же горькое это было счастье! Всей семье тогда пришлось нелегко, чтобы поддерживать уходящие силы сына и обеспечивать его сильнейшими импортными препаратами, которых не было в аптеках, Лидия Васильевна, впервые стала шить за деньги. Все существо ее протестовало против этого, все-таки она была слишком советский человек, более того, она была Мезенцева, но когда на кону стояла жизнь ее ребенка, все сомнения отметались. В эти дни ей, как никогда, помогала дочь. Ларисе тоже пришлось в частном порядке давать уроки английского, и даже ставить незаслуженные оценки детям нужных людей, только бы обеспечить брата необходимыми лекарствами. И она тоже была советским человеком, но жизнь брата, а главное, любовь матери, ценила дороже своих принципов.
Однажды в коттедже раздался звонок Анатолия, который очень неуверенно, со многими оговорками предложил Лидии Васильевне встретиться с набиравшей популярность в Москве целительницей. «Она Генерального пользует, точно знаю. У меня есть возможность провести тебя к ней», - говорил он. Лидия засомневалась, она понимала, что для сына перелет будет, возможно, губителен, но Анатолий сказал, что Глеба везти пока не нужно, что если помощь будет возможна, они организуют его приезд, а пока он ждал Лидию. И она, ухватившись за последнюю надежду, поехала.
Прямо с аэродрома Лидию Васильевну доставили в центр Москвы. Анатолий провел ее через толпу людей, ожидавших в подъезде, и она оказалась в темном коридоре, пропахшим какими-то травами, кофе и хорошим табаком. Навстречу ей вышла красивая женщина восточного типа в каком-то немыслимом струящемся наряде, поверх которого почему-то был надет китель с генеральскими погонами. Она внимательно посмотрела на Лидию и покачала головой: «Все понимаю, но сделать ничего не смогу», - произнесла она, и в глазах ее на мгновение застыл ужас. Лидия навсегда запомнила этот взгляд, и через много лет она поняла, что колдунья увидела в ее, Лидином, горе свою судьбу. Целительница обняла ее, и Лида вышла на лестничную площадку как будто под воздействием сильного обезболивающего. Два дня она проспала в квартире у Анатолия, потом, стыдясь своей слабости, улетела домой. Через несколько дней Глеба не стало. Лидия Васильевна не билась в истерике, она сама устраивала похороны, но все происходило будто бы в параллельной реальности. Когда она на мгновение отвлекалась, то видела, что в каком-то уголке пространства обязательно присутствует Великий Физик. Краем сознания она понимала, что, видимо, сходит с ума, но ей некогда, да и незачем было углубляться в этот вопрос. В самые тяжелые моменты, когда ноги подкашивались, а из горла готов был вырваться животный крик боли, кто-то как будто обнимал ее и держал в вертикальном положении. Только благодаря этому, она пережила самые страшные дни своей жизни, но ее душу как будто заморозили и поместили в холодильник, и большая ее часть так и не оттаяла до самой смерти.
Часть II
Глава I
Прошло много лет. Три элегантные дамы весьма почтенного возраста возвращались с парада, посвященного очередной годовщине Победы. Лидия Васильевна и Зинаида Петровна раскланивались со своими бывшими учениками и их родителями, с Александрой Александровной здоровались многочисленные пациенты. Выйдя из многолюдного потока, они медленно шли по тихим улочкам к дому Мезенцевых. Вот и старый, слегка обветшавший коттедж, проходная почти разрушилась, сад по большей части зарос, только перед парадным входом алели ранними тюльпанами две клумбы, на которые еще хватало сил хозяйки дома. «Сколько б ни было в жизни разлук, в этот дом я привык приходить. Я теперь слишком старый твой друг, чтоб привычке своей изменить», - слегка фальшивя, пропела Зинаида Петровна. Женщины принялись накрывать на стол. Сегодня был праздник, по этому случаю устроились в гостиной, достали парадный сервиз и хрусталь.
-Широко отмечаем, раньше так не было! - заметила Александра Александровна.
-Мы в этот день всегда картошку сажали, мама после этого всегда успокаивалась. Ведь если картошка есть, с голоду не умрешь. Голодали жутко, даже в конце войны, и в первые годы после… А когда под немцами были, так вообще одной травой питались - сказала Зинаида Петровна.
-Зин, а ты никогда не говорила, что в оккупации была. Я всегда думала, что ты из Сибири, - сказала, вошедшая в комнату Лидия Васильевна, расчищая на столе место для пирога.
-А кто бы меня в город после оккупации пустил, вот и молчала. Я сама из Куйбышева, Самары по-теперешнему. Летом сорок первого меня с братом к бабушке отправили в Горловку, под Донецком. Мне девять лет тогда было, а брату двенадцать. Немцы бомбить почти сразу начали, там же шахты, стратегические объекты. Как бомбежки начались, бабушка нас в деревню к своей сестре послала, от города недалеко было. Вот идем мы с Вовкой по полю, вдруг немецкий самолет налетает, низко так, лицо летчика видно. И он нас расстреливать из пулемета начинает. Убить, видно, не хотел. Так развлекался. Никогда я того лица забыть не могла, и как у меня по ногам текло… Сволочь! – лицо Зинаиды Петровны стало жестким, а в глазах полыхала ненависть, которую она не изжила за многие годы, да и не пыталась изжить. – Когда наши пришли, мама нас нашла, и сразу завербовалась в Сибирь, в геологическую партию. Там никто спрашивать ничего не стал, а мы не рассказывали, так и вышло, что анкеты у нас чистые оказались. В сорок пятом, утром, когда объявили, что война кончилась, по деревне, где мы жили, такой вой стоял, все своих не вернувшихся оплакивали, это уж потом праздновать стали, - продолжала она.
Взгляд Александры остановился, как будто она что-то увидела через многие годы, отделявшие ее от войны.
-Я тоже, когда о Победе узнала, так помнится, ревела. Маму так было жалко. Мы ведь с сестрой ее два месяца не хоронили, зимой сорок второго. Карточки на нее получали, да и сил вынести не было. Так и жили, в одной комнате мы, а в другой она, заледеневшая. Если б кто узнал, нас бы расстрелять могли, несмотря на то, что малолетки. Но донести некому было. Женщина, которая нас научила так сделать, тоже умерла. В соседней квартире до весны пролежала.
-Давайте, девочки, выпьем. За упокой всех наших, кто на той Войне остался, - сказала Лидия Васильевна, разливая по фужерам коньяк.
Они встали, молча, выпили, помолчали, пока горячая волна алкоголя не пробежала по жилам.
-Вот ведь, как приказал Лаврентий в город «Белый аист» возить, так , столько лет и возят, - сказала Зинаида, рассматривая этикетку на коньячной бутылке.
-Скоро, очевидно, перестанут. Скоро будем только гуманитарной помощью питаться, - ехидно заметила Саша.
-Да, заводчане, всякие ужасы рассказывают, как их заставляют кастрюли вместо атомных реакторов разрабатывать. Конверсия называется. А в бывшей ведомственной гостинице, что в конце улицы, каждый день то американцы, то французы, то еще какие-то личности жуликоватого вида, – произнесла Лидия Васильевна, раскладывая салаты.
-Я вот думаю, мы столько за мир во всем мире боролись, так может вот он и настал, всеобщее братание, ни от кого у нас секретов нет. Только мы почему-то напоминаем жителей колоний. В городе-то еще ничего, только продуктовые талоны ввели. А на большой земле посмотришь, так народ голодает, прилавки совсем пустые, они за этой гуманитарной помощью в драку – начала заводиться Зинаида.
-Значит мы, то есть город, больше не нужен? И наша жизнь коту под хвост? И значит Боря, Глеб Борисович, Глебушка, все зря погибли. И мой Влад… - на глаза Александры, навернулись слезы, хотя ее нельзя было назвать чересчур сентиментальной.
-А что Влад? – оживилась Зинаида.
Подруги знали, что муж Саши несколько лет назад умер от сердечного приступа.
-Раз уж сегодня такой день откровений, то Влад покончил с собой.
Зинаида Петровна с Лидией ахнули.
-Саша, как же так? – только и смогла произнести Лидия Васильевна.
-Да так. Вы же знаете, как сейчас предприятия у нас финансируются. Вот и в институте зарплату полгода не платили. А потом позвонили из Москвы, приказали все материалы, что за долгие годы насобирали подготовить для передачи американцам. А там уникальные разработки были, жизнями и здоровьем наших комбинатовцев оплаченные. Ну, вы Влада знали, он, естественно, послал их. А они ему, дескать, тогда деньги на содержание вашей богадельни ищите сами. А где он найдет? Ну и решил… Я тоже с ним хотела. Вместе прожили, вместе бы и ушли. У меня бы рука не дрогнула, но девчонок пожалели. Все-таки явная демонстрация получилась бы. Конечно, может во враги народа не записали, но кто знает… Вот так я осталась, а он ушел, - Александра замахнула полфужера коньяка.
-Но диагноз? – произнесла срывающимся от волнения голосом Зинаида.
-Он же был хороший врач. А вскрытие делали у него в институте…
-Но почему ты нам ничего не сказала? – спросила Лидия Васильевна.
-Да у вас и своего горя много…
-И что, Сашка, ты бы вот спокойно смогла себя убить? – поинтересовалась, уже изрядно захмелевшая Зинаида.
-А что тебя смущает? Муж мой смог. И я бы смогла.
-И не страшно?
-Конечно, страшно. Но ведь в итоге мы все там будем.
-Я не про то… Ну, не по-божески это как-то.
-Давно ли ты, Зинаида, в бога верить стала? Помнится, раньше за тобой этого не замечалось, - съязвила Лидия Васильевна.
-Ну, это я не так выразилась. Я хотела сказать, что вот и партия нас тоже учила, что самоубийство – это удел слабых.
-Много чему нас партия учила, и где мы теперь с этой учебой! – взвилась Александра.
-Так давайте партбилеты свои сожжем, как вон по телевизору один режиссеришка сделал, - крикнула Зинаида.
-Ну, девочки, напились, хороши! – примирительно сказала Лидия Васильевна.
-Нет. Не буду я свой партбилет сжигать. И ни от одного своего дня, я не откажусь. Я всегда состояла в партии, в той, которая войну выиграла, которая нам и нашим детям образование дала, город этот построила. И Родина у меня одна – Советский Союз, и флаг у меня один – красный! – тихо и жестко произнесла Александра Александровна.
-Что ж пафосно, но правильно, - поддержала ее Лидия Васильевна.
Они посидели еще, поговорили о всяких пустяках. За чаем Лидия Васильевна выложила новость:
-А ко мне, девочки, правнук приезжает в конце месяца.
-На каникулы? – поинтересовалась Зинаида.
-Да, нет. Видимо надолго.
-Из Москвы, в нашу тьму-таракань?
-Вот поэтому Даша, внучка моя, и отправляет его сюда.
-Да зачем? Говори толком,- возмутилась Зина.
Лидия Васильевна, как будто, собравшись с силами, выдохнула:
-Наркотики.
-Лидка, ты с ума сошла!- завопила Зинаида.
Александра Александровна, подняв тонкие брови, сказала:
-Лида, я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Учти, это не лечится.
-А что мне остается? Отказать в помощи? Но он по крови Мезенцев, хоть и носит другую фамилию. И потом ему всего тринадцать лет, может образумится. И если его спасти не удастся, у Дарьи маленькая дочь, может хоть она не свихнется.
-Но, Лида, ты же совсем не представляешь, какие они, современные дети. Сколько ты уже не работаешь? – спросила Зинаида Петровна.
-Да лет десять.
-Ну, вот они же совсем неуправляемые теперь. Что ты бить его, что ли будешь? Так не справишься уже!
-Ты же с учениками как-то справляешься?
-Во-первых, они – не наркоманы, во-вторых, они - мне чужие люди. Я свои часы
