Красная армия

крепко прижимал обеими руками красную лопату.
  - Нехер смеёшься, басмач! – почему-то на Султанова обиделся соня, хотя хохотали все.
  - Автомат одень на плечо! – сказал Сидельников, тоже посмеиваясь.
  Тот сделал привычное движение и, увидев, что у него в руках, посмотрел на щит.
  - Где оружие?
  - Китаец воруешь, товарищ лейтенант. Амур переходи и меня обворуешь…
  - Вот сейчас и пойдёшь искать того китайца.
  … Когда поисковая группа из бодрствующей смены вернулась в караулку, Сидельников устало свалился на топчан в своём кабинете, приказав:
  - Кириллюк, разбудишь меня, если засну…когда подойдёт время смены…
  - Да пусть стоят балбесы, товарищ лейтенант. Подумаешь, минус тридцать четыре, - ответил Миха, переписывая стишки с вырванных листков обратно в свой блокнот. – Такие, блин, воины, не укрепляют оборону, а подрывают…
  Сам он умудрялся спать на первом посту, в штабе, стоя.


  Для Аракеляна, Оскомбаева, Мамедова, Зайцева и других долгожданный приказ «Об увольнении из рядов Вооружённых сил СССР…» вышел в конце марта. Глазков устроил перевод солдат роты на следующую ступень армейской иерархии, остальные семь однопризывников ассистировали ему. За какие-то двадцать минут первая рота месяца на два лишилась духов: Шатурин, Капин, Трофимов и Костиков уже в качестве черепов почёсывали места на теле, через которые повышался статус солдата. Следующие шестеро выдержали по двенадцать ударов ремнём и гордо предстали перед ротой в качестве фазанов, прослуживших почти половину срока. Исключением были складчик Бахтияров, редко появлявшийся в батальоне, и наотрез отказавшиеся от процедуры Каныкбаев и Якубов. Отказалась от перевода и большая, оппозиционная часть фазанов. Глазков с бандой поймали лишь Пенькина, Петрянина и Грибанина. Били им чисто символически. Схватили было и Мирзоева, но получили столько матов и проклятий, сколько не навлекли на себя наши солдаты за всю войну от настоящих душманов. На крики прибежал дежурный по батальону Сидельников.
  - Я все эти дембеля зад постукай, товарищ лейтенант! – соврал своему взводному Душман. – Ваша тоже череп надо становиться.
  Идею одобрили, и Глазков, Оскомбаев и Аракелян попытались схватить лейтенанта. Но тот дёрнул кого за нос, кого за ухо, и наглые поползновения пресёк.
  Миха и Кадам всё же поддержали старую традицию: дали свои, чистой кожи, с загнутыми бляхами ремни каптёрщику Седых и велели слегка прикоснуться к одному месту по шесть раз. Потом обнялись и поздравили друг друга со званием дедов Советской Армии.
178
  Праздники непродолжительны и на гражданке, тем более у военных. Началась подготовка к весенней проверке. Эти две-три недели всегда давались тяжело: приводились в порядок все помещения, всё имущество, и на сон выходило лишь часа по три в сутки. Но на этот раз было тяжело как никогда. Сначала комбат провозгласил переделывание ленкомнат и бытовок, и полбатальона занималось по ночам обворовыванием окрестных строек. Потом началось всё более жёсткое закручивание гаек в отношении дисциплины. Причины тому были вескими: погиб водитель в роте связи, застрелился из-за неосторожного обращения с оружием в полевом карауле солдат из первого батальона. Офицеры зверствовали, и обычный синяк в танковом батальоне вызвал разбирательство в прокуратуре. Трое танкистов готовились в дисбат за неуставные отношения. Комбат Медведев, подразделения которого обошли крупные ЧП, дневал и ночевал в казарме, не давая покоя ни офицерам, ни солдатам.
  И вдруг первой роте улыбнулось счастье: её стали готовить для показательного боя, который предполагалось продемонстрировать какому-то офицерскому совещанию. Целую неделю рота ходила в спортзал, где училась драться автоматными прикладом и штыком, приёмам рукопашного боя; по десятку раз проходила полосу препятствий, расположенную между штабом и вещевыми складами. Но по ночам, когда весь батальон прибивал, красил, белил, первая рота спала. Свои помещения были уже приготовлены, а имуществом занимались каптёрщик Седых и Чуриков, ноги которого покрылись «розочками», не позволявшими носить сапоги.
  В это-то бурное весеннее время вернулся в родную часть рядовой Митяев. Из штаба, куда привезли всю командировочную группу, он направился прямиком в свой батальон, в канцелярию роты, дабы доложить о прибытии. Митяй даже не стал стучать в дверь, отвыкнув за зиму от казарменных обычаев.
  - … твою мать! Где ты раньше был?! – бил по стенам и потолку каптёрки голос Номина.
  Большой прапорщик склонился над виновато съёжившимся Гасановым и возмущённо размахивал руками.
  - Это ещё кто там?!. Митяев!.. Морду отъел в тылу, как беременная жаба! Солнышко ты наше, спасай! Видишь воина?!. В самый ответственный момент у него вдруг заболел живот! Просится в санчасть! В полевой караул ты у меня за отказ поедешь с третьей ротой! Будешь, как беременный осёл, по посту бегать! Митяев, рота перед офицерскими сборами показывает полосу препятствий. Дуй туда. Разберёшься, ничего особенного. Там уже начинается, и где мне замену искать?.. Ты в какой группе, дезертир?!
  - Вторая.
  - Отлично. Пойдёшь, Митяев, через полосу препятствий ближе к забору. Бросай вещмешок. Бери противогаз. Оденешь сразу. Вперёд!
  Митяй, смекнув, что дело серьёзное, других объяснений не потребовал. Через минуту он уже был на месте и, ещё подбегая к полосе, понял, что битва в разгаре. Из двух колонн его сослуживцев с интервалом в минуту убегали попарно два солдата. Митяй встал в хвост дальней колонны, никем не замеченный: все уже одели противогазы. Одел и он, успев немного разглядеть препятствия и большую группу офицеров у танкового батальона. Взорванные дымовые шашки скрывали предметы и людей вокруг. Последний в колонне вдруг стал мотать портянку и махнул Митяю рукой: беги, мол. Полоса начиналась с бревна, перекинутого через длинную яму. Митяй быстро добежал до середины, даже не наклоняя головы, что делал кто-то впереди него. Но тут бахнула ещё одна шашку, следом, где-то совсем рядом ударил очередью пулемёт ПКСН, и Митяя как ветром сдуло в яму. «Да холостые ж,
179
наверное», - подумал он, но всё же добрался до конца ямы, не высовывая головы над её краем. Последний из их группы подал руку и снова подтолкнул вперёд. Митяй вбежал по бревну на двухметровую высоту и тут же наткнулся на солдата, который сидел на корточках и шарил рукой в поисках соседнего бревна, на которое нужно было перепрыгнуть. Подбежал замыкающий и снял противогаз, чтобы лучше видеть. Это был Кириллюк.
  - Эй, Якут, нэ бачишь чё ли?.. Сигай! – крикнул он.
  Митяй хотел поздороваться с другом, но тот закашлялся и ему пришлось снова натягивать противогаз. Оба рванули следом за Якубовым. Наконец, Митяй преодолел все препятствия из дерева и кирпича и помчался к финишу. Вдруг из голубого дыма на него бросилась фигура во всём чёрном, с измазанным сажей лицом и автоматом наперевес. Митяй с перепугу схватился за штык, не зная, что делать.
  - Только не бросай меня, я сам, - громко всхлипнул чёрный человек и тут же эффектно упал.
  - Грибанин, - догадался Митяй, вбегая в розовый дым.
  Сзади опять сухо застучал пулемёт, справа какой-то отчаянно-нечеловеческий голос завопил «Ура!!», а Митяев нос к носу столкнулся с ещё одним чёрным, который высоко поднял над головой деревянный нож. На этот раз Митяй не думал и вделал врагу «мельницу», как учил Миха. «Да я бы сам упал! Надоело уже», - услышал он плаксивый упрёк и узнал голос Лешевича. Через десять метров был финиш, и преодолевшие полосу препятствий строились в шеренгу.
  … Проверка прошла как обычно. Первая рота в целом на «хорошо» сдала политическую подготовку и ЗОМП (защиту от оружия массового поражения). В памяти же Кириллюка и Митяева эта, предпоследняя в их службе, проверка осталась благодаря одному забавному эпизоду. Однажды в батальон забрёл проверяющий, подполковник-инженер, и остановил Миху вопросом, почему тот, проходя мимо, не отдал честь.
  - А у нас в казарме не отдают, товарищ подполковник. Только снаружи.
  Миха спокойно разглядывал чужого «полкана», хорошо сознавая, что солдату опасаться нечего. Зато разом приоткрылись двери кабинетов комбата, замполита и зампотыла. Но выйти никто из офицеров не решался.
  - В казарме не отдают, товарищ младший сержант?
  - Никак нет. Только дневальный.
  - Ну, ладно, идите.
  Миха заметил десяток глаз, устремлённых через щели приотворённых дверей не него и на проверяющего и решил продолжить разговор.
  - Разрешите позвать дежурного по роте, товарищ подполковник.
  - Зачем?
  В ответ Миха открыто и вежливо улыбнулся: для порядку, мол.
  - Нет, нет. Я сам всё посмотрю.
  - Разрешите идти, товарищ подполковник?
180
  - Идите, товарищ младший сержант.
  Но Миха никуда не ушёл, а встал рядом с Митяевым, который дневалил по роте вместе с Мамедовым и Султановым.
  - Сёйчас, Славк, будет концерт. Подожди, полкан свалит.
  Проверяющий, действительно, вскоре ушёл, ни с кем из офицеров не переговорив. А те, едва хлопнула входная дверь, высыпали из кабинетов и окружили Миху.
  - Доложите мне, сержант, о чём с вами разговаривал проверяющий, - потребовал Медведев, подбежавший первым.
  - Да он спросил, как служится. Я сказал, что у нас очень справедливый и заботливый командир батальона и нам завидуют солдаты других подразделений.
  - Что, что? – не услышал Краснопопов, чёй кабинет был чуть подальше «эфиоповского».
  - Спросил, как у нас поставлена воспитательная работа. Я говорю, комсомольские собрания проходят часто, неуставных отношений в батальоне нет, - продолжал врать Миха и, остановившись взглядом на зампотыле, прибавил:
  - Мыло, спрашивает, вам дают, бельё вовремя меняют? Я отвечаю: никаких претензий, всё вовремя, чистое, выглаженное.
  - Молодец, сержант, - расцвёл Медведев.
  - Он младший, - поправил замполит.
  - Считай, что уже сержант. Вот собственноручно даю слово.
  Краснопопов не остался в долгу:
  - Ты будешь поощрён благодарственным письмом родителям. Как твоя фамилия?.. Кириллюк? Вот его родителям и отправим благодарность.
  -… Миха, «собственноручно даю слово» - это по-русски? – спросил Митяй, когда офицеры ушли.
  - Что, ты не знаешь: у нас в батальоне тридцать пять наций, а чурка одна – комбат.


  Высокое начальство решило зимний период завершить общими тактическими учениями. Накануне Медведев интригующе заявил батальону, что «выступаем завтра вечером на рассвете, в неизвестное время в пять часов». Однако часы на первом этаже всё время отставали, и тревогу крикнули лишь в пять десять. Этих минут танковому батальону хватило, чтобы завестись, проехать кому двадцать, кому и триста метров и сломаться. Танки перегородили автопарк и выезды на ближайшую к гарнизону улицу. Ломались и машины. Все друг друга дёргали, рвали верёвки и тросы, перегораживали путь тем, кто выезжал благополучно. Первый батальон процентов на пятьдесят успел выскользнуть из этой неразберихи, второй увяз на все сто. Взбешенный тем, что ему не достаётся повоевать, Медведев носился от машины к машине и орал: «Не заводится?! Поехали, потом заведёшь!» Годжаев, не спрашиваясь ротного, двинулся не через ворота автопарка, где отдувались
181
чёрным дымом Т-55, а через КПП,