распущенными волосами, отросшими до плеч, в дьявольском сапоге выступает за ворота, входит в святое место, не боится, не жжёт её божественный свет, воистину, Антихрист пришёл на землю русскую!
Посмеиваясь, Варвара подошла к стенду, изучила план кладбища, быстро поняв как ей идти, и бодрым шагом пошла. Странное видение предстало перед ней, чем ближе она подходила к месту захоронения Каролины, тем пустыннее казалось ей кладбище. Глаза переставали видеть другие могилы, порочные богатые памятники, убогие оградки, заброшенные, заросшие могилы, машины, припаркованные на кладбищенских улицах – ничего этого она больше не видела, только яркое жаркое солнце, при взгляде на которое невольно улыбаешься, и пустырь, заросший травой и цветами, а вдали виднелся серый камень, небольшой, неприметный на первый взгляд – это была могила Каролины. Один камень, без шлифовки, натуральный, с выбитыми резцом именем, фамилией, годами жизни, от которых становилось жутко, высаженная васильками и ноготками лужайка и две кованные урны, намертво вделанные в фундамент, чтобы не украли. В одной из урн стояли засохшие розовые розы, такие же, как и принесла Варвара, на длинном стебле, но розовые. Варвара встала на колени возле урны, стараясь не раздавить живые цветы, и стала вытаскивать одну за другой розы из коробки, бережно ставя их в урну.
Поставив последний цветок, она почувствовала, как ветер принёс знакомый запах мёда и полевых цветов. Она повернула голову направо, к другой урне, там была Каролина, она перебирала цветы, стоя голыми коленями на земле. Ветер раздувал её белый сарафан с чёрными птичками, волосы были подвязаны синей лентой. Каролина блеснула счастливыми, но слегка недовольными глазами и улыбнулась.
– Ты, наконец-то, пришла! А я тебя ждала-ждала! – воскликнула Каролина.
– Я хотела, ты же знаешь, –¬ прошептала в ответ Варвара.
¬– Знаю, это я так, бурчу, – сказала Каролина и подошла на коленях к Варваре. Она обняла её, уткнувшись лицом в волосы Варвары. – Я так скучала, я так боялась, что ты не вернёшься!
Я тоже боялась, что потеряла тебя, потеряла вас всех, – прошептала Варвара, гладя Каролину по голове.
– А Ксюшенька молодец, правда? – Каролина подняла голову и весело посмотрела в глаза Варваре. –¬ Ты же им помогала, я знаю, ты помогала!
– Наверное, я этого не осознаю, – улыбнулась Варвара.
Каролина заплакала, стала гладить лицо Варвары, принимая от неё ласку, целуя пальцы, то припадая к груди, то вскакивая и расцеловывая Варвару, пока они не слились в долгом поцелуе, открываясь, передавая все тревоги, волнения, чувства, любовь.
– Расскажи мне стихи, пожалуйста, – попросила Каролина, прижавшись лицом к груди, обхватив Варвару руками, платье сильно задралось, но девушку это не волновало.
– Какие стихи? Я всё забыла, – прошептала Варвара, гладя Каролину.
– А ты вспомни, подумай, и вспомнишь сразу, – сказала Каролина и закрыла глаза.
– Хорошо, я подумаю, – сказала Варвара и стала тихо напевать странную песенку, мелодию которой она никогда не слышала. Стихи пришли сами, она не могла вспомнить их автора, да и не хотела, вспомнив только то, что они были посвящены академику Вавилову, о котором она недавно читала в книге «Дело Николая Вавилова», до сих пор переживая судьбу настоящего учёного и человека.
*Не приняли его, людская злоба, забыли о родстве простом,
Терзали, били год за годом, грозя с небес кривым перстом,
Покинутый, отброшенный на землю, не смевший гневный ор поднять,
Убитый, чистый, честный, желавший дело отстоять…
Теперь его уж нет, а ныне, не родился другой такой,
Открытый, добрый, умный, сильный, наивный гений и живой,
Бессильный против подлости, и не забытый!
Когда его, клеймя как вора, вели к позорному столбу,
Когда судьбу решала подлость и близость к низкому вождю,
Тогда тебя мы убивали, громили, резали и жгли,
Забыли мы про урожаи, и про заслуги, про «значки»,
Про знамя истинной науки, которое поднимал не раз,
Про истинную добродетель, которой нету и сейчас…
Тогда! Тогда всё было можно – казнить, возвысить, победить!
Тогда отцы-враги решали, кто должен жить, кого убить.
Давно уже царя забыли, сломали церкви, строим мир,
Мешаем омут кровавого бессилья,
А впереди идут лишь дураки, озлобленные, жадные до власти,
Тупая свора упырей, дрожащая, голодная до страсти,
Трусливая порода нелюдей.
Они! Они тогда подняли вопли,
Они поднялись из грязи, а он сам дал им встать на почву,
Он сам продвинул их в ферзи и проиграл, не видя правды,
Теряя жизнь, друзей, ключи от тех дверей, что раньше были не закрыты,
Теряя смысл тридцати годов, потраченных на поиск правды,
Растраченных, разграбленных трудов…
И кто? Кто об этом вспоминает?
Кто помнит про «святой» террор,
Направленный против правды,
В защиту Родины младой?!
Теперь его наука царица, власть ей отдана,
Вещают лица из экранов пустые звуки и слова,
Теперь генетика везде важна!
Но милый, Николай Иванович, взгляни скорей же ты на нас,
Какие стали мы? Остались, да, остались те же звери, без прикрас!
Опять подняло знамя «кудла», не та, которую гнобя,
Вожди и прихвостни, уроды, терзали Вас, как главаря.
Нет, генетика теперь свободна и под надёжным колпаком,
Бюджеты, инвестиции, рекорды – всё под контролем, мир спасён!
Успех, удача, слава богу! Теперь, наверно, заживём!
Но вот опять идёт к народу лысенковщины опасный звон,
Звенит, как чёрный колокол средь ночи,
Трещит наивная модель, и вот уже опять восстали
Все те, кого бы надо расстрелять, посмертно, много раз, прилюдно,
Повесить, сжечь, но не забыть, чтобы никогда не дать им снова
Свою историю творить…
Религия, научное мракобесие, переливаемое в массы,
Зловонное ума забвенье, желанье страшного царя,
Но, для других, не для себя, для этих,
Опять нас не тому все учат, опять всё надо упростить,
И разогнать к чертям собачьим всех этих сраных докторов,
Что пичкают умы трудящихся бесцельным мусором азов!
Нужна конкретная наука, чтобы два года – и в колхоз,
А может в офис, на работу, но чтоб зараз, без дураков!
Зачем нужна нам всем наука? Давай, давай же результат!
Есть план, есть деньги, есть и наука,
Которая всё в план не выдаёт, теряем показатели,
Теряем эффективность, боже мой!
Пора бы разогнать и кстати бы посадить разок другой.
За что? А разве это важно? Ведь есть же человек, а дело – Ха!
Есть человек – есть дело, вот что важно, а остальное ерунда!
Вот так вот, милый Николай Иванович,
Ужель генетика страшна? Гибриды, ГМО – опасно!
Проверить? Нет нельзя, заразно, не по заветам, нет нельзя!
Вы двигали нашу науку, Вы двигали наш мир вперёд,
И мир пошёл, оставив позади и нашу муку.
Не лживые бюджетные вливанья, не лепет уважаемых людей,
А честное, свободное знание поможет сдвинуть горы и воспитать людей.
Давить, давить нещадно всю мерзость мракобесного нутра,
Лысенковщину бить по морде, громить, рубить, но не рукою палача!
Всё знают, те, кто хочет знать,
Нельзя творить добро мечом, а знание не терпит лжи,
Не терпит подлости, горит огнём!
Везде, где только можно, нам долбят то, что надо знать,
Без объяснений, безапелляционно, запрещая думать, проверять.
Наука – новая религия, здесь вера выше, чем мозги…
Увы, история не учит – теперь Вы институт, проспект, дома…
Всё чаще стали слышаться те звуки, что и сгубили Вас тогда,
И вновь я слышу оправданья, и ложь по поводу побед.
И вновь вожди прессуют знание и меркнет свет во лжи речей и близких бед.
Варвара закончила читать стих и задумалась, почему именно он вспомнился ей, нестройный, без чёткой рифмы, который она сразу и не поняла, а когда смогла правильно прочесть, то запомнила. Его прислал когда-то Вадим, любитель свободной поэзии, предпочитавший читать тех авторов, которых ещё не поработили издательства. Она посмотрела на себя и поняла, что всё это время сидела на земле возле урны с цветами и читала стихотворение одинокому серому камню. Мир постепенно возвращался, она видела, как вырастают перед ней бесконечные ограды могил, как шумит машина, проезжая рядом по дороге, разговаривают люди, посмеиваясь над ней, странной женщиной с протезом, сидящей на земле и держащей руки так, будто кого-то гладит, прижимает к себе. Варвара увидела это всё, и то, что маска болталась на одной тесёмке, открывая всем лицо, и ей было плевать на то, что думают эти хихикающие втихомолку люди. Она обернулась к ним, вспугнув лицемерных цаплей, размашисто замахавших своими крыльями сочувствия и скорби, выпячивая добродетельные клювы.
Она встала и пошла к хозблоку, где можно было набрать воды в ведро, взять лопату, грабли. Она набрала воды и взяла небольшую тяпку. Вернувшись к могиле, она старательно выкорчевала все сорняки и полила цветы, испачкав и брюки, и футболку, а маску она выбросила в мусорный бак, стоявший рядом с хозблоком. Идя обратно, она забавлялась, следя за реакцией кладбищенских цаплей, целыми косяками улетавших при её появлении. В рюкзаке часто завибрировал телефон – это звонил Алексей. Варвара прижала телефон к сердцу, она знала, он приехал, и поспешила домой.
37. Капкан
Автоматические ворота заскрипели, грубый механизм дёрнулся, как раненый зверь от внезапно выстрела дробью в бок, и въезд открылся, резко, как будто это был пружинный механизм. В ворота въехала большая чёрная машина, отлакированный до блеска последний «Прадик», и ворота глухо ударили, закрывшись с явным усилием. Машина встала у двухэтажного кирпичного дома, за ним было ещё несколько пристроек и открытый бассейн. Участок был поделён на зоны, окружённые клумбами с цветами и фруктовыми деревьями. Всё было выполнено дорого и безвкусно, слишком много хозяин хотел сделать, показать, чем в итоге и не пользовался. В запустенье находились спортивная площадка, стол для настольного тенниса, засыпанный листвой, зона для барбекю с навесом, бассейн был накрыт брезентом с грязными разводами после недавно прошедших ливней.
Из машины вышел высокий грузный мужчина неопределённого возраста с помятым испитым лицом. У него был большой уродливый нос и маленькие бегающие глазки, отчего он был похож на карикатурную свинью из газет прошлого века, не хватало ещё цилиндра, грязного смокинга и трости. С пассажирского места спустилась высокая девушка с длинными ногами и распущенными чёрными волосами. На ней было короткое платье, слишком короткое для неё, когда она быстро шла и наклонялась, то открывались взору голые ягодицы, в которых утонули стринги. Платье свободно облегало фигуру, высокую грудь, зафиксированную бюстгальтером из мягких нитей, на шее было толстое жемчужное колье, много раз обвитое вокруг шеи, пальцы блестели от количества камней на перстнях, на некоторых пальцах было по два перстня сразу, крупные тяжёлые серёжки, яркий макияж, татуаж бровей, обрисованные губы, большие пышные ресницы. В целом она напоминала элитную шлюху, если бы не лицо, красивое, нелишённое прекрасных черт молодости, девушке на вид было не больше двадцати лет, но злые умные чёрные глаза, тонкие губы, разукрашенные помадой, искривлённые злой усмешкой и постоянно дёргающийся прямой нос, будто бы она что-то вынюхивала, как собака. Грузный мужчина не смотрел на неё, он вытирал шею большим грязным платком, ворот когда-то белоснежной сорочки был отвёрнут
