безделушками. Ты ведь все знаешь. Подойдет богатый дядя, который все скупает. Он даст денежку. Одной купюрой – пятьдесят рублей. Тогда собирайся и быстренько уходи. Только запомни, одной купюрой.
-- Да, дядя Вася, я все знаю. Уже было.
-- Тогда действуй, пташка. А я – домой, отлежусь часок.
-- Дядя Вася, а скоро немцы уйдут?
-- Скоро, Людочка, скоро. Будет и на нашей улице праздник. Только верить в это надо. Очень верить.
-- Я верю в это, крепко верю.
Глава 27
Стешка вошла на Базарную площадь. Она знала здесь все и всех. Вот старая горбатая тетка Клавка. Она все время сварится на всех, и метко бросает взгляды острых глаз, из под опущенных век, по сторонам. Рядом с ней лучше не становиться. Все равно прогонит, а, если не прогонит, то будет зорко наблюдать. Вот дядя Федя, он торгует старинными сувенирчиками, доставшимися от зажиточного деда еще со времен первой кровавой революции 1905 года. Его далекие предки были из дворян, хоть и жили не богато. А, вот, «тетя Нюра», так называли подпольщики это место. На нем торговал хозяйственным мылом Борька Бешта по кличке Жорка. Здесь веяло своими. Здесь будет ее искать «богатый Вильгельм».
Стешка зашла за выступ кафешки и примостилась на его цоколе, не далеко от Жорки. К ней стали подходить покупатели. Она продавала то брошку, то статуэтку, то колечко. Но главный товар держала, словно, в тени. Где же он, ее главный покупатель? Нельзя было уходить, не встретившись с ним. Может, он не смог ее найти. Но он не должен был уйти, не найдя ее. Не уж-то все так плохо? Может, его схватила полиция? Нет, он не таков... А кто эта симпатичная женщина, из-за которой у дяди Васи «разыгралась чахотка»?... Все это таило в себе опасность. Но уходить было нельзя.
Стешка ждала в нетерпении, которое выдавать тоже было нельзя. И, вот, наконец. Где-то вдалеке, между рядами молочниц, замелькала знакомая кепка. Это Степан. Он ищет, значит, найдет.
Степан ходил мимо молочных рядов, приценивался, так, словно для этого только и пришел сюда. Купил бутыль молока. Затем, нехотя, словно гуляя, подошел к Жоре. Купил у него кусочек мыла, завернутый в условную бумагу. Незаметно шепнул ему на ухо и дал купюру. Тот громко сказал:
-- А мельче не будет? Сдачи не имеется...
-- Извини, мельче не носим. В комендатуре меньше не дают. Сдачу потом отдашь, я завтра здесь буду.
Жора кивнул. Стешка ждала своей очереди. Степан не торопился, даже не смотрел в ее сторону. Он медленно разглядывал статуэтки Федора, словно хотел купить. Потом увидел Людмилу с ее «товаром» и подошел к ней.
-- А ты одна сегодня? Василий болен?
-- Да, у него чахотка обострилась.
-- Ну, показывай, чем торгуешь.
Стешка показала безделушки. Степан покрутил в руках то одну, то другую. Потом равнодушно спросил:
-- Зажигалок не имеется? Больно курить люблю, а спички сыреют в дождь.
Стешка достала коробок с зажигалками. Предложила их Степану.
-- Самодельные? – Степан сделал акцент на вопросе, он был паролем, который уже не надо было говорить Людочке.
Она произнесла отзыв:
-- Да, мы их сами с дядей Васей делаем.
-- Тогда дай парочку.
Стешка незаметно показала на одну из них:
-- Выбирайте.
Степан взял нужную, в которой была спрятана записка, а вторую – в нагрузку. Достал пятидесятирублевую купюру и протянул Стешке:
-- Вот, возьми, мельче нынче нет. Сдачи не надо.
-- Спасибо, -- Стешка благодарно взяла деньги и спрятала в карман передника драгоценную купюру. Знала, там секретными обозначениями на полях оставлены все нужные сведения для подпольщиков Днепра.
Когда Степан удалился, постояла немного и стала собираться.
-- Что так рано? – спросил Жора.
-- Дядя Вася болеет. Домой надо.
Глава 28
Вернувшись в свой родной дворик, Стешка заходить не торопилась. Что-то подсказывало ей, что в доме чужой. Странно. Не захлопнуты двери в сенях, форточка открыта, и из нее не доносился запах сосновых дров и жаренного хлеба, а сигаретный дым и голоса.
Стешка осторожно вошла в сени и закрыла за собой дверь. Отец еще не вернулся со службы. Она прислушалась. В комнате их «постояльца» дверь была заперта, но в ней дядя Вася был не один. Стешка прислушалась. Второй голос был женским. Стешка замерла возле дверей.
-- Катя, скажи, как ты могла? Зачем ты это сделала? Ведь мы столько лет были вместе. Так нелепо влюбиться... – голос Василия был не строгим, скорее молящим.
Голос женщины – отчаянным и, готовым, разрыдаться.
-- А ты как думал?! Ты уехал, ни слуху, ни духу... Я осталась одна, без поддержки. Мама болела, отец на фронте. Надо было жить. Он мне давал все. Если бы не он, мы бы погибли. Но у меня еще дочь...
-- Дочь?!
-- Да, ты даже этого не знаешь... Ты не писал... А он взял ее, как свою.
-- Я тогда был на задании. Я не мог тебе писать. Катя... Катя... он фашист...
-- Ну и что, что фашист. Мне неплохо жить при их власти. Они мне дали работу. Я теперь на их стороне.
Дверь немного приоткрылась и сквозь щель Стешка смогла рассмотреть, что Василий Мысов, старший секретарь подпольной ячейки города Днепропетровска, который держит в своей голове всю информацию о подпольщиках Павлодаля и Днепра, стоит перед фашистской куклой на коленях и умоляет... Он почти плакал... Людочка видела впервые своего крепкого дядю в таком состоянии. Эта фрау смотрела на него не трезвыми глазами, они, похоже, выпили. На столе стоял бутыль с недопитой мутной жидкостью.
-- Катя, вернись на нашу сторону. Я тебе обещаю, что тебя наши не тронут.
-- Может и не тронут. Но как на меня будут смотреть?! Я для всех вас теперь шлюха немецкая. А там я – фрау. Я ведь сдала всех вас. Ты же не хочешь, чтобы сдала опять?
-- Как ты могла?
-- Да, я не смогла. Я бы не выдержала. Они бы меня... А у меня дочь и мама... Я бы не смогла стать их шлюхой.
-- Ты уже ею стала, -- Василий поднялся с колен.
-- Нет, Коленька. Я просто поменяла правительство. Ты прости, что наша любовь не имела успеха. Ты сам виноват. Тогда, в тридцать девятом, от тебя не было вестей. А потом я узнала, что ты женился.
-- Я тоже не получал от тебя писем. У меня появилась семья, сын и дочка...
-- Но сейчас я – жена французского офицера, моя мама и дочь в безопасности, -- продолжала говорить Катерина, так, словно не слышала Василия, -- А я работаю на их людей. И тебе я настоятельно советую, держись от меня подальше. Я молчать больше не могу.
-- Ах, вот как... Да, Катя, ты уже не та...
-- Да, я не та. И я хочу, чтобы ты понял это. Я не хочу гибели ваших людей. Потому говорю именно так.
Василий отвернулся к окну и закурил в открытую форточку. Катерина поднялась со стула:
-- Вот что, ты проведи меня так, чтобы никто не увидел. Тогда...
-- Иди куда знаешь, -- глухо откликнулся Василий.
-- Ты можешь об этом пожалеть. Если меня увидят...
-- Уходи.
Катя вышла в сени, чуть не налетела на испуганную Людочку, и выскочила во двор. Уже сгущались сумерки, ей надо было торопиться.
-- Кто это, дядя Вася? – Людочка не знала, как успокоить любимого дядю.
-- Уже никто.
-- Она знает о нас все?
-- Она может знать все.
-- Она на нас донесет?
-- Да, -- Василий уже взял себя в руки собрался с мыслями, -- Вот что, пташка-говорушка, не спрашивай больше ничего, собирайся. Ты должна уехать в деревню.
-- К тетке? Сейчас?
-- Да, сейчас. Но не к тетке... дальше... дальше... Тебе здесь нельзя.
-- А как же вы, дядя Вася?
-- Я сам разберусь. Сам заварил кашу, сам и хлебать буду. Нельзя разведчику влюбляться... А вы с отцом уезжайте.
Следующим утром, чуть свет, Людачка с отцом стояли вместе на станции. Собрав скромные пожитки в узелок, Егор Сташек держал дочку за руку. Он, то и дело, качал головой.
-- Не дело это... Так скоро... А как же огород... Чем жить будем? Если не убьют, то с голоду все одно помрем... А Василий как... кто о нем позаботится?
Людочке тоже было страшно за дядю Васю. Она едва сдерживала слезы. Но горький ком мешал ей говорить.
-- Это я во всем виновата, -- вдруг сказала она, -- Мне не нужно было подслушивать. Если бы та тетя не выскочила и не увидела меня, мне не нужно было бы уезжать так далеко. Вдруг, я нужнее там...
Егор снова покачал головой. Потом, вдруг, переложил узел с пожитками в руку дочери и сказал так, словно находится на большой прогулке:
-- Ты, дочка, сейчас садись в поезд и езжай. А я приеду позже, я тебя посля найду.
-- Как же это?
Но договорить не дал шум приближающегося паровоза. Его громкий гудок и стук колес. Он обдал горячим воздухом смуглые обветренные лица двух растерянных людей и застрял в душах на веки. Паровоз остановился возле платформы. Егор силой впихнул в вагон дочку. Та, войдя в вагон, прилипла к стеклу. Егор пригрозил ей пальцем. Подождал, когда паровоз снова подаст сигнал к отправлению, убедился, что Людмила уезжает в нем и вернулся домой.
А вечером выговаривал младшему брату:
-- Нечего меня шпынять. Я взрослый человек и сам разберусь, когда и куда уходить. А, ежели, думаешь, что енти меня напугали, заблуждаешься. Я твой брат, и никогда трусом не был. На меня можно рассчитывать.
Николай Сташек был мрачнее тучи. Он понимал, насколько велика опасность находиться рядом с ним любому, не только родственнику.
-- Да пойми же ты, -- пытался он настоять на своем, -- В моей голове слишком много информации. За эту голову полмиллиона марок дают немцы, сам видел. Если они узнают, что я не Василий, не Мысников, убьют тебя сразу. Ты мне связываешь руки. Не могу я работать, когда за моей спиной жизнь родных в опасности.
-- Вот что, Коля. Ты за это не переживай. Я тебя ни под какими пытками не сдам. А для меня лучше быть с тобой до последнего, чем чувствовать себя трусом. Да и огород убирать надо...
Глава 29
Стешка слушала, как мерно стучат колеса поезда по железным рельсам. Она смотрела в окно на желтые скошенные поля и с каждой минутой ощущала сердечный холод все сильнее и жгучей. Поезд относил ее от родного дома все дальше и дальше. Она знала, что беда неминуема. Но ей было не страшно. Она не боялась допроса. Она боялась другого, что никогда больше не увидит родного отца, дядю Васю и Павлодаль. Уж лучше умереть на родной земле рядом с ними, чем вечно жить в дали в муках совести. Поезд остановился на станции недалеко от города. Стешка не выдержала и вышла. Электричка, идущая на Павлодаль, ожидалась только на следующее утро. Ночевать нужно было на станции.
Стешка зашла в маленький сырой домик, сооруженный из дерева и, кое-где, из кирпича. Черепичная крыша на нем прохудилась в нескольких местах, и от стен пахло плесенью. Сейчас стояла сухая осень, хоть и ветреная. Хотелось куда-то уйти, укрыться от порывов, срывавших последнюю листву, хотя бы за этими стенами. Казалось, что скрывшись за ними, вернется все на места, и школа, и семья, и прошлая мирная жизнь. Но куда не кинься – война... надолго... До победы далеко. И никаких признаков. А надо жить и бороться. Вести с Большой Земли приходят редко и тайно.
Стешка уселась на деревянную, на половину прогнившую, скамью. К ней подошел обходчик и присел рядом.
-- Куда собралась, дочка? – спросил он, разглядывая ее котомку с пожитками, -- Я вижу, далече.
-- Я домой, дяденька. Меня батя спровадил в деревню от немцев подальше. А я, вот, назад еду.
-- Ты из Павлодаля? Там их много, знаю. Ехала б ты в деревню, там бы схоронилась. Все ж родителям легче.
-- Да не могу я. Совесть не на мете. Как же, они там, а я... Буду с ними до конца, что бы ни случилось.
Бородатый обходчик только покачал головой.
-- Тогда, ночуй здесь. Электричка на Павлодаль только
