Красная армия

таких же двух неудачников-артиллеристов, которым тоже сегодня некого было провожать, и устроил с ними принципиальный спор относительно тактико-технических характеристик нового итальянского крейсера, чья цветная фотография была вклеена в последний номер одного из военных журналов. Этот журнал Миха увёл из-под самого носа Мазурова, собиравшего материал для своего дембельского альбома. «Мне тоже на дембель надо готовиться», - прокомментировал он свой поступок в узком кругу однопризывников. Спор с артиллеристами быстро дошёл до предела, после которого гордиев узел рубят мечом, и Митяй стал серьёзно опасаться, не случится ли драки. Однако его друг, для которого, казалось, утверждение своей точки зрения было вопросом жизни и смерти, неожиданно осёкся, отвернулся от коллег и предложил:
  - Есть ещё вариант, фазан Митяев. Пойдём послоняемся вдоль общаги. Может, какая-нибудь деваха рыбачит из окон и поймает нас на крючок…
  Митяю оставалось только шутливо согласиться:
  - Есть, товарищ младший сержант!
  Они протолкнулись сквозь беснующуюся толпу и с некоторым сожалением покинули зал: может, счастье ещё улыбнулось бы. В пустой раздевалке находились лишь старушка-гардеробщица и какие-то две девушки. Когда друзья подошли за одеждой, одна из них говорила:
  - …Посмотрите получше, вот же мой номерок: семьдесят пять. Может, рядом повесили…
  - А я говорю: шинель военна на семс пятом. Шо ж я, не понимаю?
  Митяй отдал номерок, и бабушка, прочитав вслух: «Семьдесят четыре», шустро исчезла между вешалок.
  - Авария? – без сочувствия спросил Миха.
  - Да вот…сама номерок дала, а сама пальто не отдаёт. Шинель, шинель…
  - Получи свою форму, солдатик, - бабушка положила шинель Митяя и недовольно глянула на подружек.
  - А вторая? Вы вешали обе наши шинели на семьдесят четвёртый номер.
  - Пустой теперича крючок… Сама вот железку на место повесила… Эта шинель чья?
  - Моя, - ответил Митяй. – А вот его ещё?..
  - Девушки, у вас семьдесят пятый? – спросил Миха.
  - Да.
  Гардеробщица вдруг изменилась в лице и вновь нырнула в одёжное море. Через минуту она кинула на свой «прилавок» михину шинель и тёмно-синее женское пальто.
  - Бегут-бегут на танцульки и об одёже не позаботятся толком… - пробурчала она и ушла на стул в уголок.
  Миха взял шинель, а Митяй, который уже оделся, вдруг подхватил пальто и галантно распахнул девушке. Та смущённо поблагодарила. Митяй взглянул на друга: он молча и с
158
очень серьёзным лицом нахлобучивал свою квадратно выглаженную шапку на самый край затылка, где уже начиналась шея.
  - А вы знаете поговорку: беда не ходит одна? – немного смущаясь, проговорил Митяй. – С вами, наверняка, что-нибудь случится ещё, раз едва не остались без пальто. Я думаю, сопровождение в виде ограниченного воинского контингента из двух солдат предотвратит несчастье.
  Сказал и сразу же почувствовал, что это не его слова, а михины, но попенять себе за то, что подражает другу, не успел: девушки согласились. Зато Миха стал каким-то скучным. Правда, едва вышли из клуба, сразу же предложил взять себя под руку и именно той, которая Митяю понравилась меньше. «Холера, как он догадался?» - подумал только довольный Митяй, которому не пришло в голову, что со стороны было прекрасно видно, как он в течение коротенького разговора поедал «свою» глазами. Миха же, когда стоял возле зеркала, видел не только себя и митяевский профиль, но даже то, что бабушка-гардеробщица тихо вернулась на место у стойки и любовалась Митяевым, что-то беззвучно нашёптывая.
  Митяй, сумевший «подцепить» девчонок, полностью владел нитью разговора, впрочем, и новые знакомые оказались довольно словоохотливыми. Да и тема нашлась общая: солдат жаловался на дикие и унизительные условия увольнения, а студентки сожалели, что «бабка на вахте» после десяти закрывается и никого не пускает, «хоть тресни». Разговор о всякого рода режимных ограничениях против молодёжи настолько увлёк всех, что до самого места назначения вопроса о том, где Марина и Юля учатся, и не прозвучало. И когда парочки остановились у высокого крыльца, над которым висела бордовая стеклянная вывеска Голопольское культпросветучилище», Миха и Митяй были просто ошарашены.
  Вечер в увольнении закончился более чем прекрасно: было условлено, что во вторник обе подружки придут часов в девять вечера в определённое место у забора войсковой части своих новых друзей. Миха, лишь расстались с девчонками, вернулся к своему привычному настроению и даже пошутил, не желает ли Митяй пошарахаться под окнами общаги, как собирались, в поисках крючка, на который можно было бы пойматься.
  - Опять весёлый?.. А чего с ними-то молчал? Я за двоих отдувался. Сам же говорил: пока не найдём подруг за забором, мы не фазаны.
  - Молчал, потому что Юлька в меня влюбилась с первого взгляда.
  - Влюби-илась?!
  -  Только не делай такого выражения лица, какое стряпает наш комбат, когда узнаёт, что очередной комсомолец накурился дури. Можешь мне верить: если кто в кого влюбился, я вижу сразу. Вот и увидел, когда мы спустились по лестнице, как она сделала глаза по восемнадцать копеек и смотрит на меня не мигая. Я сразу показался себе рыцарем на белом коне в золотых латах. Ты же влюбился в Маринку, это сразу видно.
  - Я?.. Ну-у, Миха!.. Я просто разговаривал, ты сам выбрал Юлю…
  - А может, и не влюбился… Может ты, как кобель, который целый год ждал весны и, задрав хвост, рванул за первой собачонкой, которая пробежала мимо… А вот моя собачонка влюбилась по уши, это-то меня и расстроило…
  - Да ведь здорово! Теперь она тебя не бросит. Чего ты переживаешь?
  - Терпеть не могу влюблённых девок. Запомни, солдат: влюблённый пацан – просто дурак.
159
Этой не будет, другую найдёт. Влюблённая девчонка – не только дура, но и сумасшедшая. Она за тебя на смерть пойдёт и ещё будет счастлива. Ты ей нужен весь, от кокарды до подковы, навсегда, иначе – ужас, катастрофа-авария, душевная травма и т.д., и т.п… Вот и посуди: любовь – это куча проблем. Я, знаешь ли, не совсем ещё зверь. Ну, могу Грибанину по рогам заехать. А в эту…вдруг не влюблюсь? Разобью бедняжке сердце. Грех… - и Миха захохотал.


  Нетрудно заметить, что армейская жизнь несколько отличается от гражданской: в армии чаще ходят в сапогах; большие расстояния покрывают дружно – строем; не уважая экскаваторы, предпочитают лопаты; песни поют без баяна и любят носить на груди значки и медали. Военное воскресенье также отличается от мирного. Гражданский человек в выходной, если нет дачи, делает всё, что хочет. А чаще ничего не делает, чтобы отдохнуть и делать что-нибудь целую неделю. Человек в погонах, взваливший на свои плечи заботу о Родине, не имеет права расслабляться и в последний день недели. Солдат в воскресенье находится под двойной нагрузкой. И офицер, которому по воле несчастливой судьбы выпало дежурить в выходной, переносит раздражение на подчинённых, выдумывая всякие мероприятия, которые работой не назовёшь – в воскресенье работать нельзя, - но которые ничем, как работой, и назвать нельзя. И дежурный по всей войсковой части, предполагая, что солдат отдыхает и, предоставленный самому себе, может рвануть в самоволку или напиться чего-нибудь вредного, через небольшие промежутки времени строит и проверяет «наличие личного состава». Ну, и как не вспомнить про знаменитые воскресные спортивные праздники! Лишь выкрикнет дневальный о начале этого самого «праздника», солдаты разбегаются из расположений по каптёркам, бытовкам и прочим местам, где можно хотя бы один раз в неделю посидеть спокойно, поразмышлять о том о сём и избавиться от мелочной опеки командиров. Добро, если начальник праздника отнесётся к делу как к формальности. Но не дай Бог командира части или кого-нибудь из его замов жена не отпустит на рыбалку! Приедет в родной гарнизон, добьётся стопроцентной явки рот и батарей и устроит такой праздник, что начнёшь мечтать о понедельнике.
  В это воскресенье дневальный, как положено, закричал о подъёме на час позже обычного. Через минуту он вновь напомнил о себе и объявил построение. Пришлось всем срочно покидать умывальник, вытирать недобритые лица, молодым и просто очередным уборщикам расположений бросать свои тряпки и выходить на резкий ноябрьский ветер. «Зарядки нет, так построениями будут кровь пить», - ворчали солдаты.
  Пока весь батальон собирался на плацу, первые выскочившие «на улицу» успели замёрзнуть. Последним вышел дежурный «по бату» прапорщик Номин, выгонявший из казармы самых теплолюбивых.
  - Рнясь батаён!! Мирна!! – скомандовал он, ещё не дойдя до своего места. – Кто там вышел из строя?! Иванов?! А, это вы, Джапаридзе и Хасанов? – Номин сделал паузу, чтобы все увидели, что у него страшный взгляд.
  - Вы, трое из танковой роты, станьте оба в строй, или я буду вас зверствовать! Молчать! Ворчишь там… Вывести бы тебя в чистое поле, поставить ногами к стенке да пулю в лоб!.. Кто там ещё нарушает строй?! Мамедов, встань квадратом и спрячь свою морду в шеренгу!.. Всё! Теперь внимание. Сейчас все быстро умываются и наводят идеальный порядок в расположениях. Не забывайте: в воскресенье от подъёма до завтрака всего полчаса.
160
Разойдись! До построения на приём пищи – пятнадцать минут.
  Толпа хлынула в узкий проход.
  - В армии всэ дубы и всэ шумят, - возмущался Джапаридзе, расталкивая тех, кто младше призывом.
  - И чем больше дубов, тем крепче оборона, - соглашался Хасанов.
  - Чем толще!.. – выкрикнул кто-то.
  В начале девятого батальон построился на завтрак. Некоторые старшины попытались тут же увести свои роты в столовую, чтобы не мёрзнуть зря, однако Номин всех вернул, заставил проверить личный состав и доложить. Едва он скомандовал: «В походную колонну!.. Поротно!..», как из двери казармы высунулся дневальный и пригласил прапорщика к телефону. Через две минуты он вышел и обрадовано прокричал: «Прибыл ответственный по части подполковник Бонапаров! Сейчас клуб выставит оркестр! Старшинам движение к столовой осуществлять по большому кругу прямоугольником: клуб – рота связи – столовая! У клуба ответственному по части скомандовать «смирно»! Равнение сделать направо, повернув головы в бок! Всё! А пока старшинам и замкомвзводам завести подразделения в казарму до команды, которую дневальный подаст голосом!
  … Второе построение на завтрак и третье по счёту оказалось более удачным, и, пусть кругами, но в столовую попали. По возвращении Номин построил батальон и, потребовав, чтобы все смотрели на него, «не отворачивая глаза назад, как беременная корова», объявил, что можно отдохнуть, посмотреть «Служу Советскому Союзу», почитать газеты в ленкомнатах, не забывая о поддержании идеального порядка, но отлучаться из казармы запрещено, так как скоро прибудет комбат и лично проведёт собрание. Народ слушал дежурного вполуха, многие нарочно громко разговаривали, толкались. В первой роте, лишённой после увольнения Винокурова непосредственного командира, слушали анекдоты в исполнении Кириллюка.
  - Встречаются прапорщик и осёл, - мстил Миха Номину за четвёртое построение. – «Ты кто?» - «Офицер!» - «Тогда я конь!»
  - Мирзоев не понял, обернулся:
  - Ишак – офицер, конь кто был?
  - Кто там вертится?!. –