обрывкам разговоров я поняла, что они бы меня оттрахали по кругу. Меня это так рассмешило, что они замолкли, поймав мой насмешливый взгляд. И ведь ни один не подсел, ни завёл разговор, я бы поговорила, мне было интересно, что это за самцы.
Ко мне подсела девушка, вся бледная, как покойница. Она была тощая, на вид тощее меня, а я ем много, все удивляются, как в меня столько влезает, только мама и Дамир понимают, что при моём образе жизни надо постоянно подбрасывать углей в топку. Дамир как-то сравнил меня с балериной, а что, я похожа, осанка ровная, могу важно так посмотреть, свысока, рост позволяет.
Девушка объяснила, что побаивается этих мужиков и хочет просто поесть. Мы сделали вид, что подруги, она заказала салатик и ещё какую-то чушь. Как округлились её глаза, когда мне принесли большую тарелку с бараниной и говядиной, картошкой, запечёнными помидорами, миску соуса.
–Ты всё это съешь? – в ужасе спросила она.
– Непременно! – с удовольствием ответила я. Она сначала отказалась от моего предложения поделиться с ней, но, видя, как я аппетитно ем, как вонзаются в нос ароматы запечённого мяса, чеснока и сыра, сдалась, съев небольшую тарелку и сказав, что так объелась, так объелась, что не сможет идти.
Мужики за соседним столом допили своё пиво и ушли. Мне хочется думать, что это я их опозорила, они же пили пиво и закусывали какими-то жалкими гренками, нарезками. Точно опозорила. Повар опять подходил, спрашивал, как ужин и сделал большую скидку, а то меня жаба слегка поддушивала, я обычно в кафе столько не трачу. Разница пошла на мороженое, которое мы и съели. Девушку звали Полиной, мне сначала не понравилось это имя, сразу вспомнилась сестра Дамира, но она оказалась вполне ничего. Училась во втором ВУЗе на журналиста, до этого получила диплом психолога и поняла, что это не её. Она так же, как я, вышла на охоту, если это можно так назвать, желая с кем-нибудь познакомиться, погулять, и проходила весь день одна. Парни, мужчины, мужики – все, как мальчики, чего-то боятся, а когда видят девушку, гуляющую одну и улыбающуюся непонятно чему, думают, что она мечтает, думает о чём-то, незачем её трогать. А она грустит, удивляется, почему её боятся, почему надо быть обязательно куклой, чтобы к тебе побежали знакомиться самцы бесхвостой обезьяны? Может потому, что ты сама не обезьяна, а разным видам животных нельзя скрещиваться?
С Полиной мы расстались, не обменявшись телефонами, слишком разные,¬ это чувствовалось сразу. Не знаю, как у других людей, в книгах всё описывают слишком идеалистично, шаблонно, но я часто сразу понимаю, интересен мне этот человек или нет, буду я с ним общаться дальше или не буду. Я этому научилась после больницы, до этого старалась дружить со всеми. А зачем? Хотела влиться в компанию, быть как все. Не хочу быть как все, лучше остаться одной.
Не знала, что я стала такой заносчивой. Не хватает ещё высокомерия и чванливости, не знаю, что означает это слово, а словарная статья мне не помогает. Такое далёкое слово, из других веков, другого мира.
А есть ли он этот другой мир? Я его себе придумала, как и многие правила жизни. Мне постоянно твердят, что моя работа – это вклад в общее дело, что это богоугодное дело, а я молчу и злюсь, выслушивая всю эту дребедень. И они не понимают, что это не для меня, что я не делаю ничего во славу какого-то господа! Вы ещё процитируйте «Цитадель» Экзюпери, с трудом дочитала эту муть, заставила себя и ничего не нашла в этой демагогии и религиозной агитации, а мне так хвалили, советовали прочесть, чтобы понять своё место в этом мире. А это не моё место! Ничего не желаю делать во славу этого ГОСПОДА, который убивает детей, жестоко, радостно, заставляя кричать от боли так, что челюсть у ребёнка выходит из пазов, что лопаются сосуды в глазах, рвётся кожа на руках и ногах от судорог, а ты ничего не можешь сделать, потому что не работают препараты! Потому, что кто-то построил завод и теперь мы должны потреблять его пустышки! Во славу какому ГОСПОДУ это всё делается? Какой чёртов храм вы все строите для себя, для чего живёте, чтобы отдать это всё злобному создателю?!
Не желаю, не принимаю и презираю вас за это! Я живу для моих детей, моих пациентов, мамы, Дамира, Оли, коллег с биофака, больше у меня нет друзей. Я живу для себя и делаю всё только для себя и ради себя. Вы назовёте это эгоизмом, а я называю это правдой.
В понедельник за мной пришли, гора пошла к Магомету. Я заигралась с детьми в отделении, мы устроили небольшой квест с загадками и конкурсами, у одного мальчика было день рождения, и праздник решили сделать для всех. Макар сначала жадничал, выступал, что это его день рождения, и эта жадность была частью первого конкурса. Я совсем забыла про своё решительное слово, забыла про научный корпус, обо всём забыла, играя с детьми.
Меня вызвала медсестра, а я сразу не поняла, что она сказала, устремилась в ординаторскую переодеться, сменить халат. Выработалась привычка, что меня вызывают, когда проблемы, поэтому мне и в голову не могло придти, что ко мне явился гость. На диване в приёмной сидела девушка в сером костюме, где-то моего возраста. Она меня узнала и встала при моём появлении. Строгий брючный костюм, белая рубашка с мужским воротником, сиреневый платок с логотипом научного центра, на лацкане пиджака висел значок с таким же логотипом, очень серьёзная на вид, если бы не причёска. У неё были ярко-рыжие волосы, стриженные под битлов, что ей безумно шло, длинный нос с небольшой горбинкой, лопоухие уши, скрытые густыми патлами и тонкие губы в дружелюбной улыбке. Она очень широко улыбалась, как в мультиках, ещё немного и голова поделится на две части. Я была выше, как мне показалось намного, и пока она шла ко мне с папкой, я разглядывала приталенный пиджак, перешитый под её фигуру, как строгие брюки не скрывали лёгкость походки, девушка слегка пружинила, желая подпрыгнуть и побежать. Следя за её походкой, не сразу обратила внимание, что она была в белых кедах.
– Привет, я Марина Цветкова. Может, сразу перейдём на «ты»? – спросила девушка, хитро щуря тёмно-синие глаза.
– Давай, – согласилась я. – Есения Гаус.
– Я знаю, кто ты, – многозначительно сказала Марина. – Мы тебя ждали-ждали, а ты никак не придёшь. Вот и решила сама к тебе зайти. Несколько раз приходила уже, но ты была в хосписе.
¬– Да, была, – задумалась я, с трудом вспоминая, что мне говорили о какой-то девушке, искавшей меня на прошлой неделе.
¬– Вот, твои документы. Дома прочтёшь и подпишешь, – Марина вручила тонкую папку.
– Там ничего особенного, простой договор. А ты уже закончила работу?
– У Есении Викторовны рабочий день закончился два часа назад, – строго сказала дежурная медсестра, не отрывая взгляда от монитора, она заполняла журналы. – Ночная смена заступила, а Гаус на работе.
– Не ворчите, Нина Андреевна, – попросила я.
– Иди переодевайся. Поговорим на улице, такая погода классная! Или ты спешишь домой? – спросила Марина.
– Нет, не спешу, – я пожала плечами, повертела папку и ушла переодеваться.
Переоделась в джинсы и футболку, на ногах кроссовки, халат и брюки с рубашкой сложила в корзину, хорошо, что не приходится самой стирать, каждый день у меня чистая одежда и запасной комплект. Была бы моя воля, я б приходила на работу в босоножках и платье, но принятые негласные нормы запрещают подобные вольности. Меня предупредили об этом сразу, в первый же день ординатуры, рассказав, как одна врач пришла в коротком платье и на каблуках, так больнице потом пришлось оправдываться, каяться за неподобающий облик врача. А что такого, если человек, тем более женщина, молодая женщина хочет быть красивой? Как бы то ни было, правила я соблюдаю, прихожу рано, ухожу поздно, когда воздух начинает остывать.
Мы вышли на свободу. Перед уходом я заглянула к детям, помахав на прощание, они ещё играли, разгадывали тайну старого замка, я не въехала в суть игры, а дети разом подхватили. На улице свежо и пахло цветами, все клумбы распустились, деревья шелестели влажными после короткого дождя ветками, пели птицы. Я невольно заслушалась, залюбовалась темнеющим небом, солнце было где-то далеко, не здесь, оно постоянно пряталось от меня по вечерам.
– Нас уже не пустят, лаборатории опечатали, всех выгнали по домам, – весело сказала Марина, когда мы подошли к научному корпусу.
– И правильно, надо выгонять домой трудоголиков, – кивнула я, забыв, что трудоголик – это я!
– Тебя в первую очередь! – засмеялась Марина, по-дружески толкнув меня в плечо. – А ты замужем? Извини, я могу задавать наглые вопросы.
– Нет, а ты?
– Я-то да, даже дочка растёт. Уже целых пять лет, как подумаю, сама не верю. Недавно ещё девочкой была, а тут ребёнок! – Марина заулыбалась ещё шире, светясь изнутри. Девочка должна была быть её копией и постоянно смеяться.
– Покажи фото, – слишком грубо, по-командирски сказала я.
– Ага, не веришь?! – Марина ехидно сощурила глаза и отошла на три шага в сторону, попробовала состроить какую-то недовольную рожицу, но ничего не вышло, и она расхохоталась. – Да ладно, я пошутила!
Она открыла на телефоне галерею, где была одна её дочь, немного папы и секвенаторы, весы, хроматограф, потом опять дочка, хохотавшая на качелях, кидающаяся песком, резвящаяся в реке, и снова секвенаторы, микроскопы, пробирки, колбы, пустые коридоры.
– О, ты знаешь, что это? – удивлённо спросила она, когда я задержалась на одном из секвенаторов, блестящем и красивом, я о таком читала год назад в журнале.
– Знаю, не думала, что он у вас есть.
– Есть. Его Серёжа выбил. Он вообще столько оборудования выбил! – она замолчала, закусив губу до красноты.
– И? – требовательно спросила я.
Мы обошли корпус по периметру и встали у центрального входа. Марина думала, искоса глядя на окна.
– Не знаю. Как точно сказать, – начала она. – Если скажу, не обидишься?
– Не обижусь, – кивнула я и добавила, усмехнувшись. – На глупости не обижаюсь.
– А ты мне нравишься, Серёжа в тебе не ошибся! Ой, знаешь, как он заинтересовался твоим делом! Как пришёл запрос, так досье целое на тебя составил! Мне кажется, что он в тебя влюбился!
– Он меня никогда не видел. И любовь мне не нужна, – отрезала я, побледнев, почему-то мне не понравилось то, что она сказала, а ведь обещала не обижаться.
– Да, не видел. Я ему нашла несколько твоих фоток, тебя в сети нет, нашла в заметках новостных сайтов, в кэше покопалась. Ты, оказывается, ещё и уголовница, и мятежница! – восторженно сказала Марина. – Серёже это очень понравилось, но фотки твои смотреть не стал. Хорошо, что ты не замужем! Ты не обижайся, у нас спор ¬ я обещала ему, что выдам его, то есть женю! Это у нас спор ещё с университета.
– А вы учились вместе?
– Да, с первого курса вместе, и работать пошли вместе, но замуж я вышла за Цветкова. Серёжа не мой тип. А до замужества была самой лучшей из армян!
– В смысле?
¬– Самый лучший из армян – это маршал Баграмян! Так мой дедушка всегда говорил. Фамилия у меня Баграмян. Но я не об этом. Вот, у нас куча оборудования, спецов тьма, все умные, одна я никак не въеду, как это секвенатор работает, в голове не укладывается. Мне результат нужен, а они хихикают!
– Я тоже не разобралась, знаю, что молекула должна стремиться к катоду, надо нарезать, праймеров навтыкать, а дальше
