нелегалом уехал на родину.
Глава 25
Сначала приехал Петр в родной Ленинград, где родился и вырос. Как только полностью оклемался после контузии, сразу же стал искать применения своей воинской обязанности перед родиной. Шел нелегкий 1941, май. Гитлеровские войска, после нападения на Польшу, вплотную подобрались к Советскому Союзу. Петр, не раздумывая, направился в воинскую часть. Там пришлось подождать чуток под дверями. Уж слишком много новобранцев призывали на фронт. Хотя его, опытного стреляного командира, могли бы пропустить без очереди. Не беда, что прострелянная рука еще ныла по ночам, а в голове, то и дело, вспыхивал грохот зениток. Но, в целом, к боевой службе он годен. А, главное, жаждет и знает, как бить врага. Все его слабые и сильные стороны.
Петр, дождавшись своей очереди, вошел в кабинет. Но за столом он увидел не опытного офицера с седеющими висками, а двадцатилетнего юнца. Он внимательно изучал толстую папку бумаг с надписью: «Военное дело Петра Наумовича Казарина.»
Юный офицер поднял глаза. Петру показалось, что он не может открыто посмотреть в лицо. Такой молодой, а уже офицер. Ведь только институт закончил, пороху еще не нюхал. Молодой человек отложил папку и усилием воли глянул на Петра:
-- Ну, что могу я вам сказать...
-- Как есть, сынок, так и говори, -- Петр ожидал, что его сразу же пошлют в самую горячую точку без разговора. Что этот мальчик сейчас начнет говорить ему о том, как нужны бойцы фронту страны... Но, вместо этого, «мальчик» с иронией произнес:
-- С такой биографией могу предложить только место офицера запаса.
-- С какой такой биографией? А что в ней не так? – возмутился Петр.
-- То есть, как? – в свою очередь возмущенно взглянул на него юноша, -- Вы были в окружении? Были. Бежали оттуда? Бежали. Бросили своих товарищей, а теперь еще на фронт проситесь. Да кто ж вам поверит? Вы еще скажите, что хотите в горячую точку попасть. А там стреляют. Вы опять бежать будете? -- на лице юнца появилась наглая усмешка.
Петр покраснел от напряга. Он вспомнил грохот разрывающихся гранат. Контузия головы иногда давала о себе знать. Но он дал своему мозгу команду: не здесь и не сейчас. Нельзя!
-- Я не бросал своих товарищей. Я дал им уйти, -- глухо отозвался Петр. На глазах у него чуть не навернулись слезы, он едва сдержал их.
Юнец не обратил на его слова никакого внимания и продолжал с, едва уловимой, той же насмешкой:
-- Я уж молчу, что вы были ранены в плечо. Вероятно, легко отделались. Теперь вы знаете, что война – это не игрушка...
От такой дерзости у Петра дыхание сперло в зобу, как перед вражеским дулом пулемета. Он, не помня себя, грохнул кулаком по столу:
-- А что знаешь ты, щенок, о том, как бомбят мирных жителей! Как гибнут товарищи в окопах один за другим, а дома ни краюхи хлеба... И там мрут от голода, а тебе надо воевать за всех за них. И, когда я сидел в окопе, и в руках оставалась одна граната, ни один советский солдат не поспешил на помощь, как мы не звали по рации. Может, все из-за того, что наша армия состоит из таких неопытных юнцов...
-- Из щенков, -- почти передразнил военком, -- Ладно, вашу вспышку гнева я спишу на контузию. Но, если хотите знать, я просился на фронт. Просто мне не так везло, как вам. А вам везет уже второй раз. Вы не перед трибуналом сейчас стоите за отступление и за трусость в бою. И звания майора вас никто не лишил, а, тем более, звания офицера... Не всем так везет, иметь такую родню.
-- Вот, только не надо мне говорить о потомственной линии офицеров, -- уже более спокойно отвечал Петр, он понял, с кем имеет дело, -- Я свое звание полностью оправдал и в снегах Финляндии, и в жаркой Испании. А, вот, вам еще неизвестно, как это, сидеть в окружении, без малейшей надежды на помощь. Когда не смерти боишься, а того, что тебя бросили.
-- Вы на нашу армию не пеняйте. Мы все фронту отдали. Просто вам не понять, как это, когда в пороховницах пусто...
-- В душах у вас пусто. Только настоящие фронтовики не сдаются!
Петр не хотел больше разговаривать с этим дерзким юнцом. Так сказал и ушел прочь. Потом уехал к родной сестре Миле в Павлодаль.
Вот так оказался на хуторах. Прятался от окружного. Никто не должен был знать о его пребывании здесь. Мила приносила разные вести из города. Нужна была связь со своими. Петр задумал дело здесь. А немцы уже вошли в город. И вот она... Берта. Она только что отправила на фронт мужа. Красного офицера, рожденного в Павлодале. Жители ее сначала принимали, как свою. Но, чем дальше, тем больше обходил стороной. Особенно, после вторжения фашистов в городок. Ей было страшно и одиноко. Надо было кормить детей. Выживала тем, что продавала свои старые вещи в обмен на мамалыгу. А тут еще немецкий офицер не отставал со своими ухаживаниями к молоденькой стройной немке. Звал работать в комендатуру переводчицей. Берта реагировала не охотно. Но ссориться с властями не хотела. И, вот, момент настал...
Петр сидел у себя в хате за столом. Мила только что достала из печи черный хлеб и кашу. Накрыла на стол. Должны были прийти гости, две ее подруги. Они вошли с мороза румяные и веселые...
Берта, уставшая от домогательств немца, не знала, как жить дальше. Работать на убийц мирных жителей не хотела. Слышала от соседки, что вернулся красный командир, Петр Казарин, брат Милы. Скорее к нему. Уже близился вечер, когда она приблизилась к их дому. В хате горела лучина, освещая тусклым светом окно. За столом затянулась долгая степная песня. Одна из подруг глянула во двор и в ужасе отскочила от окна:
-- Немецкая фрау, сюда идет.
Петр глянул во двор, спросил сестру:
-- Кто такая?
Подруги, как по команде, стали собираться по домам. А фрау уже была на пороге хаты. Они, не кланяясь, прошли мимо нее, окинув презрительными взглядами. Берту снова охватила ледяная тоска. И о том, что ничем не должна этим людям. И о том, что ее Илюша где-то гибнет вот за этих людей. А ей здесь холодно и бесприютно без него.
На порог вышел Петр. С виду – седой, бородатый, как лесник, с казацкими усами. В льняной рубахе. Оглядел Берту:
-- Ну, что ж, заходи, фрау. Не стесняйся.
И тут началось. Он налил ей стопку самогона. Она не отказалась, уж слишком много ран открылось на душе. Он рассказывал о своем. О том, что родной стране он живым теперь не нужен. А долг офицерский не дает спать по ночам. Она слушала, не перебивая. Потом расплакалась. Он не стал мучить ее расспросами. Знал и так, что по чем. Увидел. И она тоже...
-- Вот что, Берта, иди работать на немцев, -- коротко предложил Петр, -- Ты сейчас очень нам нужна.
И она согласилась.
Глава 26
-- Как дела продвигаются в комендатуре? – этот вопрос касался Стефани.
-- Они хотят знать, где штаб и кто его начальник.
-- Резонно. Этого момента я ожидал, -- Петр был спокоен. Он знал, что будет дальше, -- Ты должна сказать им, где мы находимся. Не претворяйся. Рисковать не надо. Но обязательно узнай, когда будет облава на наш подвал.
Степан глянул в сторону Петра. Тот хитро подмигнул.
-- И еще, если будут спрашивать про диверсантов, укажешь на двух юнцов, -- Петр показал две фотографии, -- Это Ванька Косой и Петька Рябой, поняла?
Стефани взяла в руки фото, внимательно посмотрела на них, запоминая.
-- Если скажут, опознать, узнаешь?
-- Да.
Петр удовлетворенно отложил фото в сторону.
-- Ну, что же, а теперь ты Василий, чем порадуешь?
Стефани взглянула на «дядю Васю». Тот был статен и моложав. Людмила, его племяшка, всюду следовала за ним. За его словами, за его мыслями. Василий прикурил папиросу и начал рассказ:
-- Недавно был в Днепре в их штабе. Вот что я услышал о Большой Земле. Наши войска уже близко. Освобожден Сталинград. Победа близко, я не сомневаюсь.
Вокруг сразу же стало оживленней.
-- Это хорошо, что такие новости есть. Их надо печатать в нашей газете. Тайно распространить. Листовки. Стихи и, даже, частушки. Пусть все идет в ход. Сейчас напишем текст...
Все склонились над столом. Стефани, молча, наблюдала за Василием. Кварталы и улицы поплыли перед глазами. Она видела, как идет с ним к Базарной площади на рынок...
Сегодня был странный день. Какое-то предчувствие будоражило душу Людочки. А все началось с той встречной знакомой. Никогда дядя Вася не оборачивался по сторонам. Но кто она такая? Незнакомка с длинными светлыми волосами. Ухоженные руки и лицо. Она вовсе не была похожа на жительниц этого городка, чьи руки были круглый год перепачканы землей. Да и чем выжить иначе, как не собственным огородом? Но кто она? Василий не удержался, остановился с застывшим вопросом на губах.
-- Катя?!...
Катерина Пельга. Она была давнишней его подругой. Еще со школы. Долго дружили они. Крепко. Порой их разлучали обстоятельства и дороги. Но, когда прогремела военная песня, зовущая всех на фронт, судьба их разлучила навсегда. Он больше не видел ее. Она его не вспоминала. Как-то узнал, что до войны она тайно работала в ведомстве народного образования. Много тайной информации скопилось в миленькой головке. Там же работал некий француз Эрих. Он представился ей коммунистом и сторонником марксисткой теории. Она поверила. Это был опрометчивый роман с ее стороны. Но как сильны узы страсти! Катя забыла, что в ее симпатичной голове спрятаны сведения о большевиках. А Эрих ловко обкручивал ее своими ухаживаниями и вот уже приглашал жить в Париже. Катя забыла обо всем. Ей уже мерещился звон с колокольной башни в Париже по утрам. Ведь это же колыбель всех революций, хоть и окончившихся неудачно. Шел 1940 год. Франция, не смотря на упорные бои с фашистскими войсками, вскоре капитулировала. Коммунистические движения в ней стали тайными, а потом и они угасли. Но Эрик был не из таких. Он твердил, что дело коммунизма победит во всем мире. И Катя верила ему. Вскоре он предложил их ведомству материальную помощь от их тайной организации. Она согласилась, гордая тем, что выполняет свою работу более, чем на отлично. Но тут-то и ждал ее провал...
В ту чудесную ночь у нее не было никаких секретов от своего возлюбленного. Минуты медленно скользили так же, как и его руки у нее под одеждой. Около трех часов ночи в дверь тайной съемной квартиры в Цюрихе постучали. Стук был не громкий, но уверенный и настойчивый. Эрих вышел... А через минуту в спальню жесткими шагами бесцеремонно вошли несколько офицеров. Они все были в фашистской форме и в пагонах с фашистскими обозначениями. Эрих успел надеть китель, такой же, как у них. Испуганная Катя не успела ничего понять. До нее донеслось одно, она попалась. Горькие слезы раскаяния никак не могли повлиять на немецких офицеров. Выхода не было. Катя рассказала им все. Иначе... все равно бы рассказала.
И, вот теперь, около старой Рыночной площади, Василий словно онемел.
-- Катя?! Как ты здесь?
Катерина холодно окинула его взглядом стальных глаз.
-- Я вас не знаю, -- холодно процедила она сквозь зубы и отвернулась.
Василий растерялся. Старая рана заныла. Почему? Неужто, вот так нас судьба разделила... навеки. И даже во сне.
Он, ничего не говоря, двинулся дальше. Но почувствовал, что день сегодня начался неудачно. Что-то подсказывало, что идти сегодня на место явки нельзя. Он громко закашлялся в кулак. Достал носовой платок и стал безудержно кашлять.
-- Дядя Вася, вам плохо? – Людочка сочувствующе потянула его за руку.
-- Да, пташечка, плохо. Осень, чахотка возвращается. Ты, вот что. Иди, поторгуй
