говорил о своих планах, об организации регаты и большого похода по озеру и через протоки по другим озерам Урала. Лида вскользь заметила, что никогда не каталась на яхте. «Так в чем же дело? Приходите в воскресенье, я все организую», - предложил он. Подходя к Лидиному дому, они условились встретиться послезавтра в десять утра. Ей очень хотелось пригласить его в гости, но она неожиданно обнаружила, что, несмотря на то, что генерала Мезенцева уже нет в живых, и все свои тайны он унес с собой, она продолжает жить под охраной. Пост на проходной возле ее дома продолжал существовать, а она так привыкла к солдатикам, что даже не задумывалась об этом. Она неловко попрощалась, и быстрым шагом прошла через двор. Забежав в коттедж, она лихо крутанулась вокруг своей оси, несколько раз подпрыгнула и издала какой-то нечленораздельный крик. Потом, опомнившись, она рассмеялась, говоря себе: «Дура ты, Лидка. Видел бы тебя кто-нибудь. Но все же, как здорово!». Она не могла ответить себе, что здорово, она только чувствовала такую радость, какой не испытывала никогда. Раньше ее счастье было связано с кем-то другим, с детьми, с мужем, с Глебом Борисовичем. А здесь была ее личная, персональная, ни от кого не зависящая радость. Она изобразила еще несколько замысловатых па, и отправилась шить себе новое платье из белого, в зеленый цветочек, шелка, очень кстати оказавшегося в ее запасах. Обычно, шитье успокаивало Лидию, но сегодня она представляла, как в воскресенье она появится в этом новом, прелестном платьице перед Славой (мысленно она его уже так называла), как поразит его воображение. Дальше этого ее мечтания не заходили. Она не думала о том, что Слава женат, не думала о возможных последствиях их отношений. Да и какие отношения, просто он прокатит ее на яхте, и все. Но в глубине души она знала, что все будет, все будет, вот сейчас, когда большинство ее ровесниц становится бабушками, причем не только формально, но и внешне. Стоит только посмотреть, как располнела Зинаида, да и Саша, несмотря на всю ту же гордую стать, постарела, как-то выцвела что ли. Лида смотрела на себя в зеркало, специально приспособленное для примерок, безжалостный голубой свет делал невозможным какое бы то ни было вранье, относительно собственной внешности. Ну что ж, фигура ее вполне удовлетворяла, длинные ноги были все также стройны, грудь, плечи, даже, чуть обмягший живот выглядели вполне пристойно. Она распустила волосы, которые обычно собирала в замысловатую высокую прическу, и сразу помолодела лет на десять, а может, это взгляд влюбленной женщины сделал свое дело. Единственным, что вызывало ее сомнения, были руки. Руки, хоть и с маникюром, но вполне рабочие, со следами ожогов и порезов, полученных у плиты, с царапинами от веток и травы, ведь территорию возле коттеджа она много лет облагораживала сама. Она попыталась замазать огрехи тональным кремом, но получилось еще хуже. «Ну что ж, ничего не поделаешь. Да и он тоже не белоручка»,- подумала Лидия, вспомнив, как ловко он вязал узлы из толстых пеньковых канатов. Всю субботу она активно занималась собой, делала различные маски и притирания, утюжила платье, выбирала белье, и все время в ее голове не умолкал воображаемый диалог со Славой. Ей так хотелось рассказать ему о детстве, о войне, об умершем муже, о своем одиночестве. И она получала ответы, которые хотела услышать. В ночь на воскресенье она почти не спала, и за полчаса до назначенного времени уже была возле эллинга. В ее понимании это было не совсем прилично, и она ушла вглубь парка, то и дело, поглядывая на часы. Время тянулось бесконечно медленно, а сердце ее билось очень быстро. Наконец, эти тягучие бестолковые полчаса закончились, и с опозданием на пять минут Лидия появилась на пирсе. Слава был уже там. Загорелый, в коротких шортах и синей футболке он выглядел потрясающе. Увидев ее, он улыбнулся, но потом посмотрел озадаченно. Подойдя к краю пирса, Лида увидела суденышко, на котором предстояло плыть. Это было маленькое корытце с довольно грязной скамейкой, на дне которого застоялась вода, но влюбленная женщина бесстрашно шагнула на борт. В довершение всего, Слава напялил на нее неудобный спасательный жилет, пропахший рыбой или протухшими водорослями. Наконец, они поплыли, но ни о каких беседах, или даже просто созерцании прекрасных скалистых берегов, не могло быть и речи. Как только менялось направление ветра, а менялось оно очень часто, Лидии приходилось чуть не плашмя пригибаться к дну яхты, чтобы не получить по голове вращающейся деревянной балкой на которой крепился парус. К счастью, этот кошмар закончился минут через тридцать, причалив к пирсу, улыбающийся Вячеслав Владимирович помог, Лидии выбраться, снял с нее жилет и поинтересовался, понравилось ли даме кататься на яхте. Лида выдавила из себя улыбку и произнесла: «Здорово!». Тут же она увидела у эллинга собравшихся яхтсменов, и с ужасом поняла, что больше никакого общения не предвидится. Она сухо попрощалась, еще раз поблагодарив за «доставленное удовольствие», и растрепанная, в помятом и испачканном платье поплелась домой. На глаза наворачивались злые слезы, но она сдерживала их ровно до двери коттеджа. Оказавшись в темном коридоре, она разрыдалась в голос. «Старая дура, с чего ты взяла, что можешь быть ему интересна? Вообще кому-нибудь интересна! Вырядилась! Покаталась на яхте!», - так она причитала, одна в пустом доме, ощущая себя совсем разбитой и никому не нужной. Даже мысли о детях не могли сбить ее с этого минорного настроения. Два дня она валялась на диване, пытаясь читать или смотреть телевизор, но чем дольше она прокручивала в мозгах сложившуюся ситуацию, тем более глупой и порочной казалась сама себе. На третий день окончательно опустел, и так небогатый в отсутствие детей холодильник, и Лида вынуждена была подняться и идти в магазин за продуктами, это заставило ее привести себя в порядок, поскольку даже в страшном сне она не могла представить себе, что появится на людях «не в форме». Выйдя из гастронома с полными сумками, она вдруг почувствовала, что их вырывают из рук. Будучи жительницей закрытого режимного города, где полностью отсутствовала уличная преступность, Лидия, не сопротивляясь, выпустила баулы, и увидела рядом с собой Славу. «Ну вот, а я уже третий день гуляю в вашем районе, и наконец-то вас встретил!», - произнес он, как всегда, улыбаясь. Лида от неожиданности не могла сказать и слова. Они медленно пошли к коттеджу. Как-то само собой получилось, что без всякой неловкости они миновали охрану, и все случилось, как мечтала Лидия. И она была счастлива. Нет, они были счастливы. Они не говорили о насущных делах, не выясняли, как будут жить дальше, не строили планов. Наверное, они оба понимали, что у их страсти нет будущего, поэтому не тратили ни времени, ни энергии на бесполезные и изматывающие разговоры. Целую неделю он каждую ночь проводил с ней, и она не задавала вопросов, о том, что думают по этому поводу его домашние. Ей не хотелось знать, что из-за нее ему приходится лгать и изворачиваться, она и не знала. В один из вечеров Слава сказал, что ему удалось достать путевки на маленькую турбазу, где среди недели нет никого, кроме сторожа. Лида обрадовалось, приготовила спортивный костюм, новомодные удобные туфли, под названием кроссовки, закупила продукты.
Вечером, накануне отъезда, неожиданно нагрянули гости. Саша и Зина, вернувшиеся из санатория на Черном море, наполнили дом громкими, веселыми голосами. Они принесли с собой корзину южных фруктов и бутылку домашнего сочинского вина. Всем было, что рассказать о прошедшем месяце. Сначала подруги делились восторгами по поводу своего отдыха. Современный санаторий позволял делать самые эффективные процедуры, и Саша, как врач, не могла не оценить их важности. А Зинаида без умолку трещала о полупустых чистейших пляжах, танцах на открытых верандах и баре с иностранными напитками. Отчитавшись о поездке, Зина взглянула на помолодевшее, сияющее лицо Лидии и спросила: «Ну, а ты, подруга, я вижу, времени тоже не теряла?». Что-то в ее тоне насторожило Лиду, и она придержала слова, уже готовые политься восторженным потоком. «Ну, я надеюсь, ты хоть знаешь, что у него семья? Два мальчишки, между прочим, десяти и двенадцати лет», - продолжала Зинаида. Лида изумленно вскинула брови: «Откуда ты знаешь? Ты же только вчера приехала?». Зина не ответив, продолжала: «Лидка, чем ты думаешь? Ты же Мезенцева. И такой пердимонокль…». Лидия отмерла и раздраженно сказала: «Ну и что, что Мезенцева. Тоже мне фамильная честь. И вообще, тебе какое дело?». «А такое, именем генерала улицу хотят называть. А ты… Ты как в глаза детям смотреть будешь? И своим, и его? Ты… Ты знаешь, я с тобой всю жизнь, и в горе, и в радости, что называется, но если не прекратишь, я… Я в горком пойду!» - выкрикнула Зинаида, срывающимся на фальцет голосом. «Да иди куда хочешь, но чтоб в моем доме тебя больше не было!» - заорала Лидия. Никогда она еще так бешено не ругалась, тем более с близким человеком. Зинаида, схватив сумку, выбежала из коттеджа, со всей силы хлопнув дверью. Саша, потрясенная столь бурным проявлением эмоций с обеих сторон, схватила початую бутылку с вином, налила Лиде и себе по полному бокалу, и заставила подругу выпить до дна. Потом пересев к ней поближе, она обняла ревущую в три ручья Лиду, и, гладя по волосам, успокаивала ее, как ребенка какими-то бессвязными словами. Когда та немного пришла в себя, Саша сказала: «Не плачь, Лидуша. Зина, конечно, дурочка, и ни в какой горком она, конечно, не пойдет. Но, Лида…», - Саша запнулась, не зная как мягче донести до подруги свою мысль. «Да, знаю, - обреченно произнесла Лида, - дети…». Она первый раз за две недели отчетливо представила себе, как отреагирует Глеб, узнав о ее романе.
В прошлом году он стал встречаться с одноклассницей, красавицей Зосей. С виду это была обычная школьная дружба, но Лидия знала, да сын и не скрывал от нее, что влюблен в эту гордую, капризную девчонку. Он решал ей все контрольные по физике и математике, ходил на все концерты, где она выступала, солисткой ансамбля народных танцев, и даже несколько раз выгуливал ее собаку, когда она слегла с ангиной. Но однажды, он увидел ее, идущую под руку с другим парнем, и все закончилось. Нет, он не перестал помогать ей в учебе, она по-прежнему бывала у них дома, но в глазах Глеба, когда он обращался к ней, загорался легкий, едва уловимый огонек презрения. Ни за что на свете Лидия не могла допустить, чтобы это презрительное снисхождение поселилось в их отношениях с сыном. И она поняла, что надо выбрать, и от этого, казалось, что ее режут по кусочкам раскаленным ножом. Саша продолжала гладить ее по волосам, а Лида сбивчиво говорила, пытаясь оправдать себя: «Ты понимаешь, я ведь столько лет одна. И всю жизнь, всю жизнь, я живу для кого-то. Но разве я не имею право, хоть на маленький кусочек счастья, ну пусть такого, ворованного… Конечно, не имею, я понимаю. Но больно, Саша, так больно!». «Знаешь, Лидуша, я когда-то так хотела петь, больше всего на свете… И, говорят, у меня были способности. Я ведь закончила курсы при Ленинградской консерватории, и все профессора говорили, что мне нужно идти на большую
