советского Союза! Да пусть хоть крокодил. Нам бы только захватить плацдарм в одной из этих общаг? А там найдём и краше… Или красивее?
- Прикольнее.
- Во-во.
- Ну, давай станем вон с теми в круг, - предложил Митяй. – Только ты не газуй резко: где, мол, живёте…
- Э-э, товарищ хронический двоечник. Ты что, не изучал в школе «Науку побеждать» А ВЭ Суворова? Не знаешь правила: «Пришёл, удивил, победил?»
Грохнула музыка, и спор пришлось прекратить. Друзья последовали митяевскому предложению, но девчонки оказались местными. Миха выяснил это в ближайшую паузу, сказав: «Время позднее. Не боитесь, что в общагу не пустят?»
Неудачи преследовали друзей и дальше. Первый медленный танец Миха танцевал с продавщицей, коренной голопольчанкой, Митяй – с деревенской, приехавшей на время к родственникам. Второй танец Митяй пропустил, куря в туалете и излагая пьяному штатскому лет семнадцати суть военной службы; приглашённая же Михой оказалась командировочной и вообще умело замаскированной в темноте и гриме матерью не менее как двух детей.
Вечер перешёл в завершающую стадию, и время увольнения истекало. Песни становились всё веселее, толпа просто исходилась в буйстве; некоторые даже танцевали на эстраде среди работающих на износ музыкантов, из-за чего, возможно, погасли по одному фонари цветомузыки. Но друзья становились всё грустнее: этот вечер завтра будет казаться волшебным сном, после которого просыпаешься с улыбкой, но очень быстро осознаёшь отсутствие всяких доказательств того, чем только что был захвачен.
- Зараз пойду и скажу с эстрады: кто тута с общаги двадцать пятого или мебельной? –
157
пригрозил Миха, но вместо этого нашёл
