рявкнул на родную роту Номин. – Сейчас попереговариваетесь у меня!.. Кто сказал: «Земля вертится»?! Умник, бл…!
- Это Коперник сказал, товарищ прапорщик!
- Сейчас Коперник у нас наряд вне очереди схлопочет!.. Какой ещё Коперник?!. Чётко фамилию выговаривайте!
… В девять тридцать все батальоны, отдельные роты и взвода укрепрайона, за исключением находившихся в нарядах-караулах, построились на плацу возле клуба. Минут десять развлекались, глядя на замёрзших и прыгающих на месте музыкантов оркестра, потом начали сами прыгать, греть руками уши и желать всего хорошего министру обороны. Митяев пользовался случаем и брал у Аракеляна уроки матерщины на армянском языке. Узбекско-азербайджанский минимум, необходимый для повседневного общения с представителями тюркских наций, он уже изучил. «Вечно этот Миха вывернется, - думал Митяй, повторяя
161
замерзающими губами нехорошие слова. – Третий раз пошёл фотографироваться на комсомольский билет. В первый раз потерял фотки в автобусе, во второй раз его героическую физиономию засветили в фотоателье и даже с извинениями вернули деньги. Вот брехло. И сколько ещё Филипченко будет ему верить?.. Наульбегов завидует: ему тоже дали сержанта, но он уже комсомолец. А Миха ещё месяц будет вступать. Говорит: заставляют, так я с них всё выжму. Зашёл бы только к нашим девчонкам».
- Султанов, маймун, не вертись в строю! – и Митяев, чтобы погреть ногу, пнул по сапогу впередистоящего.
- Равняйсь! Смирно! – завопил кто-то.
На крыльцо клуба вышел подполковник. Несмотря на холод, - в своей огромной фуражке, которая делала его похожим на гриб. «Вертолётная площадка укрепрайона», - обзывался Миха. Бонапаров начал что-то говорить, но сбился, взял брошенный околевающим без шинели музыкантом барабан, поставил на него ногу и объявил спортивный праздник.
- Зачем барабан прыгаешь? – удивился Мирзоев. – Мурат, Мурат, Бонапар – полкан или подполкан?
- Овца, - осёк его Карэн. – У подполковника папаха и три звёздочки.
- Чё ты это я обзываешь, ара?! Сам пошёл! Ты чё говорил, а?!
- Сигнал к началу кросса – три зелёных свистка! – объявил ответственный по части, показывая пальцем на зама по спорту Зайчишникова. – Почему девяносто процентов без бушлатов, а половина напялила?! Снять всем и сложить на хер стопками! Всё! Приступить к празднику!
Холод сделал своё дело, и роты, не слушая спорторга, пускались бежать одна за одной без всякого временного интервала. Отметка полтора километра находилась за пределами части (и наряд по КПП давно держал ворота открытыми), но солдаты, быстро запыхавшись и немного прогулявшись по захолустной улочке с частными домами, брели назад, вновь переходя на бег метров за пятьсот до ждущего их с поздравлениями подполковника. Каждой возвращавшейся с кросса толпе оркестр, дико фальшивя, посвящал тушь, а «полкан» трогал под пэша спины солдат, облаивал тех, кто не вспотел и отправлял симулянтов на повторный забег.
Митяя прогулка по городу протяжённостью в восемьсот метров не привлекала, и он от КПП вернулся с какой-то резвой группой. Зайчишников крикнул: «Рекорд! Меньше четырнадцати минут!», а Бонапаров бросил свои прощупывания потных спин и громко спросил: «С какой роты такие молодцы?!» Никто не ответил. Я спрашиваю: «Откуда вы есть?!» Митяй понял, что его группа сформировалась стихийно и крикнул, на всякий случай повернувшись к офицерам спиной: «Первая рота второго батальона!» – «Молодцы! - тявкнул подполковник. – Все, кто пробежавшие, - на спортивный городок для продолжения!»
Когда проклятый праздник закончился и Митяй с ротой вбежал в казарму, Миха Кириллюк, уже переодевшийся после увольнения, сидел вдвоём с дневальным у телевизора.
- Ни… себе, Мишка! – заорал Мирзоев. – Твоя наглая за телевизором сидишь, а я как дурак бегай, да?!
- Славик, за мной, - позвал Миха друга, не отвечая на упрёки измученных и замёрзших сослуживцев.
162
Когда зашли в ленкомнату, Митяй не сдержался от насмешки:
- Ну, на этот раз ты сфотографировался?
- Да знаешь, это ателье, в которое меня послал замполит, обычно в воскресенье работает. До обеда. Но что-то они там поменяли. Седьмого, в праздник, работали, а сегодня отдыхают.. Чего лыбишься? Держи вот коротенькое письмецо от своей пассии. Они меня та-аким чаем напоили с моим любимым крыжовниковым вареньем! Юлька специально ради меня из дому привезла. Кстати, хочешь прикол? Встретил в городе, тоже в увольнении, полигонщика-повара. Помнишь, рыжий такой, маленький? Спрашиваю: как наши ямы? Вышки построили? Говорит: вышки на следующий год будут строить, а ямы, которые вы за всё лето не могли вырыть, Бацбахов выкопал за полдня.
- Ещё бы, с его клешнями… Он один полка стройбата стоит. Такому даже лопату давать не надо: зверь.
- Да нет. Он нанял экскаватор за десять банок тушёнки, тот всё и сделал.
- Батальон, выходи строиться на первом этаже с табуретками! – прокричал дневальный.
- А на кой хрен нам в строю табуретки?.. Неужто китайцы через Амур полезли?
- Нет, - догадался Митяй. – Комбат собрание будет проводить.
- А-а… - Миха почему-то хитро улыбнулся. – Тогда не строиться, а рассаживаться. Ох, уж этот Эфиоп… Так, тебе Марина написала про сегодняшний вечер?
- А из батальона сможем выйти?
- Выйдем. В общагу проникнем через подсобку. Там целую неделю уже лазят. Я место прорыва осмотрел. Ну, пойдём на посиделки, послушаем нашего гвардейца…
- А стулья?
- Стулья?.. Лешевич, кому берёшь?
- Оскомбаеву, товарищ сержант.
- Второй – мне.
- А я на чём сидеть буду?
- Тебе вредно. Представь, вернёшься через два года домой с геморроем. Засмеют в деревне….
- Вадик, - сориентировался и Митяй, - тоже возьми второй стул – для фазана Советской Армии… Молодец, Родина тебя не забудет.
Спустя десять минут батальон сидел в коридоре. Майор Медведев держал речь.
-… Ну что, сынки?.. Вы мне, как сироты неродные. Вот вам такой мой ультиматум последний. И даю до него сроку три дня… А кто весной будет увольняться, не надейтесь: с гвардейским значком живым никто не уедет… Воровство в батальоне я искореню дотла. Не сейчас, так потом… Кто там газету читает? Не вижу фамилии… А то сейчас сменишь дневального, а тот будет сидя слушать своего комбата… - майор сделал паузу, строго оглядел солдат. – Что-то маловато личного состава здесь. Прапорщик!.. Всех отсутствующих на
163
собрании построить в одну шеренгу. Я с ними поработаю… - Номин козырнул и снова прислонился к стене за спиной комбата, а тот продолжил. – Не все, конечно, такие сволочи, у которых поднимается рука украсть. Есть и светлые пятна. И эти пятна составляют фон нашего батальона. Их больше… Пять таких добросовестных солдат уже поехали в отпуск по родным местам и домам. Целых десять дней их будут обнимать родители, бабушки, друзья, которые тоже в основном в армии… А теперь наградим тех из лучших, кто не заслужил поездки на Родину…
Медведев начал раздавать награды, в основном устные и заметно подобрел. Согласно его списку, в первой роте Чабаев награждался отпуском, Кириллюк и Наульбегов становились младшими сержантами, Аракелян – старшим, Оскомбаеву и Мамедову присваивалось звание отличников Советской Армии и ещё треть роты поощрялась занесением в Книгу почёта части и благодарственными письмами родителям.
-… И не пишите домой ничего хорошего, лучше мы напишем и похвалим вас, - сказал Медведев, заканчивая собрание. – А то тут один молодой солдат первого периода службы написал родной маме. Стыдно читать, но я вам доведу… И хорошо, что такое не дошло до адреса: позору бы не обобрались…
Майор действительно достал солдатский конверт, вытащил из него сложенный листок и прочитал: «Привет, Серёга! Пишет тебе воин-пограничник из одной секретной части Дальневосточного военного округа. Служба моя проходит нормально. Часто выезжаем в район боевых действий. Вчера китайцы пустили на нас катера на воздушных подушках, но хрен им с мясом. Я придумал поливать берег водой. А наш берег крутой и глинистый. Они лезут, пыжатся, а мы носим с Амура воду и поливаем. Стрелять-то им как? Пушки вверх задраны. У одного катера подушку прокололи, китайцев перебили. Вот на сапоге убитого врага я и пишу свою весточку. Извини, брат, пеньков нет. Это тебе не Афган какой-нибудь. Тут, брат, потруднее…»
Батальон ржал так, что суровый майор сменил негодование на улыбку.
- Мы этого дурака не выдадим, - раздобрился он. – Но пусть здесь, перед товарищами, поклянётся не врать. К тому же у китайцев нет тут катеров на воздушных подушках… А сейчас вас построят и поведут в клуб части на концерт. К нам приехали гости из города. Ведите себя перед гражданскими достойно воинов-пограничников. Командуйте, дежурный…
- Батальон, выходи строиться!! – весёлым петушком пропел Номин. – Старшинам и замкомвзводам проверить личный состав и доложить!!
… Наконец-то можно было расслабиться и отдохнуть по-воскресному. Только сейчас, расположившись в деревянных креслах клубного кинозала, солдаты почувствовали, что сегодня у них выходной. Пела гармонь, пел женский хор на сцене, а бойцы засыпали. Немногие бодрствовавшие тихо разговаривали, вспоминая с земляками родные места. Старшины и сержанты толкали и щипали тех, кто закрывал глаза, а разбудив, стыдили. В первой роте всем надоедали соперничавшие за старшинство Аракелян и Оскомбаев, но недолго. Пока они одёргивали одних, засыпали другие. Минут через двадцать после начала концерта, наслушавшись народных песен, задремали даже деды Мамедов и Глазков.
Прошёл час. Постепенно аплодисменты, венчавшие номера художественной самодеятельности, зазвучали всё громче и громче: солдаты начали пробуждаться. И вот вместо народной музыки полилась эстрадная, на сцену выскочили восемь девушек в коротких юбках, и всё преобразилось. Зал загремел: хлопками в такт мелодии; криками, возгласами и стонами сотен глоток на десятках языков, включая вепский, корякский и тридцать
164
дагестанских; свистом десятков комсомольцев, ставших вдруг соловьями-разбойниками… Многие вскочили на ноги. Задние, теряя видимость, вставали ряд за рядом. Откуда-то появились офицеры и прапорщики, забегали, как испуганные крысы по палубе тонущего теплохода, успокаивая подчинённых. Но батальоны продолжали бесноваться. Закончился первый танец, зазвучала музыка второго, и всё повторилось. Девушки, никогда не встречавшие столь благодарных зрителей, старались изо всех сил и приблизились к самому краю сцены. Солдаты мигом заполнили проход перед рядами. Дедовщина умерла под каблуком женских босоножек: дух протискивался вперёд, отталкивая деда, задроченный череп в грязном пэша готов был влезть на плечи здоровяку-фазану, только бы приблизиться к богиням. Казалось, ещё пара секунд, и солдатские цепи пойдут в атаку. Но последней грани никто не переходил. Какой-то боец попробовал было устроиться на верхней ступеньке короткой лесенки, ведущей на сцену, но тут же получил по уху и, не споря, слез вниз. А девушки явно чувствовали свою власть над целым полком и спокойно дотанцовывали свои фигуры. Может, они действительно ощущали себя в эти минуты богинями, ибо никогда в жизни такое количество мужчин не будет больше повергнуто у их ног,
