выступления разошлась не на шутку и пообещала:
- … решениям апрельского, 1985 года, пленума ЦК КПСС наши коровы обязуются в следующем квартале решающего года надцатой пятилетки ежедневно съедать на два килограмма кормов меньше, а давать молока на литр больше!
Митяй вместе с другими любителями молочных продуктов с удовольствием похлопал ударнице, которую в лицо знала вся область: Сталина Владленовна еженедельно по субботам доила коров перед камерой на виду у сотен тысяч телезрителей.
Город не остался в долгу у села. На высокую трибуну вышел очень серьёзный коротышка с красным галстуком на голубом фоне и решительно объявил, что к годовщине Великого Октября его спичечная фабрика приготовила сюрприз: теперь в коробок они «будут ложить по 68 спичек, по числу, соответствующему знаменательнейшей дате».
От таких великих подвигов Митяй совсем размяк и решил больше не спать в карауле на посту, тем более, что в шинели было уже холодно, а тулупы ещё не выдавали.
Следующие выступления были не столь яркими, и он, пообвыкнув, перестал слушать. Гораздо более интересным занятием оказалось рассматривание людей, правда, отсюда, с балкона, взгляду была доступна лишь маленькая часть зала. Зрители там чувствовали себя вполне свободно, разговаривали, вставали и выходили, иногда возвращались. Митяю даже показалось, что двое-трое дремлют. Не очень утруждали себя вниманием к ораторам и те, кто сидел за красным столом президиума. Двое явно играли в морской бой.
На балкон скользнул среднего роста щеголеватый старший лейтенант, розовощёкий, с белыми руками. Он наклонился к уху Филипченко и довольно громко и развязно сказал: «Пойдём, а то с завтрашнего дня все станем спортсменами…» Замполит вышел, а внимание Митяя привлекло движение на сцене. Если до этого большинство сидевших в президиуме что-то не торопясь зарисовывало, поглядывая на очередного выступающего, а потом показывало свои листочки друг другу, то теперь все они приняли позу «равнение на-право» и хлопали идущему к трибуне человеку. Тот вежливо позволил залу нааплодироваться вдоволь и начал речь. Митяй тем временем засмотрелся на красивую черноволосую женщину лет тридцати, сидевшую здесь же, на балконе, двумя рядами ниже. Она грациозно поворачивала голову и иногда плавным, мягким движением убирала прядь волос с лица. Её сосед, полковник-артиллерист с мужественной физиономией и крепким лысым черепом, часто склонялся к ней и что-то говорил, вызывая вежливую улыбку.
- Митяев, Митяев, голосовать будем?
- А?
- Все голосуют, смотри. Будем или нет?
Действительно, зал превратился в класс примерных учеников, каждый из которых тянул
147
руку вверх. Подняли руки и на балконе. Митяй растерялся, но, к счастью, появился Филипченко. Он с хитрым выражением на покрасневшем лице махнул своим подчинённым, и вскоре все трое, взяв верхнюю одежду, вновь двинулись по лабиринту коридоров и через потайной выход оказались прямо у старого комбатовского УАЗика. Пока разбудили водителя, пока прогрелась машина, торжественная часть собрания закончилась, и люди стали выходить через парадный вход. Митяй вспомнил про банкетный зал и поинтересовался:
- Что ж они уходят, товарищ лейтенант? Там такие столы накрывались…
- Даже яблоки были! – влез Рыбкин.
- Чересчур наблюдательные!.. – с наигранной строгостью ответствовал Фиоипченко. – Все там не вместились бы…
- Для избранных? – продолжил Митяй, видя, что замполит в лирическом настроении.
- Для заслуженных…
- Дедовщи-ина! – протянул Рыбкин. – Молодых домой, а пожилые за столы.
- Отставить вредные разговоры… - оборвал замполит.
- … Херня война, главное – манёвры, - заметил он, когда подъезжали к части. – Вы хоть знаете, за что все голосовали после заключительного выступления первого секретаря обкома Селёдкина?.. За то, чтобы сделать нашу область безалкогольной зоной… Теперь пьяных не будет…
- Забирать что ли начнут? – удивился Рыбкин. – Я помню, мой батя, когда с похмела, так из-под земли достанет…
- Ты откуда родом, Рыбкин?
- Из Саратовской области.
- Вот когда Саратовская область станет безалкогольной зоной, тогда и там пьяниц не будет.
- Конечно, без водки вымрут…
Осенний приказ восемьдесят пятого года во втором батальоне прошёл на редкость спокойно. Бог знает, какая тому была причина, но переводов ремнём и «дембельских поездов» ни вечером, ни ночью никто не видел. Даже никого не избили, если не считать одного расквашенного носа во взводе связи: фазана Иванькова стукнул череп Шаяхметов. Среди причин такого необычного спокойствия можно было бы предположить и серьёзную разъяснительную работу замполитов, и решительное пресечение командным составом случаев неуставных отношений, и превентивные действия комсомольской организации батальона, но ничего этого не было. Время не властно над армией, и никакими мерами не искоренить старые добрые армейские традиции, никакие новые веяния там, «на гражданке», не в силах существенно воздействовать на армейские обычаи. Так уж получилось, что призыв Винокурова не играл в батальоне серьёзной роли. Лишь по два-три человека увольнялись сейчас из каждой роты или батареи. Гораздо большим количеством однопризывников могли похвастаться Оскомбаев или Аракелян. Уже в последние недели перед приказом «весенники»
148
держали себя в батальоне хозяевами. Дембеля пропадали по бытовкам и каптёркам, готовясь к увольнению и почти не показываясь на построениях. Если кто из них был старшиной в своей роте, то уже сейчас, за месяц-полтора до отъезда, потихоньку сдавал дела своему преемнику, опять же в подавляющем большинстве случаев – кому-нибудь из дедов-весенников. А на бескрайних просторах огромной пятнадцатиреспубликовой страны в то самое время проходили медкомиссии мальчишки. Дорабатывали и доучивались они последние деньки, гуляли с девчонками и пили водку без всякого удержу, торопясь и напиться и нагуляться на все долгие два-три года. А потом подставляли свои кудрявые и не очень головы под машинки парикмахеров, собирали друзей-подруг и родственников на прощальные вечера и шли с песнями под гармошки к военкоматам. Суетливые нестроевики произносили глупые напутствия и кричали, надрывая голоса, команды; звучали на морозе или на жаре (большая страна!) последние поцелуи, возгласы, просьбы написать и заверения ждать хоть сто лет; и мальчишки неслись в поездах и самолётах навстречу неизвестности. Иногда они встречали тех, кто из этой неизвестности возвращался, у кого надпись шариковой ручкой на телогрейке «ДМБ – 87» вызывала презрительную улыбку. И тогда летело с одной стороны: «Эй, мы ваших подруг едем…», а с другой: «А мы ваших уже…» Целый месяц вся транспортная система Союза трещала и скрипела от сверхперегруженности, перевозя увольнявшихся и призывавшихся. Потом напряжение спадало, пятимиллионная армия без всяких потрясений впитывала новое вливание, и служба продолжалась.
Первая рота второго батальона организованно собрала по три рубля «на дембель» Винокурову, Памфилову и Мазурову и занималась своими текущими делами. Правда, Душман под шумок тоже предпринял сбор пожертвований вроде бы как и для дембелей, но в то же время и для себя («на мой дэмбл»), однако его дружно осудило общественное мнение роты.
Больше всего первую роту волновал, конечно, вопрос о вакансиях сержантских должностей. Увольнялись двое замкомвзводов, в то же время имевший лычки Чуриков за последние полгода показал себя любителем «косить» и не очень хорошим товарищем, а сержантов из учебок в эту осень не прислали. То, что место замка третьего взвода займёт Аракелян, сомнений не вызывало ни у кого: перед офицерами «зад рвёт» из всех сил, подчинённых и без вмешательства Памфилова держит в строгости и чистоте, равно как и закреплённые за взводом территории, себя содержит в абсолютном порядке, постоянно щеголяя новенькими хэбэ и сапогами, в которые можно смотреться как в зеркало. Бывает, упадёт соринка на сапог, так Аракелян хватает пилотку с первого попавшегося духа и скорее вытирает. Что касается отношения ротного к сержанту, то лучшего и желать нельзя. Оставался первый, винокуровский, взвод, которым сам Винокуров мало занимался, фактически выполняя обязанности ротного старшины. Многие прочили это место Чабаеву: и перед офицерами выслуживается не хуже Аракеляна, и авторитет в роте благодаря уму, хитрости и физической силе имеет. Кое-кто держал сторону другого сержанта первого взвода – Мишарина. Некоторые – сторону Мамедова, впрочем, без всякой уверенности: азербайджанец не заглядывал офицерам в глаза, жил сам по себе, кроме того, не особенно ладил с русским языком. Миха Кириллюк настраивал всех на самое худшее. Замком и старшиной, уверял он, станет Мирзоев. Душману разу дадут старшего сержанта, и дрочить роту он будет так, что все начнут вешаться с горя прямо на кроватях. Сам же Душман на весёлые расспросы отвечал неохотно и обычно говорил так: «Что ты, Мишка, врёшь об меня… Нафиг сержант? Зад вырывай не надо…» Его стыдили, уверяли, что если он явится домой через год без лычек, то отец его прогонит, на что Мухаммадшариф справедливо замечал: «Чистый погон – чистый совесть. Я честно служить, я пост ходи…» Курбанов его поддевал: «Я пост ходи и крепко спи?», но другие после такого самоотвода отставали. Все понимали, что старшиной станет один из заместителей командиров взводов – Оскомбаев или Аракелян.
149
Новость грянула тогда, когда ждать и предполагать уже устали. Неожиданно для всех Кириллюку и Наульбегову Швердякин присвоил звания младших сержантов и назначил на должности командиров отделений: казаха – в третий взвод, к Аракеляну, Миху – в отделение связи вместо Чабаева, который становился замком первого взвода. Каптёрка пока оставалась за Винокуровым, уезжавшим на днях, и соперничество за место неформального старшины между приятелями Чабаевым и Аракеляном с одной стороны (в пользу последнего) и Оскомбаевым с другой вступило в решающую стадию, развлекая своей обнажённостью и гадливостью всю роту.
- « … почему нет пугала на даче? – переспрашивает генерал. – А зачем? Я и так там каждый день ковыряюсь…»
- Кириллюк, хорош трепаться! – крикнул, приоткрыв дверь каптёрки, Винокуров. – Иди сюда, дело есть.
В ротной канцелярии находились только Винокуров, Памфилов да взводный Пухов, сидевший с развёрнутой газетой в руках, и Миха, пребывая в весёлом расположении духа, пошутил:
- Что за дело? Может, меня старшиной хочешь вместо себя оставить? Так сразу предупреждаю: и не уговаривай. Всю роту уведу в самоход строем.
- Я те уведу, - буркнул Пухов, не поднимая глаз.
- Во-первых, лычки с неба не падают, их надо заслужить, а во-вторых, слушай внимательно. Пойдёшь к Хамиду Юсупову, складчику, он даст тебе две парадки и две пары ботинок новых… Размеры он знает. Сложишь всё в этот вещмешок и принесёшь сюда.
- Смотри, - прибавил Памфилов, - нам в этих парадках увольняться. Чтоб всё было как надо. Если Хамида не будет на складах, то поищи в РМО, в их каптёрке.
- Или в столовой…
- Та-ак, в новой парадной форме собрались увольняться, Винокуров?
- Товарищ старший лейтенант, нам
