переступил порог гаупвахты. Сержант-фазан из танкового батальона почтительно пропустил Миху в маленький дворик, огороженный трёхметровым забором, и притворился слепым, когда прибежавшие Тушкулов и Мирзоев сунули сослуживцу пачку сигарет и спички.
- Не дай Бог губарей будете плохо кормить, - пригрозил Кадам разводящему. – Проследи, понял?
- Да ну, губу никогда не обижают, - смутился сержант двух смуглых абреков с кожаными ремнями и пилотками на затылках – признаками старослужащих.
- Не боишься, Мишка. Я повар-земляк говори: караул каша до фига берёшь, - пообещал Душман.
- В беде не оставим, - согласился Тушкулов.
- Кто сказал, что я здесь в беде?.. Идите, пашите, а я отдохну…
В тёплое время года гауптвахта обедала в дворике, для чего на железные козлы стлали крашеные деревянные щиты. Стульев не было. Пять-шесть молодых солдат, прослуживших полгода и третий или четвёртый раз в жизни заступивших в караул, столпились у единственного из окон караулки, выходившего на двор «губы». Старшие все спали, равно как и лейтенант-начкар, и никто не мешал черепам наслаждаться забавным действом, представшим их взорам. На обеденном столе, сложив ноги «по-татарски», сидел солдат без погон, из-под расстегнутого хэбэ которого виднелась тельняшка. На крыльце сидели ещё трое и, сняв робу, загорали. А по двору, как заведённые игрушечные солдатики, туда-сюда маршировали двое «бегунков» из первого батальона, сбежавшие неделю назад из части и три дня назад пойманные на дачах. Дезертиры тянули ногу ещё более старательно, чем кремлёвские часовые, но нечётко поворачивались, дойдя до стены, из-за чего, очевидно, должны были тренироваться ещё и ещё. Кто-то предложил открыть форточку, и кино стало
189
звуковым.
- Миша, дай закурить!
-… заболит.
- Ну, дай. Мы ж собратья по несчастью.
- Врёшь. Я идейный, а вы гвардейку комбата просахатили, стало быть, наказаны за халатное отношение к службе. Возьми сигарету и позанимайся с предателями Родины.
Один из полуобнажённых солдат встал с крыльца, вытащил себе и друзьям по сигарете и скомандовал:
- Рядовые Пупкин и З…ин, ко мне!.. Отставить!.. Ко мне!.. Разойдись!.. Э-э, кто так выполняет команду «разойдись»? Показываю один раз. Правда, пилотки нет, заменим её…
- Сапогом, - подсказал «татарин» в тельняшке.
- Добряк. Смотрите внимательно. Я сам себе командую: «Разойдись!» - и солдат быстро оставил на месте один сапог, другой швырнул влево. А сам метнулся вправо.
- Помните, нас тоже так учили дембеля? – вздохнул у окна один из караульных-танкистов.
- Да, - закивали другие. – Ремень на месте, шапка в одну сторону, сам в другую… А эти как делают?.. Ничего, сейчас их научат. Будут знать, как сбегать… Смотрите, одевание по тревоге начали тренировать…
Действительно, беглецы стали одеваться-раздеваться за сорок пять секунд, но солдат на столе считал явно быстрее любых часов, и те двое не успевали. Они путали одежду друг друга, не справлялись с портянками и переругивались между собой. Где-то с тридцатого раза у одного из них стало получаться лучше, и ему позволили отдохнуть. Для второго снова началась строевая подготовка.
- Тяни ногу выше, твою мать!.. Это тебе не девок по одному месту гладить!.. Подбородок выше, отмашка рук! Нога опускается на асфальт всей стопой!.. Не слышу удара!.. – покрикивали четверо отдыхавших.
Вдруг кто-то свистнул, и через забор гаупвахты перелетел вещмешок.
- Пупкин! – крикнул тот, кто в тельняшке.
- Я!
- Посылку ко мне!
- Есть!
Оказалось, что на губу залетели сгущённое молоко, рыбные консервы и сигареты.
- Алё! – закричал «именинник». – Спасибо первой роте!
… Вторые сутки Миха провёл «на киче» не менее весело, чем первые. Троица дневальных из второй роты была помилована, но компанию пополнил связист, попавшийся «на конопле». Миха, сам завязавший « с этим делом», как только до дома осталось полгода, взял у «коноплиста», которого сослуживцы «подогревали» через забор маленькими бандерольками,
190
одну папиросу и заставил выкурить «бегунков». Они долго хохотали, немного подрались и часа полтора орали песни-шлягеры последних лет. На третьи сутки в караул заступила родная первая рота второго батальона, и разводящий Мишарин отпустил Миху в самоволку на полночи, благо Пухов не особенно интересовался, кто сидит у него под арестом. Вернулся Миха с бутылкой самогонки и во дворе гаупвахты при поздней луне распил её с теми, кто был в карауле из его призыва.
Но, начиная с четвёртого дня, курорт сменился боевыми действиями. После завтрака недоспавший Миха снова залез на свою откидную шконку, приказав остальным сидеть тихо, но через полчаса лязгнули одни двери, потом другие, и на пороге камеры появился Чабаев.
- Так, почему отдыхаем?! В санчасти что ли?! – преувеличенно грозно сказал он.
Дезертиры втянули головы в шеи и посмотрели на Миху взглядом, в котором можно было прочитать: «Было нам плохо, а теперь вообще конец».
- Ты что, старшина, проведать меня пришёл? – удивился Миха: Чабаев, завладев каптёркой, перестал ходить в караул.
- Какой я тебе старшина… - чеченец переступил порог, и тут только Миха разглядел, что у Мусы не было ремня и полотки, хотя погоны с галуном старшего сержанта оставались на месте.
- Ты – залетел? Да не может быть!
- Не может… Ты ж попал сюда.
- Я с детсада был неблагонадёжным. Смотрю: этот хренов прапорщик в правой руке кусочек мяса тащит килограмм на пять. Думаю: раз он мне честь не сможет отдать, то и я ему – фиг…
- Чуриков – стукач… Два раза приказывал ему: наведи порядок в ружпарке. А он: «Дежурный по роте имеет право после завтрака спать». Я и…
- Показал ему права.
- Да… Так он, знаешь куда, стучать побежал?.. Если бы нашим кадетам, ничего бы они мне не сделали за этого чмыря. В политотдел. Майор Решетняк сразу на УАЗике прискакал…
- Так тебя не разжаловали? Только под арест?
- Разжаловали… Я сказал: «Приказ будет, тогда сниму лычки»…
- … Де-эла… - Миха не переставал удивляться. – Чуриков, конечно, себе на уме, но такого я не ожидал от него…
- «Не ожидал»… Одни стукачи в роте… Слышите вы, ублюдки, - обратился Чабаев к другим арестантам, - вешайтесь! Я сейчас в караулке старшего прапорщика Коробилова видел. Знаешь, Миха, кто это такой?
- Оскомбаев рассказывал, что Крокодилов отвечает за «губу», но редко здесь бывает. Зато, если появится, наступает концлагерь.
- Так что готовьтесь! Это не человек – волк. И мы с тобой первые нарвёмся.
- Почему?
191
- Эти чмыри будут бегать, выполнять приказы… А я его, если не по уставу …оскорбит … зарежу нахер.
- Режь, Муса. Мне не жалко. Мои трое суток истекли. Сейчас скажу Пухову, чтоб выпускал отсюда.
- Пухов ушёл в батальон. Жди. Может, ещё останешься…
- Это уж фиг. Срочно пойду в старшины вместо тебя проситься, пока никто не догадался. А то ещё Чурикова поставят…
Миха не успел договорить: двери снова залязгали.
- Почему, … мать, сидите на кровати?! Это гаупвахта, а не публичный дом!! Смирно!!
Перед пятью «губарями» стоял среднего роста человек, перетянутый ремнями, в помятой фуражке, имевший под широким носом столь огромные усы, что они при всяком слове шевелились, как у таракана, планирующего сожрать крупную крошку хлеба.
- Я вам сейчас устрою, собачьи дети, весёлую жизнь!! Молчать!! Будете подыхать у меня, как мухи на потолке!!
- Так точно, товарищ младший прапорщик! – не сдержался Миха и поставил крест на своем освобождении сегодня. – Или он старший, Муса?.. А-а, средний.
- Да пошёл он на…, ишак, - и чеченец что-то прибавил на своём языке.
- Отлично! – ухмыльнулся Коробилов. – Вы у меня до дембеля будете тут гнить!
… Через полчаса «губа» в полном составе грузила мусор возле танкового батальона. Трое работали вилами, двое стояли и грустили.
- Может, лучше лопатами, товарищ старший прапорщик? – попросил «коноплист».
- А мне не надо лучше! – оборвал Коробилов.
- Колька, дай закурить! – крикнул Миха, увидев старого приятеля и земляка.
Шашков подошёл и протянул сигарету.
- Отойди, солдат! С арестованными запрещено разговаривать!
- А я и не разговариваю, товарищ старший прапорщик. Даже на фронте солдатам выдавали махорку. Что ж мы с вами, хуже фашистов?
- Ты мне не переговаривайся, а то рядом окажешься! Отойди прочь!
- Можете написать на меня рапорт. Я готов ответить за свой поступок перед командиром части… Привет, пацаны… Выздоравливайте…
- Привет, привет, заходите. Муса, хочешь анекдот? – Миха с тоской посмотрел вслед Шашкову.
- Ври.
- Эт ты зря. Анекдоты – это наша горькая реальность. Как-то вечером жена пожаловалась мужу-прапорщику, что весь день работала и ни разу не присела, и он тут же заставил её
192
присесть двести раз.
… Три недели Кириллюк и Чабаев выходили с другими проштрафившимися на загрузку мусора. Выходили, но не работали. Машина, куда складывался хлам, представляла собой какой-то бывший дозиметрический пункт: кузовная часть состояла из полочек, перегородок и тому подобного. При выгрузке приходилось помучиться, вычищая эти закоулки. Когда мусорка переезжала от одной свалки к другой, Коробилов командовал: «Бегом марш!» За неподчинение он тут же накидывал обоим ещё сутки ареста. Свобода наступила только тогда, когда «Крокодилов свалил» на какую-то стройку, а вУРе начались учения. Вернувшись в роту, Чабаев увидел на своём месте старшины Сайко, а Миха – Зырянова из молодых сержантов. Другой новенький младший сержант – Гатаулин – стал замкомвзвода вместо Чабаева же, и все поняли, что через полгода татарину быть старшиной. Рота получила восемь духов из карантина, а потеряла Головко, пойманного в самоволке и переведённого в другую часть на север области.
Глава 6
Шестого июня начались фронтовые учения. На этот раз комбата Медведева вообще не взяли. Женщины-военнослужащие, которых в батальоне было три и которые «на войну» ещё ни разу не ездили, выбрали наиболее комфортабельный транспорт – командирский УАЗик. А так как в нём уже разместился в полном составе штаб – НШ, ПНШ и секретчик, - то получилась весёлая, тесно сидящая компания, которая и отправилась на озеро, находившееся в той же стороне, что и район обороны, дабы искупаться перед решающим сражением. Медведев же всё утро пробегал в автопарке, пиная со злости колёса предательских машин, не желавших заводиться.
И вот учения стартовали. Следом за штабом на озеро приехала «за указаниями» вторая рота. Её офицеры побоялись бросать женщин в столь серьёзное время и присоединились к компании. Разрешили «слегка окунуться», чтобы «смыть пыль и пот» и солдатам. Когда окунались в пятнадцатый раз, к озеру прибыли третья и швердякинская первая роты. Через три часа после начала «войны» уже весь второй батальон оборонял озеро, рассредоточившись по его берегам.
Враг появился к полудню, когда солдаты всё чаще стали вспоминать известное правило: война войной, а обед по расписанию. Все видели, как на проходящей неподалёку трассе остановился рейсовый автобус, как рассеялась пыль после его отъезда и возникла длинная, зловещая фигура с ремнями крест накрест и с бухгалтерским портфелем под мышкой.
- Эфиоп на автобус прибываешь, - догадался
