Подо льдом / Часть 3-4

набитый таблетками и обмотанный скотчем для надежности.
– Это чья машина? – спросил Петр Ильич полицейского.
– По документам выписана на компанию ПАО «Элит групп», – ответил полицейский, разглядывая СТС, он порылся в пакете, принесенном экспертом, в куче ключей, он нашел затерявшиеся права, выпавшие из бумажника. – Водитель Козлов Даниил Андреевич.
– И где этот Даниил? – спросил Петр Ильич.
– В реанимации, откачивают, – ответил руководитель группы экспертов, – может уже откачали.
– Вряд ли, – с сомнением сказал Петр Ильич. – Ничего, будет время поговорить. Это он хвастался, что вас закроет?
Менеджер клуба долго рассматривал фото на правах, с пластика смотрела наглая физиономия, слишком полная для своих лет.
– Да, он. Я его вспомнил, он в прошлом месяце устроил драку в баре, – ответил менеджер клуба и подозвал к себе брюнетку. – Помнишь его?
– Помню, тот еще козел! – с чувством ответила девушка. – Я же говорила, что не надо его больше пускать!
¬– Да, ты была права, – вздохнул менеджер. – Набросай мне блок-лист, подумаем на будущее.
– Да у меня уже давно всё готово, – ехидно ухмыльнулась девушка.
– Может у тебя и досье есть на этого Козлова?  – спросил ее Петр Ильич.
– Есть, – девушка улыбнулась. ¬Я вам его пришлю, вы где есть: в ватсапе или в вайбере?
– Пришли на почту, – Петр Ильич протянул ей визитку. – Подумай, может у тебя еще
что-то есть.
– Ага! – девушка схватила визитку, торжествующе глядя на менеджера клуба, тот сокрушенно покачал головой.
– Ох, Лиза, куда тебя понесло, – сказал он.

3.

Германия, предместье Мюнхена, квартал мигрантов из Северной Африки

Брошенная земля, покинутые дома, мертвыми глыбами чернеющие в ночи. Старый квартал, который должны были снести, но не нашлось средств в бюджете, изменился, потеряв свой облик, обретя новое лицо, чуждое этому краю, привыкшему к порядку, размеренности жизни, закону. Дома остались те же, панельные, не более пяти этажей, в основном четырехэтажные, ровные дороги, спускавшиеся вниз от шоссе, пыль обочины, окурки, мусор: всё было неизменным, как и раньше, когда в этом квартале жили рабочие из Польши и бывшей Югославии, украинцы, молдаване. Все они давно перебрались в город, кто-то сумел уехать в Мюнхен, оставив в квартирах старую мебель, ненужные вещи, принадлежавшие когда-то большому заводу, закрывшемуся двадцать лет назад, переведя производство в Китай и Вьетнам. А дома остались, переданные на баланс муниципалитета, обветшалые, но еще годные для жилья. Кое-где стояли новые окна, в подъездах выкрасили стены, положили новую плитку к приезду новых жильцов, всё было сделано аккуратно, на совесть, в квартирах поменяли мебель, поставив двухъярусные кровати, в шкафах лежали чистые комплекты белья, полотенца, на кухнях появилась посуда, даже занавески повесили на окнах, в вазах стояли искусственные цветы – подобие благополучной жизни, полное настолько, насколько позволял выделенный бюджет, но достаточное, чтобы вырвать прибывшего из дремучести средневековья, дать шанс начать новую жизнь.
Дома заселены, все, битком. В окнах горит свет, постоянно, его не привыкли выключать даже в солнечную погоду. У домов стоят старые автомобили, так подходящие по возрасту к этим домам, словно старые друзья, которые неожиданно встретились на улице незнакомого города. Именно, незнакомого города – это стала другая земля, их земля. В этом квартале больше не было ничего от той страны, которая приняла к себе беженцев, честных, спасавших свои жизни от войны, голода, нищеты, страданий и других, рассказывающих слезливые истории о том, как вся его семья погибла при переправе через Средиземное море, как его детей сбросила волна с утлого судна в море, как он пытался их спасти, как ему тяжело теперь жить, начинать жизнь сначала. Истории были одинаковы, вылепленные из одного куска грязной правды и искусного вранья, и этой грязью они обмазывали свои лица, получая убежище, требуя убежище, требуя больше, больше, больше. Здесь воцарил другой мир, чуждый, непонятный, с которым приходилось считаться, не принимающий других законов, кроме законов их родных мест, дикой смеси из суеверий, племенно-общинного строя, усиленного вольной трактовкой шариата. И этот новый мир, сотканный из гнилых ниток средневековья и вековой убогости жизни рабов и негодяев, умело манипулирующих слабым сознанием, не был чужд использовать чужую власть в своих интересах. Когда случались кражи, споры, они вызывали полицию, пуская туда, куда посчитают нужным, выдавая полуправду так, чтобы не было сомнений в виновности одной, заранее определенной стороны, и возмущаясь, когда эти, непонимающие их уклада, неуважающие их культуры полицейские быстро раскусывают их хитрости, как спелый орех. Потом пишутся жалобы, есть специальные люди из тех, кто приехал сюда десять лет назад, выучил язык, подучил право, рассыпавшись по всей стране, по соседним странам, чтобы находить соплеменников, объединять их, используя свою малую власть над необразованными, напуганными и глупыми, управлять ими. В этом квартале таких людей было трое, они сменяли друг друга, каждый привносил что-то свое, преследуя свои цели.
Они разделили общину, поселив женщин и детей отдельно, прекратив тем самым насилие. Один из них, все звали его Ахмед, но он уже имел вид на жительство и называл себя Петером, покрестившись в католической церкви, он находил временную работу для мужчин, организовывал поездки женщин и девочек больницу на плановые осмотры, привозил с собой врачей, переводил, помогал, помня каждого по имени. Это была его работа, сначала никто не хотел с ним разговаривать, в него плевали, называя предателем, пока женщины не поднялись против вожаков общины, найдя в Ахмеде своего настоящего защитника, человека, лечившего их детей, лечившего их болезни, открывая новый мир, без боли и унижения. Поэтому его не трогали, как и полицейских, к которым большинство относилось с благодарностью, видя в них надежду на ту новую жизнь, о которой многие читали в интернете, ради которой бросили всё и, рискуя жизнью, вторглись в чужую страну.
Второго звали Али, большой, толстый, с громким голосом, способным, как муэдзин с минарета, призвать всех к молитве, подчинить себе. Он был внешне полной противоположностью Ахмеду, худому, и высокому. Али двигался медленно, с трудом вылезая из своей машины, проводя многочасовые беседы с мужчинами, на улице, разрешая споры, благославляя детей. Али был мула этого квартала и многих других поселений, его слушали, его слушались, но он бывал редко, приезжая два раза в месяц, после этого община жила неделю в мире. В отличие от агрессивно настроенных мужчин, большинство из которых не смогли выдержать даже временной работы, не желая работать на иноверцев, Али никогда не называл Ахмеда вероотступником, объясняя, что каждый может выбирать свой путь. Были и те, кто считал Али предателем, не отпускал своих детей в светскую школу, запрещавшие своим женам учить язык и ездить к врачам.
Третьего все называли Мухамедом, никто не знал, настоящее ли это имя. Он приезжал только ночью, никогда не встречаясь ни с Али, ни с Ахмедом. Однажды Ахмед остался на всю ночь, желая познакомиться с Мухамедом, но он не приехал, несмотря на то, что его ждали. Мухамед общался с малой частью общины – это были мужчины, озлобленные, державшие всю общину в повиновении, распределяя гуманитарную помощь, определяя, кто и как должен жить. Никто не выбирал их вожаками, никто не ставил их во главе,¬ они взяли власть сами, по праву сильного, по праву смелого, как научил Мухамед. Никто не знал, откуда он, никто не смел спрашивать, кто он. Он был другой, пусть и похожий, брат по крови, как казалось с первого взгляда, пока не начинал говорить, слишком правильно говорить, как по учебнику. Ахмед или Али сразу же бы узнали его, угадали его намерения, но Мухамед говорил то, что хотели услышать эти люди, никогда не жившие в таких условиях, с чистой водой, канализацией, в теплых крепких домах, в которых всегда есть свет, и внутренне чувствовавшие, что другие живут лучше, чем они, незаслуженно лучше. Идея, подлая идея, взращенная в умах лишь в конце XIX века самими же европейцами, подлая и пустая по сути, но такая желанная, такая простая и понятная – взять свое за все века, за прошлые унижения, отобрать, заставить, вытребовать.
Столкновение неизбежно, и пусть оно не нужно ни одной из сторон, пусть нападавший и не понимает, для чего он это делает, кто его направляет, всё равно два мира должны были столкнуться, один удар, первый удар, чтобы перейти границу, разрушить стену.

Февраль выдался теплым, дожди и слабый ветер. Тепло было даже вечерами, можно не надевать шапку, сменить брюки на короткие юбки. Пахло ранней весной, заспанной, чуть приоткрывшей веселые глаза. Хотелось влюбляться, любить, искать, находить, не переживать о потерях и снова искать. Молодые люди и те, кто себя чувствовал молодыми, закончив вечер в кабачке, гуляли по городу, вдоль канала, по набережной, уходили в темные парки, чтобы под шум волн холодной речки смеяться, обниматься, целоваться, признаваться в любви, а потом бежать домой, пока не затух разгоревшийся костер внутри.
Трое парней и две девушки шли вдоль реки. Рядом шумел неспокойный лес, растревоженный внезапным ветром. Девушки громко смеялись над шутками парней, а ребята, подстегнутые пивом и молодецкой удалью, развлекали своих красавиц. Иногда парни решались ухватить одну из девушек за талию, попытаться погладить по ягодицам, за что  получали несильные удары и насмешки в свой адрес. Такая игра нравилась всем, не зря же девушки надели короткие юбки, а выпитое пиво и вино подначивали ответить парням на их ухаживания, причем девушки еще не решили, кому конкретно, намекая кавалерам, что они будут долго выбирать, поэтому придется попробовать каждого.
Они подошли к воде и стали играть. Игра была простая, наудачу. Каждый тянул карту, а тот, кто вытягивал старшую, загадывал желание для двоих, вытянувших меньшие карты. Одна из девушек вытянула короля и, радостно взвизгнув, приказала двум парням поцеловаться. Парни стали упираться, что они не умеют, пусть она их сначала научит, чем вызвали взрыв хохота. Девушка согласилась дать им урок и, подойдя ко второй девушке, стала ее целовать, вызвав дикий восторг у парней. Девушки так увлеклись, что не заметили, как парни присоединились к ним, передавая девушек по кругу. Девушки взяли парней за руки, решительно потянув в сторону жилого квартала, куда они шли на квартиру, к одному из парней. Они побежали, желая быстрее оказаться в теплой квартире. Девушки громко смеялись, вот уже и река осталась позади, осталось пройти небольшую рощу и выйти в город.
На их пути появились четверо мужчин, шесть выросло сзади. В лунном свете, терявшемся в ветвях деревьев, их лица казались черными. Один из мужчин что-то крикнул другим на непонятном языке. Молодые люди растерялись, инстинктивно заслонив собой девушек. Черные мужчины подошли слишком близко и долго, не мигая, смотрели на ребят, ожидая команды. Резкий голос снова выкрикнул что-то на далеком языке, мужчины бросились на ребят, оттащив их от девушек и стали избивать ногами на земле. Девушки вжались друг в друга, к