поднимались долго, до десятого этажа, я специально считала. Многие выдохлись, еле стояли на ногах, у меня у самой в висках стучало. Охранники давали десятиминутные перерывы, а один даже извинился, что лифты уже отключены, такие правила безопасности по ночам.
Нас расселили по камерам, тесно, в нашей было двадцать человек и десять коек. Мы легли по двое, прижавшись друг к другу, обнимая сзади, когда кто-то отлёживал бок, поворачивались синхронно, чтобы не свалиться на пол. Наша койка или нет, наши нары с Олей были верхние, она сама захотела лечь с краю. Радовало то, что в камере был нормальный унитаз, бумага, два полотенца и раковина с огромным куском стирального мыла, а на небольшом столике лежали пакеты с сухпайком и зубной пастой с жёсткой щёткой. Есть никто не хотел, тем более чистить зубы. Мы по очереди выпустили из себя накопленную мочу, у одной женщины начался понос. Она долго извинялась, а за что? Сральник один, открытый, есть подобие ширмы, но и всё. Хорошо, что вода в кране была чистая, ничем не воняла, не жгла горло, и я смогла напиться вдоволь, женщине на унитазе я посоветовала больше пить, чтобы не получить обезвоживание, будет хуже. Плохо, что не было ни одной кружки или стаканчика, приходилось пить, как в старых фильмах про детдомовцев или войну, хватаясь губами за холодный излив крана. После того, как мне пихали дубинку в рот, пришлось переступить через себя, начинало тошнить.
Утром дали жидкую кашу и чай с сахаром с двумя кусками серого хлеба. Каша непонятная, съедобная, но по вкусу не разберёшь из чего. Оклемавшись после ночи, мы шутили, что она из крошек с кремлёвского стола, про чай шутить не хотелось, его спасал сахар. Еда придала сил, мы перезнакомились, на время позабыв, где мы и кто мы теперь. Здесь были и случайные люди, попавшие под раздачу. Была даже одна женщина, которая честно заявила, что голосовала за президента, она никак не могла понять то, что с ней произошло, настойчиво, до хрипоты объясняя нам, что он не виноват, он же просто не знает! Идиотка.
В полдень пришла какая-то женщина в костюме, размалёванная, с надутыми губками, вся такая сладкая, в дорогой одежде. Она объявила, что пришла от какой-то там наблюдательной комиссии, узнать, есть ли у нас жалобы, как нас содержат. Ей рассказывали, а она и не делала вид, что слушает, улыбалась, кивала в такт речи и всё, ничего не записала, никого не сфотографировала, ничего. За ней пришла охранница, по погонам, мне подсказали, майор. Она объявила, что введён санитарный план «Заслон», поэтому мы не поедем в суд. Нас будут вызывать в телекомнату, и мы будем присутствовать на суде дистанционно. Мы проходили в университете новые санитарные планы и я, выйдя вперёд, забросала её вопросами: почему у нас не взяли анализы, почему мы находимся в камере с превышением допустимого числа арестованных, почему никто из охранников не носит индивидуальные средства защиты, почему сегодня не проводилась санитарная обработка камеры, санузла и не заменили постельное бельё? Она сначала оторопела, искренне удивившись, особенно когда я сыпала номерами регламентирующих документов, не зря же я так тщательно готовилась к этому зачёту, но охранница была опытная и быстро взяла себя в руки, ехидно заметив, что мы имеем право подать жалобу, где в письменной форме можем всё изложить, но только после отмены санитарного плана «Заслон». В стране новая волна смертельной инфекции, и государство борется за жизнь каждого гражданина, в том числе и осуждённого.
Она ушла, а до нас не сразу дошло, что мы ещё неосуждённые. Большая часть возмутилась, а я, переглянувшись с Олей, поняла, что майор сказала правду. Так и было, как я узнала потом. Суды были, но никого из нас не звали, мы же сами отказались, из-за боязни заразиться в телекомнате. На каждого задержанного была составлена такая бумажка, с одинаковым текстом, разные были фамилия и инициалы, а подписей не было, документ-то электронный, система верифицировала нашу личность и мы, якобы, подтвердили беспристрастному компьютеру наше согласие, точнее, несогласие участвовать в судебном заседании. Всё по закону, в точности с принятым регламентом о цифровизации судопроизводства. Дамир опустил руки, доказать ничего было нельзя – база данных стояла выше любых доказательств, и неважно, что заявлял сам субъект права, да и объект, без разницы. Суть в том, что если есть запись в базе, ¬можете хоть головой об стенку биться, запись в базе, это как десять заповедей Моисея на камне, нерушимо, божественно! Как мне объяснил Дамир, судопроизводство и правозащита, как и управление государством, отдано в руки программистам. Идея приятная, простая –алгоритм же не может врать, не может жульничать, брать взятки. Большинство людей в это верят, не понимая, и не желая разбираться, что алгоритмы меняют, когда следует, а данные в базу вносят всё те же люди. Зато какая удобная штука, если вам что-то не нравится или ошибка доказана – никто не виноват, ошибка программы, мы же в самом начале правового рая!
Через три дня за нами пришел конвой, как раз после ужина. Я ела долго, каша не шла в горло, подташнивало. Лейтенант выкрикнул наши фамилии: Мою и Оли. Мы удивились, нам дали две минуты собраться, а что там собирать? Взяли щётки, пасту и пошли. На нас надели наручники, туго застегнув сзади. Оля выронила пасту с щёткой, конвоир бросил их в урну.
Привели к лифту, мы поехали вниз, смотреть вперёд не разрешалось, мы должны были смотреть только в пол, по команде ходить, по команде дышать. Лифт приехал на старый этаж, пол шершавый, тёмный и кажется грязным, половина ламп не горит, камера видеонаблюдения застыла в одном положении, смотря в пустой угол. Когда нас подвели к новой камере, у меня всё похолодело внутри, а Оля не стояла на ногах. Сняли наручники и впихнули в зловонную камеру. Я поймала Олю, а то она точно бы грохнулась на пол.
– О, новенькие, – просипела толстая баба с дальних нар. Глаза ещё не привыкли к тусклому освещению камеры, поэтому я толком не разглядела, кто здесь был.
¬– Смотри, какие молоденькие, а? – пропищала мерзким голоском другая.
У шторки, за которой должен был быть унитаз, он там и был, судя по вони, были свободные нары. Мы сели с Олей, напряжённо разглядывая камеру, вслушиваясь в частое дыхание постояльцев. Я ощутила себя диким зверем, вбежавшим на чужую территорию, каждый волос на голове был наэлектризован, ловя малейшие колебания воздуха, а руки машинально сжимались в кулаки.
– Будем спать по очереди, – шепнула я Оле, она часто закивала, паника овладела ею, она дрожала, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
– Ты смотри, а одна порченная. Вишь, очко подбито, – каркающим кашлем расхохоталась какая-то баба, я не могла разглядеть её, что-то случилось с моим зрением от страха.
– Зато вторая ничего, как я люблю, – просипела толстуха и, долго ёрзая, встала с нар. Она подошла к нам и уставилась злыми маленькими глазками, морда её была опухшая, безобразная, как и она вся. – Чё, порядки знаешь? А, вижу, что не знаешь. Научу, не переживай. Готовься, сладенькая моя.
Меня передёрнуло от отвращения, толстухе это понравилось, она загоготала сиплым смехом и ушла срать.
Пробили отбой, погас свет, а мы с Олей так и сидели обнявшись, не в силах сдвинуться с места. Я ничего не понимала, в голове кружилась какая-то муть, к горлу подкатывал тошнотворный ком, дышать здесь было нечем, воняло так, что глаза слезились, а эти бабы курили постоянно, прикуривая одну за другой.
Нападение случилось внезапно, когда я стала дремать, а Оля уже спала на моём плече. Меня дёрнули за руки, заломали их до хруста, но я молчала, даже не вскрикнула. Оля закричала от ужаса, её ударили по лицу, я не видела этого, слышала удар, как она повалилась на нары, крича, зовя на помощь. Кто-то лез на неё, сдёргивал штаны.
Меня подвели к нарам толстухи, воспалёнными глазами я заметила рядом табуреты и стол. Толстуха сидела на нарах какая-то странная, что-то было в ней не так. Я не сразу поняла, что она была голая, сложно было опознать в этом месиве человека.
¬– Сдёргивай, я хочу пощупать, – приказала она, и с меня стащили штаны с трусами, долго возились с курткой, готовя наложницу перед ханшей, затем подвели к ней. Она запустила пальцы ко мне в промежность, долго тёрла, чмокая от удовольствия. – Какая целочка. Если укусишь меня, я тебе все зубы выбью, поняла, милашка?
Она была так близко, почти перед самым моим лицом. Меня давили вниз, чтобы я начала сосать её грудь. В нос ударил мерзкий дух давно немытой женщины, кала и дешёвого курева. Мой организм сработал быстрее мысли – я вырвала на неё всем ужином, который так долго запихивала в себя.
Никто не ожидал этого, хватка ослабла. Олю отпустили, она вырвалась и забарабанила в дверь, прося помощи. Этих секунд оказалось достаточно, чтобы я резко прозрела, глаза вспыхнули, а руки и ноги налились тяжёлой силой, видимо, был резкий вброс адреналина. Двумя ударами в морды я свалила тех, кто держал меня. Я не разглядывала их, я не видела в них людей, у них не могло быть лиц. Толстуха пришла в себя и с озверевшей харей ринулась на меня. Я схватила стол, который был прикручен к полу, чудом сумела вырвать его и обрушила на эту жирную тварь. Она осела, попыталась встать, я добавила ей табуреткой. Тоже сделала и с остальными, не слыша их мольбы, просто била каждой твари в голову, пока она не затихала. Не думала ни о чём, тем более о возможных последствиях. Слава всем богам, я никого не убила. Но сказать честно, убила бы – не пожалела бы никого!
Когда все лежали на полу, я нашла свою одежду, оделась. Помогла одеться Оле, она кричала, у неё началась судорога, пришлось положить её на нары и держать, чтобы она не разбила голову. Нащупав на полу кусок ножки стола, я сунула эту щепу ей в рот, как раз вовремя, Оля стала клацать зубами.
Наверное, у них там была камера, никто на Олины крики о помощи не пришёл, а вот когда я всех уложила, застучали ботинки, заскрипел замок, и в камеру ввалились охранники. Первый дёрнул меня, чтобы повалить на пол, но остановился. Не знаю, как я на него посмотрела, что я кричала им в хари, но они нас не тронули. Я, находясь всё ещё в очень возбуждённом состоянии, как зверь, готовый перегрызть горло любому, кто нападёт на его щенков, взяла Олю на руки, она прижалась ко мне, немного успокоившись. Тяжело перебирая ногами, я вышла в коридор.
– Где медчасть? – крикнула я на главного, внимательно следившего за моими действиями, жестом остановившего лупоглазых охранников, потерявших нужную строчку алгоритма своих действий –¬ бить нельзя, а что тогда делать?
¬– Давайте мы поможем, – предложил капитан.
¬– Нет, вы уже помогли, уроды, – глухо ответила я и пошла к лифту.
– Передай наверх, пусть готовятся. В камере убрать, – приказал капитан и пошёл за мной, один.
У лифта мои силы кончились, и я осела на пол. Он вызвал лифт, и он приехал. А я думала, почему он работает, тогда же не работал? Капитан взял Олю на руки и вошёл в лифт.
¬– Сама встанешь? –¬ спросил он, и это больше звучало как приказ.
Я поднялась, держась за стену, спину ломило так, что трудно было дышать, а глаза превратились в сплошные красные круги, я почти ничего не видела, и вошла в лифт. Лифт уехал на самый верх. На этаже нас ждали носилки, капитан
