– улыбнулась я, с вожделением глядя на пиццу и боксы с котлетами. –¬ Я подумала, что если вы найдёте мою плазмиду, то распечатаете мне её на плоттере, хочу дома повесить.
¬– Мы найдём, вместе с вами. Без вас точно не найдём, – поправил он, и мне показалось, что это не была обычная вежливая лесть, он действительно так думал. – Если найдём, я ей обклею все этажи, а на улице баннер повешу.
Мы расхохотались. Он сделал чай, рабочий, из пакетиков, я-то привыкла к хорошему, покрепче. Положив котлету на кусок пиццы, воткнув вилку в контейнер с салатом, я без стеснения заявила:
– Буду есть руками, простите мне мою небрежность или необразованность, но мучаться с вилкой и ножом нет сил и желания!
– Вот и прекрасно, а то я думал, что придётся строить из себя светского дога, – ответил Сергей Николаевич, сделав важное каменное лицо, чуть выдвинув челюсть, отчего стал немного похож на породистую собаку.
¬– А что, приходится надевать узкий фрак? – язвительно спросила я, примеряясь, как лучше взяться за мой суперпиццеброд с котлетой. Он сделал себе такой же, без раздумий взяв острым концом к себе, предлагая чокнуться, будто бы у нас в руках были бокалы с шампанским.
– Приходится, к сожалению, слишком часто. Очень утомительно, уходишь злой и голодный. За вас, Есения!
Мы чокнулись пиццебродами, я откусила большой кусок, с любовью смотря на него. Пусть только опять назовёт меня Есения Викторовна! Мы ели быстро, он не уступал мне в аппетите, как другие, и нельзя сказать, что он был толстый. Не спортсмен, обычный человек, немного расширившийся с возрастом. Меня это мало волновало, накаченный он или нет, я не считала это основным критерием для мужчины, красивой должна быть женщина, а мужчина должен быть сильным и умным, таким, как он.
Я замечталась, поплыла от еды и переглядывания с ним. Мы уже принялись за торт, было бы здорово прилечь и поспать пару часов.
– Есения Викторовна, – начал он, я гневно замотала головой. – Хорошо, Есения. Тогда и вы называйте меня Сергеем, а не Сергей Николаевич, как вы любите.
¬– Хорошо, Сергей, – ласково улыбнулась я, и когда я научилась строить глазки? Ведь сижу и строю глазки, жду, когда он меня поцелует. Я забыла обо всём, кровь прилила к голове, горячая, загудело в ушах, не хватало ещё начать вздыхать и жеманничать, чтобы это ни значило.
– Есения, мы успешно заморили червяка, как вы считаете?
– Вполне.
– Тогда расскажите мне, как вам пришла в голову эта идея с плазмидой?
– Это и просто и сложно. Иногда мне кажется, что я всё придумала, глупость и только, – я задумалась, формулируя сто раз проговоренную мысль, сотню раз обдуманную, казавшуюся такой простой.
– Пока все ваши мысли и догадки подтвердились. Начните, а я подхвачу, мы же не на конференции доклад читаем.
– О, нет! На конференции я обычно текст пишу, заучиваю и спотыкаюсь, когда начинаю злиться. Так вот, проведя эксперименты, вы убедились, что внутренних ресурсов клетки для борьбы недостаточно. Я об этом знала и до этого, не знаю почему, но была в этом полностью уверена, – я вздохнула и решилась сказать ему правду. – Нет, всё немного не так. Когда я стала всерьёз изучать свою болезнь, себя, моих пациентов, искать, то вновь и вновь возвращалась к тем снам или бреду, который был у меня в больнице. Я лежала в коме, в капсуле после пересадки костного мозга, который у меня был отторгнут организмом. Но это так написано в истории болезни сейчас я понимаю, что дело гораздо сложнее, но этого медицина пока не знает. Так, я сейчас уйду не туда. Так вот, у меня был бред, я в коме разговаривала, рассказывала всё, что видела в этом коматозном сне, а робот всё записывал. Когда меня выпустили, мне переписали мой бред, уже расшифрованный, и я его составила в… эх, записала в свой дневник, который я веду с того момента, как попала в больницу с лейкозом. Я очень путано объясняю?
¬– Нет вполне связно. Если вы разрешите мне почитать ваши записи, я был бы вам очень признателен.
– Нет, не надо! – замахала я руками. – Там такой бред, стыдно показывать. Но, я провела анализ, сопоставила, наверное, притянула за уши и решила, что должен быть какой-то внешний агент, внешний организм, который бы и участвовал в этом процессе. Можно назвать это скорой помощью или, что вернее, группой оперативников, выезжающих на разборки или погромы. Я сразу же подумала о паразитах, как наиболее приспособленных для этих целей организмах, а в них и должна находится моя плазмида. Не спрашивайте меня, что за механизм в ней заложен, но я знаю, что она есть, я её видела, я её знаю. Я сумасшедшая?
– Да, и я вместе с вами, Есения, ¬– сказал он и встал, чтобы убрать со стола.
– Вы шутите, Сергей! Не надо так шутить надо мной, я же вам открылась. Я это рассказывала только маме и лучшей подруге, но они ничего не поняли, а вы же поняли, поняли, что я не сошла с ума? Правда, же?
– Я всё понял и, если вы и сошли с ума, то я вместе с вами, – он сложил все контейнеры и коробку от пиццы в пакет, плотно утрамбовав до небольшого куба. – Я абсолютно серьезен, и мы будем проверять вашу теорию и найдём, не знаю что, но что-нибудь точно найдём. Вы показали нам дорогу, но мы не знаем, куда она нас приведёт. Вся наука во все времена – это поиск дорог, поиск выхода из дремучего леса.
¬– А вы не боитесь, что мы идём в другой Дремучий лес? Сколько сумасшедших приходит со своими идеями, гениальными изобретениями? Если всех их слушать, то до настоящего дела не останется времени, разве не так?
– Есения, вы пытаетесь убедить меня в несостоятельности вашей идеи, вашей гипотезы? – Сергей подошёл ко мне, насмешливо сузив глаза. ¬– Лучше расскажите, какие у вас паразиты живут в организме.
¬– Обычные, стафилококк золотистый, как и у всех врачей. Он у меня мутант, плевать хотел на все антибиотики.
¬– И как, жить не мешает?
– Нет, не мешает. Мы с ним договорились, я его кормлю, а он гоняет другие инфекции. Я же после больницы, в детстве, когда вернулась в школу, ни разу не болела ничем. До сих пор не болею, колют вакцины, как положено, все болеют, а я нет. Я думаю, что у нас симбиоз. Не боитесь, что я вас заражу? От меня надо держаться подальше.
¬– Нет не боюсь, – ответил он и подошёл так близко, что у меня перехватило дыхание. – Есения, я хотел вам кое-что сказать.
Он взял мои руки, я крепко сжала его пальцы, замкнула в замок, чтобы не выпустить добычу.
– Не надо, молчите, – прошептала я, и мы поцеловались. Я так и не поняла, удивился он или нет.
– Не совсем это, но теперь уже неважно, – улыбнулся он, прижал к себе, и мы долго целовались.
Я вся горела, было так жарко, и холодно одновременно, я дрожала и заплакала от счастья. Как только он пытался что-то сказать, я останавливала его, прикладывая палец к губам, и целовала, распаляясь всё сильнее, запуская пальцы в его волосы, опуская его руки ниже, разрешая гладить меня по попе. Какой же он стеснительный или деликатный?
Мне показалось, что в комнату кто-то вошёл и быстро вышел. Позже я поняла, что мне не показалось. Сейчас мне было не до этого, я хотела и боялась, что он позовёт к себе, а мне завтра на работу, лучше я поеду домой, не всё сразу, лучше потом и много другого мусора в голове.
В комнату вошла Марина с фотоаппаратом наготове, она направила на нас телеобъектив и снимала, приговаривая: «Вот я вас и застукала! Потом спасибо мне скажите! А я думала, чего это Серёжа нас домой отправил, вспомнил про график работы?».
Я смутилась, спряталась в него, а Сергей смеялся, крепко обнимая меня, призывая Марину бросить свою игру, наснимала уже на целый альбом.
К нему я не поехала, он уезжал поздно вечером на конференцию в Красноярск. Это он и хотел мне сказать и пригласить на ужин, когда вернётся. Мы договорились, он выберет ресторан, главное, чтобы не азиатская кухня, не люблю.
Домой я приехала счастливая и возбуждённая. Мама теперь жила с Дамиром, иногда приезжая ко мне, но в основном я жила одна, находя в холодильнике еду, мама заботилась обо мне, как и раньше, готовя и заказывая доставку в моё отсутствие.
Залезла в душ, включила холодную воду, желая остудиться, но это не помогло, возбуждение росло всё больше, так, что перехватывало дыхание. На губах горели его поцелуи, а тело подрагивало каждый раз, как я думала о том, как он меня обнимал. Как много я пропустила в своей жизни, а была ли жизнь?
Легла в кровать, завернулась в одеяло ещё мокрая, холодная и моментально уснула. Сон внёс меня в летний день. Яркое солнце, пахнет цветами и фруктами, я в парке, вокруг семьи с детьми, впереди искусственный пляж с шезлонгами, столиками и официантами в чёрных костюмах и белых фартуках.
Всё такое красивое, воздушное, радостное, как и я. Ветер поднимает платье, он тёплый, шелком нежных касаний щекочет спину, живот, грудь. Это сон, я осознаю это и не боюсь, не стесняюсь, что платье задралось, что на мне нет белья, я голая перед всеми. Ветер разыгрывается и срывает с меня платье, так гораздо лучше. Иду по дороге, улыбаюсь всем, цокая каблуками. Проходящие мимо девушки шлёпают меня по попе, дети хватают за косу, а я иду на пляж и ложусь на шезлонг.
Ко мне подходит официант и приносит коктейль. Это Марина, как ей идёт эта бабочка, и почему она их не носит? Она кладёт поднос на песок, и я вижу, что Марина уже без фрака, в одной бабочке, синие глаза светятся на солнце и кажутся голубыми, кожа у неё золотистая, немного тёмная, она похожа на статуэтку древней богини. Тонкие руки, худые ключицы, острая грудь налилась, соски тёмные, нежные, живот плоский, на лобке аккуратная стрижка. Любуюсь её гладкими ногами, тонкими, между ними светит солнце, слепит меня.
Я не на шезлонге, это кровать, посреди пляжа, а вокруг ходят люди, не обращая на нас никакого внимания. Я безумно хочу её или не её, не понимаю, всё горит во мне, просит удовлетворения, бурлит. Марина ложится ко мне, она прохладная, прижимаюсь к ней, целую. Она ведёт, ложится на меня, а я готова повиноваться. Ловлю губами её грудь, голова кружится, жарко и очень хочется пить. Она поит меня коктейлем, сидя на мне, какая же она красивая, кто-то подкладывает мне под голову подушки, и я понимаю, что все на нас смотрят.
Марина допивает коктейль и встаёт, разворачивается и ложится на меня. В первое мгновение солнце вдруг пропало, я почувствовала сладкий запах ванили. Она раздвигает мне ноги, язычок у неё быстрый и горячий, как у Маши, она делала также, но сейчас я не хочу сопротивляться, Я всё повторяю за ней, теряясь, путаясь в ласках, не понимая, кто я теперь и кого целую, все смотрят на нас, и мне это нравится.
Марина задрожала и опала, она кончила, сползла, а я будто бы нет, не понимаю себя, ноги дрожат, а жар внутри только усилился. Один из официантов приносит Марине страпон, длинный и белый, как сахарный. Марина входит медленно, чувствуя, как я сопротивляюсь. Она прижалась ко мне, я обхватила её ногами, она двигается быстрее, задыхаясь так, будто бы это был её член, большой, горячий, живой.
Переворачиваемся, теперь я сверху. Нет никакого страпона, всё как настоящее. Трогаю член губами, беру в рот, как она дрожит от этого. Сажусь, резко вводя внутрь. На секунду теряю сознание, а когда открываю глаза, вижу Серёжу. Нет больше никакого пляжа, других людей, мы в тёмной комнате, окна зашторены, а из двери тянет холодом.
Он тянет меня к себе, подчиняюсь, дурея от его
