что мы молодая семья. Дети не выглядели больше уродцами, наверно, я примирилась с их лбом, зубами и клыками, научилась легко разбирать их лица, они все были разные, Си самая красивая, она же девочка, ей не хватало белокурых кудряшек, но у детей не было волос, голый плоский череп.
Нурлан шёл позади, в какой-то момент, когда мы проходили уже третий поворот тоннеля, он исчез. Я не придала этому значения, хмурый и Нурлан решали сами, что делать, и я им доверяла, как папе, как себе. Внутренне я чувствовала тревогу, исходившую от Нурлана и напряжённость хмурого, возвращавшегося назад. Ещё один поворот и мы его встретим. Тоннель стал изгибаться, бесконечный ряд закрытых комнат сменился открытыми дверьми, внутри царил настоящий хаос. Мы мельком заглядывали внутрь, но не решались входить. В комнатах была разбросана, сломана, буквально изжёвана мебель, пол был в почерневших пятнах чего-то густого, стены выпачканы в красно-чёрной слизи, а главное вонь, нестерпимая дикая вонь гниющего мяса. Я запомнила этот запах на всю жизнь. Играя в прятки с бабушкой в сельском магазине, я забежала в подсобку, чтобы спрятаться там. Я там чуть не задохнулась, в это помещение складывали в огромный бак всё гнильё, стухшее в жару. Меня нашли плачущую, испуганную, а бабушка потом целый день отмывала меня от этого запаха, въевшегося в кожу и волосы. И было мне шесть лет, одно из самых ярких впечатлений детства.
Идя вперёд, смотря в разгромленные комнаты или каюты, мы же на корабле, я думала, что в моей памяти сохранилось слишком мало хорошего из того, чтоб было со мной. Если бы я не знала, то подумала, что всё моё детство, вся моя жизнь состояла, да и состоит из череды, цепи неприятностей, трагедий, драм и всякого дерьма. Впрочем, как и у всех, с редкими проблесками счастья.
К нам бесшумно подошёл хмурый, и мы остановились. Он кивнул на раскрытую дверь, в комнате всё было вымазано красно-коричневой слизью, ещё не засохшей, тёплой. Меня затошнило, детей тоже, и мы зажали нос ладонями.
– Разминулись, ненадолго, – ехидно сказал хмурый.
– С кем? – спросила я, зажимая нос воротом комбинезона, серого, как и моём сне. На всех были такие же комбинезоны, куда-то делась моя кувалда, меч хмурого, топор папы, лишь Нурлан, подошедший сзади, как кошка, играл нунчаками, скаля зубы, недобро так скалил.
Из подсобки выехал робот. Машина подъехала к каюте, постояла, как бы осматриваясь. Если бы у робота была рука, он бы точно махнул ею на всё, как человек. Робот так и сделал, поёрзал на месте, туда-сюда, нервно вращая колёсами, и уехал в свою подсобку, пискнув на прощание, извиняясь.
– И где эта тварь? – спросил хмурый Нурлана, не обращая внимания на мой вопрос, я даже топнула ногой от возмущения.
– Уровнем ниже, я увёл её туда, – ответил Нурлан. – Но мне кажется, что их здесь две.
¬– Если не три, – заметила я, показав направо, тоннель в этом месте раздваивался, и из белого света на нас смотрели десятки глаз.
– Или три, – согласился хмурый, слева показалась точно такая же морда.
Червь, старый знакомый, чуть меньше, чем тот, что был в саду или в метро, компактный. Пути были отрезаны, можно было пойти назад, но Нурлан отрицательно замотал головой. Оттуда раздался далёкий вопль «Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!», поддержанный червями слева и справа. Уши заложило от этого рёва, но я не остолбенела, голова думала, надо было бежать, бороться сейчас с этими чудовищами глупо.
– Туда! – уверенно сказала я и вошла в загаженную каюту.
Это была точно та каюта из моего сна, большой круглый стол был изжеван, стулья переломаны, раздавлены. Я представила, как червь пожирает чужого и девку, и стало хорошо на душе, приятно, и я улыбнулась.
Пока я осматривалась, Нурлан и хмурый заставили дверь закрыться, стало тихо, рёв почти не пробирался внутрь. И куда же теперь? Мысли толкались, мешая друг другу, что же я смогла увидеть в этой каюте, нет, не сейчас, ещё во сне.
Вот оно! В полу, рядом с барной стойкой, был люк вниз, возможно вход в техническое помещение. Папа понял меня и бросился открывать его. Люк не поддавался, и Нурлан помог ему. Навалившись, используя ножки стола, сделанные из на удивление твёрдого сплава, они сломали замок, и люк, повиновавшись, раскрылся сам. И потянуло прохладой, свежим воздухом.
Дети смело спускались, Нурлан шёл первым. Когда Би исчез, я жестом показала хмурому и папе на шкафы из серебристого металла, облепленные слизью. Не успев ничего сказать, каюту затрясло от ударов. Черви по очереди, все три, ломились в дверь, стены они пробить не могли.
– Что ты хочешь сделать? – спросил папа.
– Не знаю, надо открыть шкафы, там что-то есть.
Хмурый пожал плечами и пошёл открывать левый шкаф, папа взял кусок ножки стула и подошёл к правому. Повозившись немного с замком, вздрагивая от ударов червей, они открыли оба шкафа, там стояли высокие баллоны с газом, я такие видела, их привозили рабочие, когда надо было что-то приварить, починить. Нас привлекали эти разноцветные баллоны с непонятными надписями, а взрослые пугливо отводили назад, ругали, не позволяли смотреть.
¬– Вскрываем, сбивай! – скомандовала я, голос мой потонул в победном рыке «Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы», и дверь сломалась, открыв половину проёма. Червь ломал её, рвал зубами, пытаясь схватить длинным языком хмурого или папу, пока они сбивали клапаны с баллонов.
Зашипел газ, наполняя каюту. Стало трудно дышать. В диком рёве и лязге ничего не было слышно. Я махала руками, пока хмурый и папа не поняли, что надо спускаться.
– А ты? – забеспокоился папа, крича мне в ухо.
– Дай! – скомандовала я, он поколебался, но понял и достал из кармана зажигалку. Папа не курил, но привычка носить с собой зажигалку осталась с института, где он выпендривался перед девчонками, как и многие.
От нетерпения я топнула ногой, заставляя его скрыться в люке, и чиркнула зажигалкой. Искра, вторая искра и пламя, крохотное, застывшее в моих руках. Я взяла его на ладонь, убрала зажигалку в карман. В этот момент червь прорвался внутрь, с трудом заползая, занимая сразу треть каюты, за ним толкался второй.
– Один, так один, – ухмыльнулась я и дунула пламя перед собой.
Облако взрыва заполнило комнату и застыло, ожидая команды. Это было очень красиво, стена огня, передо мной, я чувствовала его жар, мощь, но оно меня не трогало. Второй червь уползал назад, в спасительный тоннель, а первый метался, если так можно было назвать суетливые движения мерзкого неповоротливого тела.
¬– Раз, два, три, четыре, – считала я, спускаясь в люк, одной рукой держась за лестницу, а второй отщёлкивая пальцами, – и пять!
Люк захлопнулся, взрывная волна чуть не сбросила меня с лестницы, шахта закачалась, в ушах зазвенело, зашумело, и я оглохла, контуженная, вжалась в лестницу, дрожа вместе с ней. Но я успела услышать последний рык червя, его смертельную агонию – чудесная, вдохновляющая музыка, как последняя часть симфонии, когда тема расходится, раскрывается, доминирует, и вот-вот разразится гром, ударит молния и с неба хлынет долгожданный исцеляющий дождь.
Глава 15. Хоровод
Кто-то трогает меня за ногу, тянет вниз. Ничего не слышу, в голове монотонный шум от глухоты, зубы болят, тело обмякло. Не понимаю, как я не рухнула вниз, не расцепила руки, тело работало в отрыве от сознания, нокаутированного взрывом. Подчиняюсь и спускаюсь, судорожно сжимая холодные прутья. Улыбка не сходит с моего лица, перед глазами огненная стена, бьющийся в испуге червь, чудовище, которому я так и не придумала верного имени. Вот стена дрожит и сворачивается в пылающий, дрожащий от нетерпения огненный шар и бах! Каюта будто бы надувается, как воздушный шар, в который резко сунули шланг со сжатым воздухом, и это малые доли секунды, меньше, чем мгновение – и взрыв – БАХ! Огню тесно, горящему газу некуда деться, каюта сжимает его обратно, и кипящая свирепая энергия становится жидкой, разрывая червя на сотни тысяч кусков, сжигая его до золы, моментально, как и всё остальное. Огонь вычищает каюту, нет в коридоре, в этом белом тоннеле больше червей – они позорно и трусливо уползли в свои норы, до следующего часа. Пока я спускаюсь, робот-уборщик заезжает в каюту, здесь всё ещё жарко, но роботу нестрашно. Манипулятор трансформируется в брандспойт, каюта заполняется белой пеной, всасывающей в себя золу, липкую грязь, не успевшую сгореть, полностью пожирает, как туча саранчи уничтожает урожай. Робот ждёт, его время бесконечно, пена не скоро осядет, высохнет, и тогда он соберёт мусор, сожжёт его в пламени двигателя.
Эта фантастическая картина ярко вырисовывалась в моей голове, руки увереннее хватались за прутья, ноги перестали промахиваться. Спустившись на твёрдый пол, меня закачало, я ожидала, что лестница не кончилась, боялась, что ноги вот-вот провалятся, и придётся хвататься за холодные скользкие трубы. Наверное, у меня был такой счастливый и довольный вид, глаза горели радостью, озорством. На меня все смотрели удивлённо, Эй держал за штанину комбинезона, это он полез за мной.
– А круто получилось, правда? – очень громко, не слыша своего голоса, спросила я.
– Нет слов, – ответил Нурлан, показав, что оглох.
Папа тоже что-то сказал, но я не поняла, не умею читать по губам. Папа взял меня под руку и повёл.
Мы шли по тёмной шахте среди бесконечных кабелей, лотков, металлических шкафов. Узкая шахта, хмурый с трудом протискивался, задевая плечами кабели, врезаясь в шкафы, Нурлан играл с детьми, а меня толкал вперёд папа, не давая возможности толком рассмотреть. Особо смотреть было не на что, тусклые красные фонари каждые десять метров, кабеля, лотки, короба, кабели, холодный бетонный пол, иногда встречались лестницы наверх и вниз с непонятными обозначениями, некоторые я смогла различить: «АЬЯ», «ИОАЯ», «АЬЫЙ А». Не хватало букв, странный шифр.
Нарастал глухой гул, били барабаны. Это был простой ритм, подходивший для коллективного танца. Сквозь толщу стали и бетона проникала низкая мелодия, очень знакомая, похожая на военный марш, под который так весело идти по широкой улице, отстукивая несложный ритм в барабан. Я представила себе барабанщиц в высоких шапках, обшитых мехом, обязательно с кисточкой на макушке, в гусарских мундирах с золотыми аксельбантами, юбки белые, до середины бедра, взметающиеся при шаге, открывая стройные ноги, девушки перестраивались, сливались колоннами, демонстрируя отличную строевую подготовку. Высокие красные ботинки со сложной шнуровкой, натёртые маслом и блестевшие на солнце, яркие улыбки, смех и чёткий ритм.
«ЕИИЙ ООО», – прочитала я табличку. «Великий», но что за ООО? Гороскоп? Не подходит, глупость. Я стала перебирать слова, вслушиваясь в ритм, ничего путного в голову не шло, только хоровод, и мелодия подходила.
– «Великий хоровод»! – громко прочитала я. – Что они там делают?
– Хочешь посмотреть? – спросил хмурый.
– Да, а можно? – спросила я, поглядев на папу, он кивнул.
– Ты решаешь, – ответил папа.
– Ты ещё этого не поняла? – ехидно усмехнулся хмурый.
Фыркнув ему в ответ что-то язвительное и невразумительное, я уверенно полезла вверх. Меня обогнал Би, потом Эй и Си. Дети ловко, как обезьянки лазали по лестнице, смеялись, играли, опасно свешиваясь, хватая за ноги, щипаясь. Лезть пришлось долго, на четвёртый этаж, а может выше. Мы как-то с
