Подо льдом / Часть 3-4

будто бы скоро голод или война. Вот и сейчас Андре и Тоби с трудом нашли в магазине себе обед, кафе не работали, ничего не работало. Они пили остывший сладкий кофе, жуя резиновые сэндвичи из торговых автоматов.
Аня вместе с Марией-Луизой и ее мамой уехали неделю назад в Италию, он был рад этому, приказав Ане слушаться его, она не хотела уезжать, оставлять его одного. Они договорились так, что пока не снимут комендантский час, детям можно и не возвращаться. Мама Марии-Луизы уже настроила планов, после Италии предложив пожить в загородном доме ее брата на озере. Аня каждый вечер звонила ему, добросовестно докладывая обо всем, что было за день. Куда они ходили, какие скучные эти музеи, но ей там кое-что понравилось, а Машке другое и так далее. Она забивала его голову этой болтовней, ничего не спрашивая о его работе, а он смотрел на ее раскрасневшееся от эмоций лицо, экспрессивные жесты, которые она уже успела подцепить у итальянских девушек, улыбки, сверкающие глаза, удивляясь, как быстро она взрослеет, как зарождаются в ней черты ее матери, которые он замечал и в других эмигрантках из России: мудрость, доброту, но и способность одним взглядом, словом уничтожить мужчину, растоптать его, высмеять, опустить на самое дно. Он видел это в Ане, из ребенка она превращалась в девушку, и хорошенькую, черт возьми! Если бы в его школе была такая девочка, может быть и вся его жизнь была бы иной. Мария-Луиза тоже повзрослела, красивая и совершенно непохожая на Аню, она вытянулась, лицо стало мягче, приятнее. Она так смущалась при разговоре с Андре, невпопад краснела, смеялась, Аня тоже начала смущаться мужчин, но у нее это проявлялось иначе, она нападала, защищалась, румяная, веселая и дерзкая.
Тоби дожевал свой сэндвич и посмотрел на Андре, который улыбался, опустив руки с едой. Тоби толкнул его в бок, показав на сэндвич, Андре стал медленно жевать, вспоминая вчерашний разговор с Аней.
Тоби позвонила Амалия, она быстро говорила, громко, казалось, что ее голос через динамик телефона разлетается по всему скверу, по всей улице. Тоби внимательно слушал, а потом передал трубку Андре.
¬– Да, привет, –¬ ответил Андре, не успев дожевать резиновый кусок сэндвича.
– Андре, я нашла еще людей, надо бы с ними поговорить, но меня не пускают эти зеленые человечки! – возмущалась Амалия.
– Подожди, какие еще человечки? Ты что, опять пытаешься пробраться в квартал мигрантов? – строго спросил он.
– Да! И буду пытаться! – возмущенно воскликнула Амалия. – Вы видели, видели? Конечно же, видели! Они же превратили это в тюрьму, настоящую тюрьму! А что, они все разве виноваты? И дети и эти бедные женщины?!
– Успокойся, где ты находишься? – спросил Андре.
– Недалеко, вы же в центре, я как раз иду от шлюза. Нет, Андре, вы мне скажите, разве могли они там у себя сделать взрывчатку? Кто дал оружие? Между прочим, это натовский патрон, откуда они его взяли?
– Амалия, ты права, но не стоит об этом кричать на всю улицу. Иди к нам, у нас есть еще три резиновых сэндвича, – сказал Андре.
– Да пусть слышат. Пусть задумаются, кто и как мог помочь этим террористам! – воскликнула Амалия. – Ладно, скоро буду, оставьте мне два, я такая голодная!
– Даю Тоби, – Андре передал телефон Тоби.
Тоби молча выслушал Амалию, она что-то объясняла ему, он тихо поддакивал, не желая с ней спорить, но и не воспринимая всерьез ее игру в строгую жену, которой все чаще становилась Амалия. Андре поражали их отношения, он бы ни за что не потерпел такого от своей жены, а Тоби спокойно всё выслушивал, кивал, когда следовало, и делал так, как сам считал нужным, получая впоследствии целый водопад нравоучений и разносов со стороны Амалии. Как-то он сказал Андре, что Амалия просто волнуется, поэтому не сдерживается, ругается, они в этом чем-то похожи с Аней. Андре удивляли их отношения, он не понимал, почему Амалия до сих пор не переехала полностью к Тоби, перевозя к нему по одной вещи и пару раз в неделю ночуя у Андре. Она честно признавалась, что хочет жить со всеми, ей не хочется терять связь с ним и Аней, а на предложения Андре приводить Тоби в нему домой, она возражала, считая это недопустимым. Андре  посмотрел на Тоби, хмурившегося на заходящее солнце, под вечер пробившемся сквозь пелену облаков, и думал, а ведь он тоже стесняется его, часто засиживаясь до поздней ночи, уезжая к себе домой из их дома, отказываясь переночевать в свободной гостевой комнате, даже не в комнате Амалии, а утром собирая себя по кусочкам, на работе борясь с диким желанием спать. Аня высмеивала их, за глаза, говоря, что их шуршание на кровати и охи-вздохи, как она это называла, не помешают ей спать, она этого просто не услышит, а еще ей Амалия рассказывала, что Тоби и она так изматываются, что, ложась поздно вечером в постель они быстро засыпают, обнялись, поцеловались и тут же уснули, прижавшись друг к другу. Когда Аня рассказывала об этом Андре, он заметил, как она краснела и смущалась, нарочито сильно пытаясь высмеять их нерешительность, называя их стариками.
Тоби теребил рукой кобуру, которую он носил под левую руку, и о чем-то напряженно думал. Он достал пистолет и стал рассматривать его, потом снял предохранитель, дослал патрон и прицелился в дерево. Долго держа прицел, сказал:
– Не понимаю.
– Что не понимаешь? – спросил Андре.
– Я не понимаю, зачем мы нужны? Вот зачем? – Тоби поставил пистолет на предохранитель и убрал в кобуру. – Вот зачем мы нужны? Что мы можем сделать, и вообще, что мы делаем?
– Мне кажется, я понимаю, о чем ты, – сказал Андре, допив холодный кофе. – Ты не понимаешь, почему у нас отобрали все полномочия и почему мы должны подчиняться военным?
– Можно и так сказать, но я думал о нашей работе в целом. Я вижу, как арестовывают невинных людей, как их сажают в этот клоповник, в этот вонючий дом, который давно уже было пора снести и из которого они сделали временный изолятор, а мы молчим, просто молчим.
– Нет, не молчим, ты же отправил рапорты, надо немного подождать, фрау Мюллер обещала помочь, она сделает всё.
– Фрау Мюллер сделает только то, что ей позволят сделать. Я ее очень уважаю, раз она обещала, то сделает, но ей не дадут ничего сделать, она такая же, как и мы! Вот за что Башара арестовали? Он же был на смене, а в момент взрыва со мной! А при перестрелке его и рядом не было, ну не было! А теперь он сидит, а за что? А другие за что? За то, что в этот момент были в городе, возвращались с ночных смен? Приехали первым автобусом на работу, на ту работу, куда наши граждане идти не хотят?!
– Так работают военные, берут всех, а потом разбираются. В этом есть своя правда, иногда приходится сделать кому-то зло, пускай и незаслуженно, но иначе нельзя. В душу каждому не заглянешь, сначала надо восстановить равновесие, а потом разбираться, чтобы не было паники, – объяснил Андре. – Помнишь, что тебе говорил Башар? Он это всё уже видел и был готов к этому, а ты не должен себя винить, а должен думать, как найти настоящих виновных, кто и зачем это устроил.
– Не знаю, Амалия знает, – буркнул Тоби.¬ Я всё больше склоняюсь к тому, что в её гиперненависти к политикам есть своя правда, может она и права.
– Если так, то это очень плохо для нас, как гражданского общества. Мы столько лет боролись, меняли себя… да, на экране действительно стало слишком много коричневых, здесь Амалия права. Но мы не имеем права строить беспочвенные гипотезы, мы должны искать факты, твердые доказательства, но никто нам не мешает прислушиваться к чужому мнению, оно может навести нас на верный след.
– Вот, как-то так и надо, – согласился Тоби, снова вытащив пистолет. – Но хочется кого-то пристрелить, вот хочется! Я как увижу эту рожу Вербера, как услышу «Партия силы!», так рука сама тянется к пистолету! Вот откуда, откуда они вылезли, эти неонацисты? Ведь они нацисты, правда же! Настоящие нацисты! Андре, ты не поверишь, я даже читать начал, мне Амалия несколько книг подбросила, так всё один к одному! Как и в начале прошлого века, после Первой мировой!
– Согласен, похоже. Я смотрю, вы с Амалией хорошо влияете друг на друга.
– Это она на меня влияет, я стал хотеть учиться, мне это даже интересно, а она постоянно что-то мне подбрасывает, чтобы я почитал.
– Она тоже от тебя многому научилась.
– Чему? – удивился Тоби.
– Открытости, тому, как ты умеешь находить общий язык с разными людьми, как они начинают тебе верить. Раньше она брала напором, наглостью, и сейчас также себя ведет, но у нее появилась твоя хитрость, я вижу, как она учится у тебя.
– Наверное, – улыбнулся Тоби. – У меня как-то всё само собой, меня никто этому не учил. Вот ты учишь думать, и Амалия учит думать, я боюсь, что у меня голова лопнет в один момент, раз и всё!
Они негромко рассмеялись. Тоби перестал играть с пистолетом, достав из бумажного пакета кексы, один он протянул Андре. Можно было еще доехать до участка, проверить, всё ли в порядке. Там никого не было, кроме дежурного, все остальные находились на дежурстве, в совместных патрулях с военными. Андре пролистал рабочую почту на планшете, ничего нового, только формальные отчеты о патрулировании, не несущие в себе никакой информации, итак было понятно, что город затаился, вымер. Тоби сидел и вглядывался в фоторобот Мухамеда, лицо было ему знакомо и незнакомо, неприятное дежавю постоянно преследовало его, когда он смотрел на этот фоторобот. Никто не мог подтвердить, верен ли был этот портрет, написанный полицейским со слов жены Башара и еще нескольких женщин, видевших случайно Мухамеда, называя его другим или чужаком, Тоби так и не смог точно перевести ту фразу, которую повторяли эти женщины, при упоминании Мухамеда. Старшая дочь Башара, высокая красивая девушка шестнадцати лет, все звали ее Наоми, как известную супермодель, она сама так хотела себя называть, не очень любя свое имя Назифа, записала ему это слово и еще несколько других, что говорили ее мать и соседки. Наоми учила язык и не могла точно перевести, путая слова, сбиваясь на ругательства. Она сказала Тоби, чтобы он не боялся за отца, он сильный и всё выдержит, и что Тоби не виноват, что ее отца схватили военные, они к этому привыкли, а Тоби их друг. Она говорила за всех, младшая дочь Башара, догонявшая сестру по росту, Заира, всегда была рядом с ними, смотря на Тоби большими черными глазами, смущаясь от его удивленных взглядов. Наоми сказала, что Заира влюбилась в него, он ей тоже нравится, но Заира в него влюбилась. Наоми тогда показывала непонятный жест руками, от которого Заира краснела даже сквозь темную кожу, и принималась ругаться с сестрой на непонятном Тоби языке, ритм и фонетику которого он уже начал понимать, по отдельным словам угадывая содержание. Как-то Амалия застала его за изучением арабского языка, а на планшете были открыты фотографии квартала мигрантов, где непременно были и дочери Башара, любившие, когда их фотографируют. Амалии они понравились, она сказала, что они очень красивые девочки, и что Тоби стоит быть осторожнее, а то еще влюбится в них и женится на обоих.
Прибежала Амалия, вся красная от быстрой ходьбы, она уселась между Андре и Тоби, схватив пакет с едой. Она ела с жадностью, ее потрясывало как от холода, но она была хорошо одета, ее трясло от гнева, глаза горели яростью, негодованием и