Баба Яга

выходить в другие сети, мы всё заблокировали.
¬– Я поняла, можешь давить, если буду сопротивляться, – улыбнулась Варвара, он словно почувствовал это и улыбнулся в ответ. – Спасибо, Вадим, ты прекрасный человек, и пускай многие со мной будут не согласны.
– Плевать я хотел на этих многих, – сказал Вадим. – Ну, пока. Жду твоего звонка, можешь писать, почта работает, если будут мысли.
¬– Обязательно напишу какую-нибудь гадость, что вы все недоумки и тупите, как обычно.
– Пиши, нам не хватает твоей критики. Был рад поговорить, до встречи.
– До встречи, – сказала Варвара, Вадим первый отменил вызов. Она долго смотрела на экран, панель уведомлений вспыхивала от десятков сообщений, ей захотелось всё просмотреть, в ней проснулся азарт, как и раньше, когда она с жадностью набрасывалась на работу.
Варвара дала команду на отключение, отодвигая ноутбук подальше от себя. На сегодня хватит, она сильно устала, голова кружилась, и безумно хотелось спать. С трудом заставила себя выпить кружку чая с печеньем и остатками сыра, она как была, не раздеваясь, упала в кровать и уснула.

16. Звон

Игорь проснулся рано утром, за окном было темно, рассвет и не собирался зачинаться. Он вскочил с кровати, будто его ударило током, голова была ясная и светлая, он улыбался, не до конца отойдя от волшебного сна. Это было уже не черное поле, по которому ходили странные люди, больше походившие на живых мертвецов, которых он часто видел в фильмах, они были гораздо реальнее телевизионной картинки, он чувствовал их запах, слышал их голоса, доносившиеся из ниоткуда, изнутри. В эту ночь он долго шёл по лесу, красивому, молчаливому. По дороге не встретилось ни одного зверька, он видел несколько пугливых пар глаз в чаще и больше ничего. Лес вёл его узкой тропинкой, заставляя продираться сквозь колючий кустарник, клоками выдиравший лоскуты с него, расцарапавший кожу в кровь, еловые ветви хлестали по лицу, по спине, он запинался о корявые корни, падал, вставал и шёл дальше. Тропинка вывела его на красивую поляну, посреди которой стоял небольшой домик. Он сразу узнал его, именно таким Игорь рисовал сказочный домик для дочери, рассказывая разные варианты сказок про ведьм и детей, где непременно должен был быть этот пряничный домик. На этом сон оборвался, он не успел и шага ступить на поляну, а в домике кто-то был, он увидел белый дымок из печной трубы.
Игорь пришёл на кухню, на столе лежала куча немытой посуды, раковина была забита чашками и тарелками, смотреть на всё это было неприятно, но он не находил в себе силы заняться приборкой. Вся квартира стала зарастать грязью. Он встал напротив стены, где в тонких металлических рамках висели рисунки дочери, и стал смотреть на пряничный домик, она нарисовала его одним утром, после долгой и страшной сказки. Домик стоял на зеленой поляне, окружённой высокими соснами и елями. Очнувшись от раздумий и переживаний после сна, он принялся мыть посуду.
На улице уже рассвело, когда он закончил. Холодильник был забит едой, к которой он так и не притронулся за неделю, перебиваясь обедами на работе и что-то перекусывая по дороге. Надо было менять свою жизнь, с сегодняшнего дня он больше не чувствовал всепоглощающего опустошения, отчуждённости от мира живых. Нет, он не захотел жить, мысли о скорой смерти, прочно укрепившиеся в его голове, не покинули Игоря. Он ждал её, ждал, как избавление, как возможность, в которую до конца не верил, находя в священных текстах изрядную порцию лжи и детской глупости. Он методично проверял продукты в холодильнике, проверяя срок годности, откладывая на стол просроченный творог, сметану. Он, как и раньше, закупал много молочки, уже дома понимая, что Алёнки больше нет, и кому он это принёс? Со временем он стал готовить для себя так же, как и для дочери, как это делала жена, находя в этом щепотку радости, представляя, как дочка, строгая не по годам, заставляет его есть, учит, воспитывает.
Закончив с ревизией, он замесил творожное тесто и нажарил сырников, сладкий запах разнёсся по всей квартире. Пока сырники дышали на столе, он прошёлся по комнатам и собрал все вещи, сдёрнул с кровати грязное бельё, которое он не менял больше полугода, уже совсем серое, и всё отнёс в ванную. В голове уже наметился план действии, что он должен сделать в первую очередь, во вторую – расписание выходило на всю неделю, не оставляя ему ни минуты на отдых. Игорь взял лист бумаги из принтера и записал, затем повесил его на холодильник, обложив магнитами из теплых стран, куда они ездили всей семьёй отдыхать.
После завтрака он долго убирался, тщательно вымыл пол, ванную и туалет. День перевалил за первую половину, по квартире гулял свежий ветер из окна. Игорь оделся и вышел на улицу погулять. Вид у него был неважный, многодневная щетина, никак не красившая его, борода росла жалкими клоками, словно ему кто-то подпалил лицо. Он шёл по улицу, проходя сквозь знакомые с детства кварталы. Вот показалась школа, куда пошла учиться Алёнка, в выходной день там никого не было, несколько мамаш с колясками нарезали круги по стадиону, и группа школьников придуривались на турниках. Он шёл дальше, выходя к трамвайным путям, перебегая дорогу, слыша позади себя раздражённые клаксоны, звонок трамвая, как в детстве, когда он был глупым подростком, соревнуясь с друзьями, кто опаснее пробежит перед трамваем. Он спустился к реке, волна сильного ветра ударила в спину, подгоняя, заставляя бежать быстрее по мокрому песку, бежать к самой воде. Лёд плавал неряшливыми кусками далеко от берега, река шевелилась, недовольно выплёскивая на берег мутную воду. Игорь встал у самой кромки воды, чувствуя, как вода плещется на его ботинки, брызгает на джинсы. Ветер уже не дул в спину, он дул в лицо, забираясь под куртку, холодный, мокрый и живой. Игорь дышал полной грудью, смотря на неспешный ледоход, и ждал. Он и сам не знал, чего ждёт, глупое, безрассудное чувство, часто овладевавшее им в последние месяцы, заставляло его уходить в дальние районы города, бродить там до ночи, до утра, что-то искать, идя на тонкий дребезжащий звон, который мог слышать только он. Игорь понимал, что сходит с ума и не противился этому.
В левое ухо влетел звук лопнувшей струны, он усиливался, потом затихал, переходя в непрекращающийся настойчивый звон. У Игоря заболела голова, он с силой сжал виски, широко раскрыв рот от боли, но звон усиливался, пока не перешёл в тихий металлический шум. Игорь понял, его снова зовут. Он хотел пойти прямо, через реку, его звали на другой берег, но сильный порыв ветра отбросил его назад, уронив на песок. Игорь встал и, с трудом превозмогая головную боль, побрёл к мосту. Навстречу ему попалось несколько собаководов, один из них спросил, не нужна ли ему помощь, а Игорь их не слышал. Он медленно поднимался по ступеням, шёл по мосту, держась за перилла, пока не перешёл реку. На другом берегу боль подутихла, стало легче дышать, он почувствовал силу в ногах, обернулся назад, его район скрыла туманная дымка, тяжёлой пеленой упав на реку. Он видел только часть моста и тёмные силуэты роскошных домов, стоявших у самой воды на собственной набережной с яхтенным причалом. Игорь пошёл вперёд, проходя район по диагонали. Как он очутился на МКАДе, Игорь не помнил, так же как и не помнил того, как перебегал дорогу на красный сигнал, как бежал по бульвару, вызывая удивление и испуг у прохожих. Он брёл по МКАДу на юг, следуя за звенящим маяком. Когда силы покидали его, он садился в первый попавшийся автобус, часто уезжая не туда, обратно в город, возвращаясь к бетонному кольцу, упрямо, до боли в ногах, с красными от напряжения глазами, идя вниз, не обращая внимания на проносившиеся рядом машины, на пыль и копоть, на жирную грязь под ногами, забрызгавшую Игоря с ног до головы. Он шёл, повинуясь этому тихому звону, и радовался, что вновь нашёл эту дорогу, что вновь придёт туда, где ему должны помочь или погубить – его устраивал любой из вариантов, хуже точно не будет. Слабо пробивалась мысль о том, что не стоит так доверять своим снам, что это всего лишь плод его воспалённого воображения, пережитой трагедии, с которой ему так и не удалось смириться, но она гибла под металлическим звоном, усиливающимся при её появлении… и мысль замолчала, затаилась, ожидая удобного случая, чтобы ударить.

Месяц пробился сквозь пелену туч, и в парке стало светлее. Варвара остановилась и засмотрелась на небо, тёмное, изрытое, комковатое, не способное разразиться на самую ничтожную грозу. Зима уходила, чувствовалось это и в воздухе, наполненном новой свежестью, и в небе, внезапно прояснявшемся, с весёлым тёплым солнцем, будящим заспанную природу. Варвара пошла по аллее и остановилась у старой липы, так же, как и она, почуявшей запах весны. Старое дерево молодилось, на ветвях пробивались первые ростки, готовящиеся стать почками. Вдалеке показалась группа загулявших гастарбайтеров, они шли в другую сторону, по диагонали пересекая парк. Она слышала их громкую недовольную речь, мужчины сильно выпили, но она не услышала в них агрессии, только усталость и злость, и обиду. Они скрылись, и всё стихло. Варвара подошла к липе и прижалась к ней, обняв ствол дерева, касаясь лицом коры. Маска съехала вниз, холодная кора приятно прижималась к её лицу, ещё немного, и Варвара услышит голос дерева, начнёт с ним разговаривать.
Варвара глухо рассмеялась, смех у неё получался всё лучше и лучше, не тот хрипящий кашель, как раньше. Она записывала свою речь на диктофон, а потом пыталась корректировать её, понимая ошибки, часто перенапрягая горло так, что на следующий день не могла разговаривать. Она обнимала дерево и думала, что это было бы чудесно, умей она разговаривать с деревьями, было бы не так одиноко. Липа задрожала нижними ветвями, обдав Варвару каскадом освобождённых льдинок, липа предупреждала её, что-то шептала.
Варвара обернулась и увидела, что на неё в упор смотрит высокий худой мужчина. В свете месяца она не разобрала его лица, тёмного, смотрящего скорее внутрь человека, чем на окружающих, и всё же она узнала его, ей показалось, что она его унюхала, так остро в нос вошёл его запах. Нет, от него не воняло, как от бомжей, ей трудно было объяснить самой себе этот запах, одновременно и кислый, и тёплый, и живой, и неживой. Она прижалась спиной к дереву, руки судорожно натянули маску на лицо, а он будто бы этого и не заметил.
Мужчина заговорил, быстро, сбиваясь, то шепотом, то переходя на крик, пугаясь своего голоса и не в силах замолчать.
– Послушайте, не бойтесь, пожалуйста, не бойтесь меня. Я, наверное, сумасшедший. Да, я точно сумасшедший, но это ничего не меняет, не может изменить! Я пришёл к вам, я знаю вас, нет, не знаю. Или знаю? Мы с вами уже виделись, один раз, помните, вы ещё заставили меня забыть, всё забыть, всё! Я был бы рад, правда, если бы мог забыть, но я не могу, не могу, не могу! Помогите, прошу вас, помогите мне. Я не знаю, что мне от вас нужно, но это можете сделать только вы, понимаете? Нет? Да я и сам ничего не понимаю, не понимаю! Я слышу, я слышу, как они зовут меня, они же живы, да? Вы же знаете, где они, правда? Вы были там, а может… впрочем, я не знаю, что может быть. Это глупо, чёрт, как это глупо! Я целый день шёл сюда, я даже не знаю, где нахожусь,