сходила с ума, но нужно было держаться. Она это понимала и, принимая очередную дозу валерьянки, заставляла себя думать о завтрашнем открытом уроке.
Лидия Васильевна часто размышляла, ну кому это надо, разнообразить такую прозу жизни, как отделка горловины ночной сорочки, например. Но видимо, было надо, чтобы получить дополнительные плюсы в социалистическом соревновании. Вот учителя разных предметов и изощрялись, выдумывая новые приемы, чтобы заинтересовать учащихся. В этот раз, Лидия Васильевна решила, что девчонки будут петь за работой, и прорепетировав несколько раз, они вполне сносно исполнили народную песню «Сронила колечко со правой руки…». Сметанные шаньги и чай с травками, заваренный в самоваре, окончательно привели в восторг комиссию. После урока ее прибежала поздравлять Зинаида. Она долго верещала насчет того в каком восторге пребывало начальство из ГОРОНО и их собственная директриса, но Лидии было все равно. «Лида, ну ты что такая смурная? Ну, ведь понравилось же всем! И девчатам тоже!» - причитала она, пытаясь растормошить подругу. «Причем тут девчата? Это вам с Кирой надо, а девчатам это совсем не к чему», - фыркнула Лидия Васильевна. «Лид, ты их совсем, что ли не любишь? Ты ведь раньше не была такой, вспомни, как мы начинали!». «Когда мы начинали дети совсем другие были. Все не очень сытые и оборванные после войны. И все хотели чему-то научиться. А теперь зачем им готовить уметь? Вон на каждом углу кулинарки да домовые кухни, даже картошку и ту варить не надо. Да и шить зачем? Хорошо шить, не каждому дано, я это понимаю, а плохо зачем? И так все магазины плохой одеждой завалены». «Но урок- то ты замечательно провела! Пойдем ко мне, отметим, Сашку позовем, песни петь будем!». Лидия Васильевна задумалась. «Пойдем лучше ко мне», - сказала она. И Зина поняла, что подруга боится быть вдали от телефона, вдруг появятся какие-то вести от сына.
Они устроились на кухне, как это всегда водилось между своими. Саша с Зиной болтали о всякой чепухе, пытаясь отвлечь подругу от тревожных мыслей. Выпив бокал красного вина Зинаида пошла в разнос и безапелляционно заявила : «Лидка, тебя надо выдать замуж». «Ага, выдавали уже», - угрюмо отозвалась Лида. «Все еще сердишься на нас?» - спросила Саша. «Да нет. Все правильно сделали тогда», - ответила Лидия Васильевна, припоминая теперь уже давние события.
Глава VIII
После смерти Бориса прошло несколько лет. Жизнь текла своим чередом без особых потрясений. Дети росли, город строился, генерал Мезенцев был все также деятелен. Только вот его коллег, которые раньше так оживляли Лидину жизнь, становилось все меньше и меньше. Научные работники постепенно заменялись производственниками, соратники Великого Физика занимались другими вопросами, словом, как говорил генерал : «Иных уж нет, а те далече…». Женсовет тоже свернул свою деятельность, не было уже тех зажигательных идей, которые стремились воплотить в жизнь его создательницы, да и многих из них не было в живых. К детям, на Волгу уехала верная Лидина помощница Елена Кузьминична, теперь она справлялась с домом сама, да, собственно, это и не требовало больших усилий. Иногда в отпуск приезжали Анатолий и Николай, но чаще все они встречались в Крыму или в Сочи. Жизнь ее теперь можно было бы назвать скучной, если бы не дети и не друзья.
Однажды генерал поехал в Москву, чтобы решить какие-то рабочие вопросы. Это была вполне рядовая поездка, каких он совершал не один десяток за год. Но вернулся он оттуда совсем другим человеком. Лида впервые увидела и осознала, что он уже очень стар, глаза его потухли, плечи опустились, и он весь как-то съежился, стал меньше ростом, что ли. Лидия, по своему обыкновению, ничего не стала спрашивать, но когда Глеб Борисович достал из буфета графин водки и налил себе полный стакан, молча, поставила перед ним бутерброды с селедкой. Он выпил, не закусывая, и как будто несколько минут приходил в себя. Постепенно глаза его заблестели, а потом налились такой яростью, какой невестка еще никогда не видела в нем. Помолчав, он сказал: «Ты представляешь, Лидуша, я в приемной у Генерального восемь часов просидел. Восемь… А когда меня соизволили принять, он хихикая сказал, что нужно было масло сливочное по областям распределить! Масло, понимаешь!». Лидия возразила, что, может быть, так сложились обстоятельства, может быть, просто случайность. «Нет, - отозвался Глеб Борисович, - у этих случайностей не бывает. Это генералу Мезенцеву его место указали, да еще, чтоб подумал, что это место отдать надо, кому-нибудь менее зубастому!». Они снова замолчали, потом генерал глухо сказал: «Знаешь, когда Хозяин жив был, я боялся. Я до дрожи в коленях боялся, за себя, за вас с детьми, за коллектив. Но так, как вчера, меня никогда не унижали… А ведь он не только меня унизил. Он тех парней и девчат унизил, что рядом с Борькой на кладбище лежат. У нас ведь там стариков нет, а их, молодых, я туда уложил, ради Дела, ради Родины! А теперь, когда задницы их прикрыли, нас можно в утиль?». Лида поднялась, налила генералу еще полстакана. Он выпил, захмелел окончательно, и вдруг запел: «Не для меня придет весна, не для меня Дон разольется…». Пел он удивительно хорошо, Лида плакала, по лицу свекра, тоже текли слезы. Он неожиданно оборвал песню, встал, и четким, почти строевым шагом, вышел из комнаты. Плечи его распрямились, а в глазах снова плескался стальной блеск, который заставлял подчиненных выполнять невыполнимые задачи, хватая при этом смертельные дозы радиации.
Несмотря на этот инцидент, генерал продолжил работать, и под его руководством город все хорошел. Люди стали перебираться из коммуналок в отдельные квартиры, для ста тысяч человек были построены три великолепных дворца культуры, два театра, кинотеатры и дворец спорта. Открылся филиал Московского инженерно-физического института, с уровнем преподавания, ничем не отличавшимся от столичного. Снабжение продуктами и промтоварами было организовано великолепно. Словом, в конце шестидесятых, закрытый город физиков-ядерщиков представлял собой островок благополучия, вызывавший зависть и неприятие, оставшихся на «большой земле». Но за это благополучие его жители платили здоровьем, а нередко и жизнью. Поставленная перед генералом задача была выполнена.
Летом он на месяц отправился в отпуск, в любимый Крым. Внуки не поехали с ним. Лариса записалась в стройотряд, чтобы подзаработать денег, а Глеб отправился в спортивный лагерь, Лида же пользуясь отсутствием домашних, затеяла ремонт, который уже давно назревал.
Вернувшись, Глеб Борисович огорошил всех новостью, о том, что он женится, переезжает в Москву и будет там работать в одном из научно-исследовательских центров, связанных с городом. Избранницей генерала стала еще молодая женщина, чуть старше Лидии, по имени Инна, больше о ней ничего не было известно. Генерал не посчитал нужным их знакомить. Вещи были собраны быстро, он не взял с собой ничего кроме одежды, да нескольких сувениров, напоминавших ему о суровых, но наполненных величайшим смыслом годах, проведенных в городе и на комбинате. Перед самым отъездом Глеб Борисович позвал Лидию в кабинет и подарил ей бриллиантовые серьги, необыкновенной красоты. Никогда у нее не было таких дорогих, великолепных вещей, однако вместо восхищения, в Лидиной голове пронеслась крамольная мысль: «Как отработавшей прислуге…». Но генерал наклонившись, поцеловал ее руку, и не глядя ей в глаза, сказал: «Ты, Лидуша, замуж выходи. Нечего одной куковать». И тут Лида поняла, что эта несуразная женитьба, граничащая с маразмом, в глазах его друзей, была предпринята Глебом Борисовичем с одной целью, дать ей свободу, чтобы она могла как-то устроить свою жизнь, пока еще было время. И что этот поступок был продиктован одним - величайшей отцовской любовью. Усилием воли она сдержала слезы благодарности и восхищения, но когда затих шорох шин генеральской машины, разрыдалась в голос. «Как он будет там? Пожилой человек, среди чужих людей, вне города, который он создал, без нас с детьми?», - думала она. Ее опасения оправдались. Через полгода генерал Мезенцев умер от сердечного приступа, оставив молодой жене квартиру на окраине Москвы и небольшую сумму денег, которой едва хватило на приличные похороны.
Лидия осталась в большом доме вдвоем с сыном, Лариса приезжала только на каникулы. Но каждый день в коттедже было шумно, к Глебу приходили друзья, они что-то придумывали, пилили, строгали, иногда взрывали. Сбывались слова, которые Лида услышала от Великого Физика в день похорон мужа. Она радовалась, что ее мальчик всегда в центре внимания, он действительно был настоящим лидером. Мать никогда его ни о чем не спрашивала в силу своего характера, и может быть, поэтому он делился с ней не только событиями, но и переживаниями, что, казалось бы, было совсем несвойственно пятнадцатилетнему парню, да еще с таким волевым норовом, видимо, передавшемся ему от деда. Для Лиды же это было вполне нормальным поведением, они могли подолгу молчать и не испытывать неловкости, могли внезапно рассмеяться от шутки, понятной только им двоим, и ей трудно было представить, как она вдруг лишится этого общения, необходимого, как воздух. Но она понимала, неизбежность их расставания, и в какие-то моменты пыталась готовить себя к этому. Глеба все чаще не бывало дома, он, то уезжал на соревнования, то уходил в походы, и Лидия старалась относиться к его отсутствию спокойно, только спокойствие это было чисто внешним, в душе же у нее всегда трепетала огромная серая птица, которая успокаивалась, только, когда она могла обнять сына.
Вот и теперь Глеб уезжал на месяц в Лесную школу, где с талантливыми детьми занимались преподаватели из лучших вузов Союза. Уже с вокзала он позвонил матери, и попросил ее забрать куртку, забытую на эллинге. В прошлом году парень записался во вновь созданную секцию парусного спорта, которая усилиями энтузиастов-спортсменов постепенно превращалась в яхт-клуб. Погода стояла замечательная, и Лида с удовольствием отправилась в городской парк, на окраине которого стоял ангар, приспособленный под эллинг. Вечерело, яхтсмены уже разбрелись по домам, только руководитель секции Вячеслав Владимирович, возился на пирсе, собирая какие-то снасти. Лидия поздоровалась, он обернулся, глянул на нее голубыми, как летнее небо, глазами, улыбнулся белозубой улыбкой на загорелом лице, и ее сердце ухнуло куда-то вниз, а потом резко ударило в голову. «Вот оно!» - беззвучно крикнул ей кто-то. От смущения Лида как-то несвязно рассказала про куртку, а тренер, все также улыбаясь, повел ее в ангар. Пока искали пропажу, Вячеслав Владимирович шутил, рассказывал курьезные случаи из своей жизни, и за несколько минут стал для Лиды абсолютно своим человеком. Он предложил ей чаю, она не отказалась. Он показал ей большую яхту, которую они с ребятами строили всю зиму своими руками, она восхитилась. Наконец, куртка была найдена, чай выпит, и они засобирались домой. Идя по парковой дорожке мимо цветущей сирени и акаций, Лидия понимала, что с ней произошло что-то невероятно радостное, но она боялась осознать и поверить в это. А Вячеслав Владимирович, все
