такой, красивый, накаченный, с белоснежной улыбкой, они неплохо смотрятся вместе, не Барби и Кен, но что-то похожее. И всё равно это не то, она с горькой усмешкой называет его андроидом-вибратором, с ним весело, отличный секс, классные друзья, шумные вечеринки, где надо постоянно вращаться, крутиться, веселиться, чтобы не чувствовать себя чужой среди этого пустого блеска. По-моему, Оля слишком много ждёт от людей, перечитала русской классики, где главные герои не могут спокойно жить, просто жить, без высокой глубокой цели, душевных терзаний, сердечных мук, дум о будущем народа и прочей чуши, которой прикрывались эти бездельники. Оля не бездельник, скорее наоборот – яростный трудоголик, хотя так она меня называет, упрекая в том, что я ничего не делаю для себя – нашла бы уже парня и встречалась с ним по выходным, ловила эндорфины во время секса. То же самое мне пытается внушить и мама, жду не дождусь, когда станут водить в гости молодых мужчин, бороться с синим чулком.
Все они правы и не правы – у меня нет выходных, и секс без любви мне не нужен. И Оле не нужен, как бы она ни старалась застилать глаза блеском новой жизни, вибратор честнее и проще, и в голову не будут лезть дурные мысли о том, что что-то не успела, не доделала, не довела, плохо проработала и так далее, обычные стоны Оли в письмах, на экране она бодрая, улыбающаяся, с неброским мейкапом. Нельзя врать себе.
Этой весной было так противно и грязно, что пришлось на два месяца забросить тренировки. Тело ответило протестом – болит всё, каждая мышца мстит мне! И поделом, сама виновата, пожалела себя. Начинаю заново, сдуру махнула в субботу утром десять километров и пролежала до вечера на кровати, отдохнула в единственный выходной. Это эффект загнанной лошади, так я его определила для себя, если остановлюсь, сбавлю ход, то сдохну. Поэтому надо бежать, не останавливаясь, не сбавляя темпа, но и ускоряться не стоит, сдохну.
Мама вытащила на занятие в фитнес-клуб. Это были групповые упражнения, в качалку идти нет никакого желания, не вижу смысла в этом самолюбовании перед зеркалом. На занятиях я была самая тупая, не успевала, краснела, бледнела, спотыкалась, пару раз упала. Это больше походило на танцы, я упиралась, но пришлось признаться, что мне понравилось, голова прояснилась и мышцы перестали ныть. Мы стали ходить вместе, по вечерам два раза в неделю.
Она вообще взялась за меня. Я сгорбилась, стала превращаться в богомола. Не верила, спорила, пока не увидела фотографии, видео, как я хожу, сижу, стою. И правда, насекомое какое-то, а не человек, особенно мне не понравился мой взгляд, не злой, но слишком требовательный. Мама силком потянула меня на курс массажа, я же врач, должна сама понимать, но это я могу прописать, обосновать пациенту, врачи же не болеют.
К нам домой приезжал здоровенный дядька с огромными волосатыми ручищами. Он раскладывал массажный стол в моей комнате, распоряжался, чтобы я расстелила постель, сбегала в душ. Пока я готовилась, он пил чай на кухне с мамой, они были давними знакомыми, по всей квартире был слышен его громкий смех, шуточки с естественным кавказским акцентом.
В первый раз я сильно переживала, застеснялась, испугалась чего-то, хотя в полной мере понимала, что будут со мной делать. И всё же было непривычно лежать на животе на этом высоком столе в одних трусах, беззащитной и беспомощной. Тогда я подумала, что чувствуют мои пациенты, доверяясь мне, сколько усилий нужно для такого доверия.
Артур, так звали этого громилу, массировал прекрасно. Он понял, что я врач, ничуть не удивившись, что я так себя запустила. Под его железными пальцами я заново знакомилась с каждой мышцей, кричала от резкой боли, сменяющейся приятным жаром, слушала хруст своих суставов, ещё немного, и захрустят кости, а из меня замесят тесто из костной муки. Особенно мне нравилось, как он разминает ноги, они становились такими лёгкими, гибкими. Артур не особо церемонился, не лапал, но, когда надо было массировать попу, без предупреждения спускал трусы и массировал так, что я стонала от боли и удовольствия. Искоса глядя на него, такого огромного, сильного, я думала, что если он захочет, то сделает со мной всё, а я не смогу сопротивляться, сил не оставалось, сознание то и дело проваливалось в полудрёму. Все мои опасения были напрасны, его длинные пальцы ни разу не дотронулись до запретных мест, я так и не решила для себя, дала бы ему или нет. Наверное, да, если бы он переложил меня со стола на кровать и проявил инициативу. Хорошо, что не проявил, а то бы сгорала от стыда потом перед мамой, которая, я уверена, ни слова бы ни сказала в упрёк.
После массажа Артур командовал мне ложиться в кровать, выходил, а я сползала на кровать, закутывалась в одеяло и в одну секунду засыпала и спала до вечера. Мама говорила, что пока я спала, они обедали, болтали, но я ничего этого не слышала. Я спала глубоко, без сновидений, просыпалась бодрая, с хорошим настроением и немного счастливая. К шестому сеансу во сне у меня начала сокращаться матка, и к приятной слабости и гибкости добавлялись множественные оргазмы, особенно классный был во время пробуждения. Я рассказала об этом маме, она покраснела и шепотом сказала, что у неё после массажа Артура тоже так бывает, быстро добавив, что никогда не спала с ним, они просто друзья, а у него шесть дочерей и он очень любит свою жену. Я так долго смеялась над ней, что мама поколотила меня в шутку полотенцем. Спасибо ей, она вернула меня к жизни, вырвала из закостенения, сбила застывшую смолу, вырвала из этого тягучего плена моей дурости.
Как прекрасно быть снова живой! И как мало надо для счастья – успокоиться! Столько лет училась, рассуждала, учила, доказывала, как надо всем жить, а о себе забыла. Правильно о нас говорят, что врач как сапожник без сапог, не думает о себе. Сохранить бы в себе это ощущение уверенности, щепотку счастья по утрам, волчий аппетит и желание жить для себя, не только для других.
Забавно, но я стала засматриваться на мужчин, не парней, они совсем глупые, а моего возраста или чуть старше. Что-то не то в моём взгляде или улыбке, они убегают, прячутся отменяя, такие глупые, ха-ха-ха!
Против меня замыслили заговор! Эта была моя первая мысль, я сначала не поняла суть произошедшего. Разобравшись, поняла, что заговор был в мою пользу, настоящий заговор, с клубом тайных заговорщиков, планом, не хватало устава или декларации, подписанной кровью.
Всё самое хорошее случается в конце весны, когда солнце яркое, но не жжёт, не парит, не злится, а природа расцвела, птицы свили гнёзда и так радостно щебечут по утрам. Мне очень хорошо запомнился этот день, понедельник, как ни странно. Я должна была поехать на кафедру, там меня ждали подготовленные препараты и результаты опытов по заражению бактерий модифицированной ревертазой, чтобы несчастная бактерия вырабатывала вдвое больше ценного белка. Опыты я не провожу, я там на правах вольного слушателя, которому любят ездить по ушам сложными терминами, путать в циклах, схемах репликации, что там куда встраивается, какие репрессоры они использовали, какие новые реструкторы использовали, а у меня голова идёт кругом, злюсь, ругаюсь на них, один раз даже побила начальника лаборатории. Слегка побила, в шутку, он от меня теперь бегает по коридору, как увидит, а сам по весу трое больше меня, но ниже ростом, все его называют мячом для боулинга.
Я вышла на улицу и поняла, что слишком легко оделась, ветер потрепал моё летнее платье, пожалуй, слишком короткое для серьёзного научного заведения. Переодеваться не стала, пошла к метро, с любопытством наблюдала за мужчинами, пялившимися на мои ноги. Поймав своё отражение в витрине, я увидела Барби: в нежно-персиковом платье с кружевным лифом, приталенное, расширяющееся к низу, норовившая взлететь при каждом порыве ветра, две беззаботные косички с вплетенными голубыми лентами, подкрашенные блеском губы, пышные ресницы, никакого тональника, лицо и так розовое, свежее. Я будто бы помолодела вместе с природой, стоять на одном месте прохладно, мерзли пальцы в босоножках на высокой платформе. Я разглядывала себя, ловила взгляды прохожих, иногда осуждающие, чувствуя себя невестой, хоть сейчас замуж! Очень хотела, чтобы кто-нибудь со мной познакомился, всё равно кто, в кафе бы сходила, улыбалась некоторым, пыталась строить глазки, видимо, неумело. Что-то отпугивает мужчин, что-то во мне пугает их мозг динозавра.
На кафедре меня встретили аплодисментами, всем очень понравился мой наряд, никто не стал надоедать расспросами, не замёрзла ли я. Я видела, что нравлюсь им, впервые пришла в платье, красивая, а не как обычно в джинсах, свитере, уставшая и злая. Они тоже заметили, что я помолодела, засыпали комплиментами, слышали бы их жёны, видели бы они меня, устроили вечером скандалы и сцены ревности.
Начальник лаборатории, Николай Федорович или Фёдор Николаевич, путаю постоянно, все путают, а он не обижается, засомневался, надо ли мне говорить. Все что-то знали, хитро рассматривали меня, ожидая, когда я взорвусь и стану требовать мне всё рассказать. А я сидела на небольшом диване, на нём обычно сидят спорщики, которых выгнали из лаборатории, и краснела от того, что платье слишком короткое, ноги совсем не скроешь, и приятно, и неприлично. Положила ногу на ногу и по вздохам мужчин поняла, что стало ещё пикантнее.
– Есения, вы нас тут не обольщайте. Мы и так тайно влюблены в вас, – сказал Николай Фёдорович.
– Почему же тайно? – удивился его заместитель, полная его противоположность, высокий, худой, будто бы начальника лаборатории взяли и на станке вытянули.
¬– Я не специально, – засмущалась я, приняв более-менее приличную позу, стиснув ноги и положив ладони на колени. Как мало нужно, чтобы разукрасить атмосферу самого серьёзного заведения, вдохнуть радость в этих очень серьёзных учёных – одна красивая девушка в вызывающем наряде, смущённая скромная развратница, и стадо учёных бабуинов подняли хвосты и ходят вокруг, показывая зубы, вышагивая несложный танец. Я не сумела сдержаться и захихикала, сквозь узкие щёлки глаз, наслаждаясь их танцем, они танцевали его для меня, и это было очень и очень приятно, я даже потеплела внутри.
– А ведь она над нами смеётся, а, коллеги? – кивнул на меня ведущий научный сотрудник, Пашка Киселёв, обычно терзавший меня долгой лекцией перед демонстрацией опыта. – Не находите? Мы увидели красивую самочку, распушили наши облезлые хвосты и стоим тут, выпятив грудь. Не хватало ещё начать свадебный танец или запеть песенку.
¬– Ой, спасибо! – расхохоталась я, ехидно усмехнувшись. – Не ожидали от меня такого, да?
– Признаться, нет, ожидали и надеялись, – сказал Николай Фёдорович. – Есения, вам очень идёт ваша молодость, не теряйте её, не губите впустую. Эх, был бы я моложе! А что я теряю, пора и танец танцевать и песенку петь, как Павел сказал.
Он вдруг запел высоким голосом, у него оказался приятный тенор. Я не обращала внимания на пару петухов, которых он пустил в конце, песня была очень знакомая, из старого фильма, о любви, о весне, об ожидании,¬ о том, что я чувствовала сейчас! Я заплакала от радости, не думала, что песня может так тронуть моё шершавое сердце.
– Ну ты Николай Фёдорович
