даёшь! – удивился пожилой лаборант и механик, его называли самым старым сотрудником лаборатории, ветеран Саныч, всегда на «Вы», без тени высокомерии.
– О, я этой песней свою жену очаровал, загипнотизировал, а то бы ни за что за прыщавого дрыща не вышла, – разулыбался Николай Фёдорович. – Есения, вы плачете? Что случилось?
Я вскочила и обняла его, звонко расцеловав. Он покраснел, необычайно довольный.
¬– Заслужил, заслужил, – хором пробасила лаборатория.
Я отпустила начальника и отошла в центр комнаты, за двумя белыми дверьми находились боксы, а за ними четыре лаборатории, но никто не собирался туда идти или принести мне халат.
– У меня такое чувство, что вы решили со мной попрощаться, да? – догадалась я и демонстративно помрачнела, но серьёзной маски не вышло, слишком хорошее было настроение. Не могли же они меня выгнать, точно не могли!
– Да Есения, прощаемся. Это и грустно, кто нас будет терзать, мучить вопросами, – начал Николай Фёдорович, за ним продолжил заместитель.
– Кто будет украшать нашу лабораторию. С тобой работается веселее, и спорить с тобой одно удовольствие.
– Да, нам всем будет вас не хватать. Но, расставание может быть и приятным, когда знаешь, куда отправляется тот, кого мы любим, а ведь мы полюбили вас Есения, – Николай Фёдорович остановил мою речь жестом, и я застыла с открытым ртом, с не вырвавшимися наружу словами благодарности. – Перейдём к главному. Есения, здесь без бокала не обойтись. Вы не пьёте, поэтому вам мы нальём по старой традиции «Буратино», а себе что положено.
Пашка Киселёв скрылся в боксе и вышел с подносом, на котором стояла большая бутылка шампанского и стеклянная бутылочка с лимонадом, для меня. Он держал поднос, а заместитель, ловко открыв бутылку, разливал шампанское, но никому не дал бокала. В последний бокал, самый красивый, он налил лимонад и протянул мне. Я взяла его двумя руками, лимонад был обжигающе холодным, они держали бутылки в нашем холодильнике, где было -72 градуса. Как по команде, все взяли бокалы, и Пашка унёс пустую бутылку и поднос.
– Так, у всех налито, – Николай Фёдорович осмотрел и кивнул, оставшись довольным.
¬– Есения, мы взяли на себя смелость, зная, как вы одержимы своей безумной идеей, и отправили запросы в разные лаборатории. Наша слишком мала для вашей амбициозной задачи, у нас другое направление, но мы все верим, нет, знаем, что ваша безумная идея не так уж и безумна. Мы верим, что вы добьётесь всего или чего-то другого, так часто бывает в науке, когда ищешь одно, а находишь другое. И нам ответили, не все, по правде сказать, только одна лаборатория. Но, зато, недалеко от вашей работы.
– Совсем рядом, дорогу перейти, – усмехнулся Пашка.
– Да, так бывает, что то, что долго ищешь находится прямо под носом, надо лишь открыть глаза, – важно кивнул Николай Фёдорович. – Есения, вашей идеей заинтересовались, нашёлся настоящий учёный, и вы включены в рабочую группу в качестве. Не бойтесь, не лаборанта, а в качестве консультанта-наблюдателя. Пусть вас не удивляет этот статус, в их лаборатории есть такая официальная ставка, и вы будете получать даже небольшую зарплату. Деньги не самое главное, но голодный учёный будет думать о хлебе, будет раз за разом изобретать мельницу и печь. Не отказывайтесь от зарплаты, я знаю ваш характер, и это мой последний приказ вам. Ну, что ещё сказать, поздравляем!
Он вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул мне. Пашка взял мой бокал, у меня дрожали руки. Я пробежалась по письму – меня приглашали в рабочую группу… текст поплыл от слёз счастья, я не разбирала этих длинных сложных названий, выхватив адрес лаборатории, и это был соседний корпус нашей многопрофильной больницы, где детское отделение было одно из самых маленьких, но зато самый красивый корпус, яркий, солнечный. Я знала, что там научный кластер, всё порывалась сходить, разузнать, разнюхать, что да как, но так и не решилась.
– Держи бокал, письмо никуда не денется, – Пашка забрал письмо и вложил бокал в ладони.
Я сжала пальцы, следя за тем, куда он положил заветное письмо. Николай Фёдорович поднял бокал, подошёл ко мне и звонко чокнулся.
– За вас, Есения! За вашу идею, за ваше стремление, волю! Мы верим в вас и счастливы! Ура! – на последнем слоге голос его дрогнул, а в глазах заискрились крупные слёзы.
Со мной чокнулись все по очереди, потом друг с другом, а я стояла и смеялась, видя всё в слёзном тумане. Услышав команду выпить, залпом осушила бокал, лимонад был что надо, аж зубы свело.
¬– Бейте, не жалейте ничего! На счастье! – скомандовал Николай Фёдорович, и я с удовольствием разбила бокал об блестящий пол, зазвенела лаборатория от бьющегося стекла. Все хохотали, подходили, пожимали мне руки, некоторые, осмелев, целовали галантно ручку.
Как же я счастлива! И нет грусти, что расстаёмся – встретимся, обязательно встретимся, как я найду свой… не скажу, пусть это будет пока секретом и для моего дневника. У меня безумная идея, иногда мне кажется, что я сошла с ума. Наверное, частично так и есть.
Домой я вернулась неизвестно как, не помню дороги, ничего не помню. В лаборатории меня накормили бутербродами с икрой, пирожными, устроили настоящий фуршет. Я поцеловала каждого в щёку, обняла, впервые поняв, как много у меня друзей, молчаливых, не просящих ничего в ответ, готовых помочь, всегда, без лишних вопросов. Я почувствовала это, не выдумала, такое нельзя выдумать.
Пока я слонялась по квартире, меня вызвала по телеге Оля, у неё было окно. Увидев моё счастливое лицо, неподобающий вид, я слонялась по квартире в одном белье, обычно я не позволяю себе таких вольностей, она выпытала у меня всё. Я сама ей рассказала, запинаясь от желания высказать сразу всё. Она заставила меня надеть платье, повертеться перед камерой, долго смеялась, когда я описывала танец бабуинов в лаборатории. На моё замечание о том, что никто не желает со мной знакомиться, она ответила сразу – они боятся моего взгляда, слишком умная, такое никому не нужно, такая никому не нужна.
Плевать! Мы проболтали до вечера, пришла мама и я начала рассказ заново, не хотела ей всё рассказывать по телефону. Оля была с нами, немного сонная, но счастливая за меня, я всех заразила счастьем, пускай и на один вечер, ночь, утро, на чуть-чуть!
Глава 37. Новый мир
Прошло несколько недель с момента радостного события, а я так и не смогла добраться до заветной лаборатории. Не успевала, когда выходила из корпуса темнело, подкрадывалась к научному корпусу, дёргала входную дверь, а мне навстречу выходил улыбающийся охранник, говоря, что никого уже нет, все ушли по домам, одни только мышки подопытные и кролики остались. И я уходила ни с чем, обещая себе, что в следующий раз точно выйду вовремя и, хотя бы, сдам документы.
Меня тоже никто особо не дёргал, не звонили, прислали одно письмо на электронную почту, дублирующее приглашение, и всё. К концу второй недели я поняла, что боюсь туда идти. Эта внезапная мысль ужалила меня при выходе из метро, почему-то я испугалась и скрылась в парке, сделав значительный крюк. Да, боюсь, это действительно так. Боюсь, что меня не примут, вышвырнут, высмеют, но это ерунда, насмешек я не очень боюсь, неприятно и всё. Мама уехала с Дамиром на неделю отдыхать, и дома я была предоставлена сама себе, некому было меня пнуть, успокоить, заставить. Оля тоже пропала, у неё много работы и она редко выходила на связь, готовилась к какой-то там конференции по защите прав женщин. А почему только женщин? Этот вопрос я ей задала недавно, но так и не получила ответа. Мне одной непонятно, почему защищают права только женщин или секс-меньшинств? А, ну есть ещё малые народы, как у нас их называют, цветные, за этот термин Оля бы меня убила, она стала настоящей американкой и очень остро воспринимала мои расистские шуточки.
В воскресенье у меня был первый выходной в июне, мне не разрешили выходить на работу в хоспис, и было много времени подумать, порассуждать о себе любимой. Дома сидеть невмоготу, и я, разодевшись в голубое платье и новые босоножки, усилив себя яркой помадой и тушью вышла пугать горожан. Я себе казалась пугалом, так смешно я выглядела с накрашенными губищами и чёрными густыми ресницами. Я ещё делала взгляд глупее, часто махала ресницами, но хватало ненадолго, становилось так смешно, что стояла и ржала над собой, а прохожие думали, наверное, что я тронутая или обдолбанная.
Прогулка по парку Горького развеяла мои тягостные мысли, уничтожив самокопание до самых корней. Голубое небо с тонкими облаками, шум неспешной реки, запах воды, жужжание велосипедов, много молодых людей, детей, куда-то бегущих, визжащих и скачущих на месте, как заведённые игрушки. И все они были здоровые, весёлые, готовые жить долго и весело. Игра в гламурную цыпу у меня не получилась, надоело строить из себя непонятно кого. И меня перестали замечать, вот так, что-то отпугивало их в моём лице, во внимательном взгляде, а я рассматривала каждого мужчину, каждого парня, будто бы он у меня на приёме. Ничего не могу с собой поделать, и это их пугает, им нужна дурочка с надутыми губками и пустым взглядом, готовая хоть сейчас задрать юбку и.. а что и? Не будут же они прямо здесь трахаться? Я читала, что во Франции такое возможно, если ты никому не мешаешь, но у нас за это возбудят административное дело, поиздеваются как следует. Парочки обнимаются, жмутся, ласкаются, на грани приличия. Девочки помладше излишне выпячивают свою сексуальность, садятся верхом на парней, думая, что это так сексуально, а по факту вульгарно и неинтересно. Я наблюдала за многими, пока шла по набережной, наблюдала за реакцией прохожих, часто злой, особенно у женщин пожилого возраста или вступивших на скользкую дорожку старения. Мне больше нравились робкие пары, идущие рядом, касаясь пальцами, кончиками пальцев, вздрагивающих, когда он или она коснуться плечом другого, покраснеют. Девушка отведёт его поцелуй, проворчит что-то смущённое, но через несколько десятков шагов, улучив момент, когда никто не видит, сама быстро поцелует его. Я следила за ними, а они не видели меня, следующую по пятам, как охотник или натуралист крадётся за невиданным зверем.
Вот я думаю, завидовала ли я им? Нет, долго искала в себе зависть, но не нашла. Мне было интересно увидеть это напряжение от недозволенности, от подавленного желания. В моей жизни этого не было, но я помню, что до больницы мне нравился один парень из старших классов. Он всегда так важно и обстоятельно говорил, я делала вид, что слушаю. Неужели он не видел, что я хочу, чтобы он меня поцеловал? Или я не так смотрела, плохо закусывала губу, прочитав об этом в интернете пост «как показать парню, чтобы он тебя поцеловал» или что-то такое. А сейчас я этого не хочу, мне мало одного желания, страсти, называйте, как хотите, но этого слишком мало.
Стало темнеть, и я поняла, что устала и хочу есть. В кафе у дороги сидели какие-то крутые мужики, это сразу понятно по ключам на столе и разговорам. Я села, заказала плотный ужин, чем немало удивила официантку, ко мне даже повар вышел лично поблагодарил за заказанное мясо на углях. Салат я смела в один укус и томительно ждала суп, изредка поглядывая на мужчин. Они явно обсуждали меня, мои ноги, маленькую грудь, тело, по
