"Мёртвые души - 2"

Усманычу не платил, на х…р слал. Не сомневаюсь в этом. Он всё же начальник был: чего ему этот вертлявый хлыщ, которого он и в упор не видел. Да и таким же ушлым и подлым являлся; и всю усмановскую подлючесть хорошо чувствовал, и не боялся её, имел иммунитет надёжный… Это Равиль нас, молодых, по такой методе всегда обирал. До тех пор, по крайней мере, пока уж мы дружно переставали ходить на праздники и гулянки отдельские; а потом и вовсе увольнялись к лешему из нашего гнилого НИИ, унося накопленные обиду и недовольство с собой на улицу... Но на освободившиеся места новые “лопухи” приходили. И Усманов сразу же в них вцеплялся клещом - и начинал “доить” безбожно. Ему, гадёнышу, наш вечно-обновлявшийся коллектив был только на руку и на пользу…

40

- Знаешь, я когда в первый рабочий день во вторую комнату только зашёл, где мне вместе с ним сидеть 10 лет предстояло, то сразу же, как до сих пор помню, с его колючим взглядом столкнулся - холодным, враждебным, оценивающим, - которым он меня словно шпагой будто бы насквозь пронзил, соображая: лопух я или не лопух, слабак или духом крепок, и можно ли меня поработить и обирать по-полной… Он, сволота, таким взглядом пронзительно-хищным у нас всех новичков встречал, кто в наш отдел на моей памяти приходили. Так аферисты обычно на рынках профессиональным взглядом людей просматривают-просеивают - клиентов ищут себе, надёжный “объект атаки”. Вот и он, паскудина, таким же аферистом был, точно таким. Клянусь! Только в белом халате и с липовым дипломом инженера в кармане.
- Ему это тем легче было, в нашем секторе подлые делишки свои проворачивать, что молодёжь приходила к нам как правило совестливая и воспитанная, не грубая и не драчливая как на заводах и фабриках тех же, не склочная, с которой он расправлялся как повар с картошкой - на раз, два, три. Не со всеми, конечно же, но со многими - и с парнями, и с девушками зелёненькими, трусливыми, всего на свете боявшимися: ему было всё равно. Наоборот даже: чем добрей попадался человек, доверчивее, культурнее и податливее, и неопытнее - главное, неискушённее в подлых делах, - тем ему было только лучше, гадине, сподручнее и надёжнее. Таких он по-максимуму обирал, наживался на них по полной программе…
- И что в его поведении повседневном было самым-то мерзким и подлым, и на этом особо хочу, Витёк, твоё заострить внимание, - так это именно хищническое отношение к молодёжи. Ведь молодых всегда и везде “старики” опекают, как правило, под крыло берут - помогают, короче, побыстрее освоиться на новом месте, изучить порядки внутренние и законы, понадёжнее влиться в трудовой коллектив и закрепиться в нём на длительную перспективу. Это происходит повсюду: и в рабочей, и в научной среде; и в чиновничьей даже с её специфическими условиями. Это, если хочешь знать, главное правило жизни: старикам помогать молодым встать на ноги и опериться… А у этого суки позорного всё было наоборот: для него любой вновь прибывший молодой пацан или девушка - потенциальные “доноры”, жертвы, “объекты охоты и дележа”. Он их норовил побыстрей обобрать, пока они не поумнели и не очухались, и от него, паскудины, не отгородились. Чистый хищник был, этакий двуногий матёрый зверь, у которого напрочь отсутствовали сострадание к ближнему, совесть и честь; для которого маленькие и больные, неопытные, старенькие или выжившие из ума - главный объект, повторю, внимания и атаки…
- А если парень попадался ушлый, допустим, и тёртый, который его видел насквозь и не подпускал к себе, не поддавался на его аферы и провокации - приходили к нам иногда и такие, - так Равиль ему сразу же мстить начинал, войну против такого вёл негласную, но беспощадную. Слухи про него самые невероятные распускал, говорил на всех углах подлости и гадости. Мы же, молодые, глупые были, себя никогда не сдерживали, не контролировали. Совсем. Что у кого на уме крутилось - то моментально было и на языке. Мы за языком никогда не следили: жизненного опыта не было. Могли и колкости про кого-то в разговорном запале сказать, шуточки отпустить дерзкие, сочинить корявенькую эпиграмму. Сочиняли, да! - от скуки больше. Каюсь. Пусть и не по злобе, а так, скорее от дури и ухарства молодецкого… А этот вонючий гнидос сидит рядышком, притаившийся, - всё слышит, всё видит, всё подмечает. Услышит гадость какую-нибудь про кого-то - вскакивает и несётся её тому человеку передавать, чьё имя случайно у кого-нибудь из нас с языка сорвалось-слетело. Хуже бабы был, честное слово, прямо-таки ходячее радио, провокатор-профессионал. Передаст - и обратно идёт, довольный: он своё подлое дело сделал…

- А пацана опростоволосившегося, молодого специалиста, озлобившиеся старики потом выживать начинают, третировать и травить, лишать будущего в институте. Парень пишет заявление на расчёт и уходит в итоге, хлопнув дверью, место освобождает другим. И такое происходило несколько раз даже и на моей памяти. И всё благодаря Усманову и его стараниям. Представляешь, Вить, какой подлый и вонючий был этот гад, как он нам, молодым, досаждал и кровь портил…

41

- Я что-то не пойму, Валер, не возьму в толк, - не утерпел и вклинился я в разговор, прерывая напарника на полуслове, передохнуть ему этим как бы давая, душою, сердцем утихнуть; а себе самому - возможность лучше понять историю жизни Равиля, - у вас-то в отделе он что-нибудь делал? - ну-у-у, после того, как инженером стал и диплом получил на руки… А то всё профком и афёры какие-то, сплетни и подлости, и ничего больше. Работа-то у него хоть какая была? Давали ему её? доверяли?
- Нас, молодых, объегоривать и обирать. Да ещё тех простодыр доверчивых, кто ему, упырю, попадался под руку - вот и вся его работа, - услышал я в ответ насмешливое.
- Ну, подожди, а начальство ваше чего? - не унимался я. - Радимов, Огородников тот же. Они-то чего молчали и сопли жевали? не пробовали его приструнить и к порядку призвать, нагрузить задачами и программами?
- Радимов молчал, потому что… потому что ему вообще было до лампочки всё, кроме собственного кошелька и кармана: я рассказывал. Он на Огородникова всю текущую работу свалил - и обрадовался, хитрюга. А Вадим… Вадим пытался было по молодости, когда в наш НИИ только-только пришёл и много сил и здоровья ещё имел нерастраченных, оптимизма, Усманыча к порядку и труду приучить, человека из этой двуногой скотины сделать, специалиста. Да какой там! Усилия оказались напрасными! Равиль был хитрым и ловким как бестия, саботажником настоящим, профессиональным, которого за какие места ни хватай - не ухватишь: вывернется и выскользнет, гад. Кто его такому учил? - Бог весть! Родился, наверное, с этими своими подлыми качествами…

42

Я, помнится, крепко задумался от последних слов, недоверчиво покачал головой, нахмурился даже, не в силах принять услышанного, которое не укладывалось в сознании.
-…Странные ты вещи рассказываешь, Валер, прямо-таки неправдоподобные, честное слово, - наконец произнёс тихо. - Как такое вообще-то возможно, не понимаю, чтобы взрослый нормальный человек, инженер советский, покоритель космоса, на работе откровенно бездельничал всю жизнь - и избегал нападок и притеснений от руководства и коллектива, наказания и расплаты? Почему, поясни ты мне на милость, ваше начальство, правдолюб-Огородников тот же с ним справиться-то не мог? почему допускал подобное безобразие?!
- Потому что Равиль был совсем не прост, и никогда не отказывался от работы в открытую, в наглую не злил трудоголика-Огородникова, буром на него не пёр - вот в чём вся фишка-то заключалась, изюминка фокуса, чем он молодого начальника обезоруживал. Всё, что давал и предлагал ему Вадим, - он брал безропотно и без-прекословно. При желании мог бы, наверное, и работу всего отдела взять - пожалуйста, мол, давайте, я согласный!… Брал, улыбался, доверчиво кивал головой - и потом ничего не делал, совсем ничего, ни грамма. От чего уходил Вадим Александрович, к тому, бывало, и возвращался; «где садился, там и слезал» - как у нас говорят в народе.
- Могу в подробностях тебе, дружок, это всё живописать, “коль уж пошла такая пьянка”, как Усманов наших начальников за нос водил первое время, облапошивал и дурачил; как умело и ловко саботировал работу, пока от него не отстали все, рукой на него не махнули. Тебе это интересно будет услышать, поверь, работящему честному парню, - узнать, какие водятся существа в человечьем обличии, про которых ты у себя во Владимире, наверное, и не знал ничего, слыхом не слыхивал…

43

- Так вот, когда Огородников только пришёл в институт, а Усманов получил диплом инженера, наш НИИ Прикладной механики получил госзаказ вместе с другими столичными институтами: организовать экспедицию на Луну, луноход туда запустить для исследования лунной поверхности. Слышал, надеюсь, про это, как в СССР в конце 60-х годов легендарный луноход запускали?
- Конечно слышал, - охотно подтвердил я. - Я хоть тогда и маленьким ещё был, но про советский-то луноход знаю. Это же наша история, как-никак, славная и героическая. И в газетах я про это читал в 80-е годы, и в школе учителя физики нам про луноход рассказывали мельком, гордились им.
- Ну и отлично! Так вот наш институт непосредственно участвовал в том проекте, - с жаром продолжил Валерка рассказывать далее, обрадовавшись, вероятно, что не надо дополнительно ничего пояснять. - И Огородников - в первых рядах: там ему было где развернуться, удаль свою показать, учёному-то человеку и кандидату… И вот во время работы над лунным заказом он и решил подключить к данной теме Усманова, новоиспечённого инженера, испытать того в большом деле, уму-разуму научить как своего молодого товарища. Короче, захотел к творчеству Равиля привлечь, к большой космонавтике, которая одна и должна была, по его замыслу, спасти молодого парня от духовного загнивания и разложения.
Вчерне продумав дома один из участков полёта, один из “кусков”, он пришёл с ним утром пораньше в нашу вторую комнату.
«Равиль, - сказал Усманову с порога, подходя и садясь рядом за его рабочий стол, традиционно заваленный художественными книгами и журналами, газетами последними, кроссвордами. - Работу хочу тебе предложить интересную по луноходу. Ты не против?»
«Не против», - притворно жал плечами услужливый подчинённый, ошарашенный приходом начальника и его словами про луноход, про работу, неприятно поражённый ими, к тому моменту привыкший уже жить в институте как бы сам по себе: валять дурака, сибаритствовать, делишки разные проворачивать и прекрасно себя чувствовать.
«Отлично», - отвечал довольный Вадим и начинал бодро рассказывать парню свои соображения по поводу лунной экспедиции, что касались конкретного участка работы его собеседника. Рассказывал как всегда очень доходчиво и подробно, не упуская мелочи, отчего рассказ затягивался на час, а может даже и дольше. В течение этого времени Усманов покорно и понимающе тряс головой, мычал и поддакивал где требовалось, а сам то и дело украдкой посматривал на часы и заметно кривился при этом. Весь день-то его давным-давно уже был расписан почти по минутам, и внеплановая беседа с заводным Огородниковым рушила запланированный график, а кое-что и вовсе сводила на нет.
«…Ну что, Равиль, дорогой, что-нибудь понял