страны, вышвырнуть с нашего континента туда, где им самое место!
Зал взорвался аплодисментами, но Вербер поднял руку, и всё стихло.
¬– Я хочу ещё добавить, что это касается и тех, кто обманом живет здесь уже много десятков лет, кто устроил себе здесь бизнес, кто наживается на наших людях, отнимает работу у наших людей, кто насилует наших женщин, которые потом рожают уродов, уничтожающих нашу нацию!
Зал запел, в порыве религиозного экстаза. Пропев два куплета гимна, успокоился, торжествующе глядя на журналистов, подобострастно глядя на Вербера.
– Господин Вербер, скажите, а как вы представляете себе это перемещение людей? Вы посадите всех вагоны как скот и повезете к Средиземному морю? – спросила журналистка, стоявшая далеко от Амалии, у каждого была очередь, они заранее договорились, и Амалия была следующая.
– Если понадобится, то повезем в вагонах, свяжем и затолкаем! – воскликнул Вербер.
– Простите, но как вы повезете женщин и детей, там же будут дети? – спросила та же журналистка, не давая ему начать новый поток патетичной риторики.
¬– Это их дети, почему мы должны о них заботиться? Наши люди уже вышли на улицы, во всех городах, на всех землях, чтобы заставить эту власть защитить нашу страну, заставить выполнить правительство то, для чего они там сидят! А потом мы будем судить предателей, тех, кто довел нашу страну до этого, тех, кто предал нашу страну! – ответил Вербер, зал только набрал воздуха в грудь, чтобы поддержать лидера, но этот порыв перебила Амалия, громко, на весь зал, задав вопрос.
– Господин Вербер, как вы объясните, что в вашем штабе работал этнический египтянин Михаэль Хубер? У нас есть данные, что он был у вас на контракте в течение трех лет, а контракт истек месяц назад?
– Это ложь?! – вскричал Вербер. – Как вы смеете обвинять нас в этом?! Мы никогда, никогда не сотрудничали с захватчиками и не платили им!
– Но Михаэл Хубер родился в Германии и считается настоящим гражданином, так определяет его наши законы и правила, – перебила его Амалия. – Его отец немец, ваш земляк, а мать египтянка, приехавшая в Германию учиться в университете. Вы не можете отрицать его работу на ваше движение, у нас достаточно доказательств, в том числе и с вашего официального сайта!
¬– Это ложь! Вас будут судить за эту клевету, не сомневайтесь! – выкрикнул Вербер, зал молчал, напряженно смотря то на Амалию, то на Вербера, большинство же из толпы просто недоумевали, смотря друг на друга. – Уже сейчас наши люди противостоят полиции, борются против предателей, борются за будущее наших детей!
– Ваши люди открыли стрельбу по военным и полиции и пытались забросать их гранатами, подставляя тех, кто вышел по вашему призыву на площадь! Вы устроили в Ландсберге настоящую бойню, ваши люди, члены вашей партии! – заглушила его Амалия, она вся побледнела от напряжения, внутренне боясь своего голоса, незнакомого ей. – Вы пытаетесь развязать гражданскую войну, а в ней никогда не бывает победителей!
Вербер хотел ответить, с ожесточением сжав микрофон, но Амалию сменила другая журналистка, а затем еще одна, они подходили по очереди, передавая короткие сводки с полей битв, бессмысленных битв, в которых пострадало уже много сотен людей, доверившихся стадному желанию справедливости, поверившие, что армия и полиция «за нас!». Бойни были в Берлине, в Бонне, Дрездене, Лейпциге, крохотном Бремене, в котором полиции пришлось открыть огонь боевыми патронами, в Вестфалии устроили баррикады, во многих городах пытались захватили городские здания, пытались захватить полицейские участки. Новостей было так много, безжалостная волна накрыла форум, толпа шепталась, роптала, не понимая, что происходит, ожидая ответа от лидера, опровержения, и с нетерпением ловя каждую новую новость, сводку запылавшей внезапно страны. Внезапно, именно внезапно уверенность в их сердцах покрывалась язвами, они уже не видели победоносного шествия за справедливостью, перед глазами рисовалась картина жестокой действительности, так непохожей на треснувший идеальный мир, созданный тем, кто сейчас стоит на сцене и молчит, молчит, тупо смотря на загон с журналистами! Почему же он молчит, почему!
– Господин Вербер, почему здесь, в Мюнхене всё спокойно? – задал вопрос высокий парень из «Шпигеля», он встал рядом с Амалией, по-дружески похлопав её по плечу.
– Может потому, что вы здесь, а? Как это понимать, господин Вербер?
– Правительство объявило нам войну! – заревел господин Вербер.
– Неправда! Это вы пытаетесь втянуть нас в войну! – крикнула в ответ Амалия, но звукорежиссеры уже выключил микрофоны, но её услышали, передавая по рядам.
На больших экранах, висевших с двух сторон от сцены, пропали выдержки из речи Вербера, картинка заморгала, и появились кадры новостных репортажей. Полиция разрезала толпу, били водометы, в другом городе люди задыхались от газа, в страхе убегая, натыкаясь друг на друга, получая вдогонку удары дубинок, выдавливаемые с улиц и площадей щитами. Неожиданно зал разорвался от включенного звука, загремели выстрелы, стали слышны крики людей, удары, хруст костей, хрипы – действительность жадно, безжалостно ворвалась сюда, сея панику среди собравшихся. Сцена давно опустела, правда этого никто и не заметил – люди глотали, впитывали в себя страх, боль, смерть с экрана.
16.
Москва
Петр Ильич стоял возле курилки управления и докуривал четвертую сигарету. Ему было уже противно от этого японского суррогата отходов химического производства, которыми пропитывали бумагу для сигарет и называли потом всё это табаком, набивая пропитанные цилиндры из бумаги всяким мусором, сухим жмыхом для создания благообразного внешнего вида и чудесного аромата. Петр Ильич посмотрел на выкуренную наполовину сигарету и бросил ее в урну. Подумав немного, он вылил туда же остатки приторно сладкого кофе из автомата. Пора уже было идти обратно, но ему не хотелось. Здесь так приятно шелестел ветер, путаясь в свежей листве зеленого дворика, спрятанного за грозным зданием управления от посторонних глаз, слышался звонкий девичий смех, пение птиц, свивших гнезда у них во дворе, не понимая, в каком страшном месте они решили продолжить свой род. Когда всё стихало, Петр Ильич слушал ветер.
– Покурим? – раздался рядом голос Константина Павловича.
– Нет, я уже под завязку, – с отвращением ответил Петр Ильич, протянув пачку сигарет.
– Кури, князь.
– Спасибо, а то мои кончились, – Константин Павлович взял одну сигарету и зажигалку из пачки, закурив, он повернулся к деревьям, долго смотрел на то, как маленькая птичка, еле заметная в ветвях, копошится в гнезде, то улетая, то возвращаясь назад держа что-то в клюве.
– Ты на колобка не злись, ему дали чёткое указание.
– Я и не злюсь, – хмуро ответил Петр Ильич. – Я в целом злюсь.
– А, ну это как обычно, – согласился Константин Павлович. – Вот только это делу не поможет.
– А что поможет? – вскипел Петр Ильич. – Что поможет? Ты о чем, князь?!
– Не кипятись, говорю тебе, тут надо хорошо подумать, без эмоций.
– Давай без эмоций, – согласился Петр Ильич. – Давай считать. Итак, во-первых, мы имеем по делу об отравлении, в клубе три трупа – две девушки и один парень. Во-вторых, Козлов Даниил Андреевич дал признательные показания, что это он имел и распространял наркоту среди них, показания записаны, всё как положено.
– Нет, не как положено, – отрицательно покачал головой Константин Павлович. – Его адвокат уже провел психиатрическую экспертизу, и на её основании этот господин Козлов признается невменяемым на момент проведения допроса, так как был выведен из медикаментозной комы и сразу же допрошен, не пройдя необходимого срока реабилитации.
– Я читал это заключение, – буркнул Петр Ильич. – Вот только это вранье. Я помню глаза этого урода, помню, он не врал, не врал. Помнишь, я тебе говорил, как он боялся? Как он всё повесил на брата Андрея, что это он у себя в лаборатории произвел препарат, что он не знал, что эта наркота такая опасная и так далее – полностью слил брата.
– Помню, он тогда ещё не знал, что его брат погиб в автоаварии?
– Знал, всё он знал, поэтому и валил всё на него. Как же он сказал? – Петр Ильич задумался. – Ага, вспомнил, он тогда обронил фразу вроде такой, что мы его брата теперь точно не достанем. Я уверен, что этот дебил вряд ли бы смог сам сварить наркоту на кухне, это видно, он дурак.
– Я тоже так думаю, – согласился Константин Павлович. – В любом случае обыски проводить нам запретили.
– Надо было раньше, сами виноваты! А сейчас там всё зачистили, ничего не оставили! – воскликнул Петр Ильич.
– Не думаю, скорее всего они зачистили ещё раньше, – Константин Павлович докурил, Петр Ильич протянул пачку, но он отказался. – Пойдем, сядем.
Они отошли от места для курения и сели на лавке под яблонями, в рекреационной зоне, как значилось это на плане здания. Обычно здесь никого не было, все прибегали покурить и бежали обратно.
– И долго нас будут мордой по столу возить? – спросил Петр Ильич. – Сначала этот Козлов и его папаша депутат, потом этот Приходько с его сестрой наркоманкой. Ты же видел отчет, в крови у этих девок и ребят в клубе одна и та же дрянь, в точности до молекулы, видел?
– Видел, у ребят в BMW тоже нашли эту синтетику, – ответил Константин Павлович. – В целом, наркота несмертельная видимо, ребята в клубе слишком много приняли.
– Да понятно, – с досадой махнул рукой Петр Ильич. – А что нам-то делать? Нас так и будут всякие Козловы и Приходько по морде стегать? Это кто вообще такой, этот Приходько? Кто он?
– Я сам не понял, – ответил Константин Павлович. – Колобок молчит, мне кажется, что он сам не знает.
– Сам не знает, а мы как цепная собака, должны гавкать только там, куда пустит цепь, – сказал Петр Ильич и хлопнул себя по коленям. – Тошно, Кость, лучше я в отставку, не могу больше.
– Тогда и я, мы с тобой, – ухмыльнулся Константин Павлович. – А вот и Колобок прикатился.
¬– Ага, он от дедушки ушел, прямо к нам в пасть, – хмыкнул Петр Ильич.
К ним подошел невысокий полный мужчина с абсолютно лысой круглой головой и полными щеками, так что его голова действительно напоминала колобка из сказки. На щеках играл яркий румянец, портили образ серые жесткие глаза, пронизывающие собеседника, но способные и искренне смеяться.
– Курите? – спросил Колобок и сел рядом с Петром Ильичом. – Кость, ты уже сказал?
– Нет, не сказал, – помотал головой Константин Павлович.
– Что сказал? – напрягся Петр Ильич. – Что ещё такое?
– Сейчас всё объясню. Во-первых, твое дело в клубе передают в ФСБ, и не надо спорить, – сказал Колобок.
– Я пока ещё ни слова не сказал, – буркнул Петр Ильич.
– Во-вторых, Майю Каримовну Бекмерзаеву выпускают из СИЗО, думаю, она уже дома, – продолжил Колобок, Петр Ильич даже бровью не повел. – Дело пока у нас остается.
– А в-третьих? – язвительно спросил Петр Ильич.
– А в-третьих, Дениса Ефимова временно отстранили от дел. Он уже сдал удостоверение и оружие, – сказал Колобок и быстро добавил, видя, как вскипел Петр Ильич. – Начато расследование по его работе. Там открыто несколько производств: дело об избиении несовершеннолетнего, потом дело о сокрытии улик, он же не приобщил к делу расточенный травмат, помнишь?
– Помню, я
