барахтался внутри меня, но теперь я знала, как его усмирить. Мне понравилось, ему было свободнее, никто не ломал, не издевался, а я ничего не делала, лежала и улыбалась, чувствуя, как он сдерживается. Я шепнула, чтобы он не напрягался, потянула к себе, обхватила ногами, отправляя правильные команды кольцевым мышцам, задыхаясь от поцелуев. Он кончил, а я его не отпускала, заставляла продолжать или не заставляла? Может, он сам понял, как надо? Не хочу это анализировать, зачем? Накатила волна оргазма, я невольно вскрикнула, теряя сознание или нет, я не могу понять, что со мной произошло. Я видела, что мы не в его квартире, а в той самой комнате, где я в своём сне любила себя, было много света, границы стен и потолка растворялись в нём, и на меня накатывала тёплая волна, заполняя меня счастьем всю, без остатка.
¬– Говори мне почаще, что я красивая, – улыбнулась я, не открывая глаз, губами ловя поцелуи, не желая выпускать из объятий, для надёжности, я сильнее сжала ноги, чтобы он не двигался.
– Самая красивая! Я настаиваю! – воскликнул он, я засмеялась и стала кусаться, захотелось. Интересно, он не думает, что я над ним издеваюсь?
Моё поколение, воспитанное на свободном доступе к порнухе и другим атрибутам взрослой жизни, когда с малых лет нет уже секретов о том, что и как, кто и с кем, куда и чем и прочее. Мы асексуалы, уставшие от человеческого тела, лишённые животных чувств, свободные от стеснения и желаний ¬ это так я думала раньше, когда училась в школе, когда была наивной недотёпой. Постоянно думаю о том, что мне сказал папа, и пусть это было в моём коматозном бреду, но он мне это сказал – как мало на самом деле знаю, и что надо учиться, и я добавляю работать, в первую очередь над собой. Мало иметь тело, я их навидалась, какие должны быть члены, длинные, а девки все должны быть идеальные, с аккуратными отверстиями и большой грудью, ну или небольшой. Но идеальной формы. И вот такую малолетку ничего и не интересует, я это отлично вижу по моим пациентам в больнице, подросткам, которые не хотят знакомиться, необязательно сближаться, влюбляться, а просто хотя бы дружить, полностью погружаясь в виртуальный мир, в котором нет места живому. Раньше я считала это преувеличением, в этом обвиняли наше поколение, но сейчас я вижу всё иначе, понимаю, какие же они глупые и стеснительные. Я бы на их месте… а что я?
Мысль уходит не туда, начинаю всерьёз задумываться, а ведь хотела написать совсем другое. Меня переполняет любовь, я вся состою из неё, если выключить свет, то все увидят, как я свечусь! Серёжа спит, я его оставила одного и сижу в его кабинете на диване, пишу, не могу успокоиться, хочу отправить маме и Оле, чтобы они получили частичку счастья от меня!
Но главное другое – мы что-то нашли! Я не сомневаюсь, что это и есть моя плазмида, Серёжа не так однозначно уверен и не может скрыть радости. Мы прыгали как дети, кое-как привели себя в порядок, у меня мысли скакали в голове – я была пьяная от счастья. Мне было жарко, я отказалась одеваться, натянув лишь чистые трусы, из раскрытого окна дул приятный прохладный ветер, пахло весной и скорым летом, настоящим летом, жарким, не таким, как сейчас.
Серёжа был уже в кабинете, я вошла, сняла с вешалки белый халат, он висел здесь для антуража, надела и села на диван с важным видом.
–О, доктор наук пришёл, – усмехнулся Серёжа.
– А ты как думал, – надменно ответила я, положив ногу на ногу так, чтобы ноги остались голыми. – Ну, не тяни!
– И не собирался, – Серёжа защёлкал мышкой, долго всматривался в результат и, подмигнув мне, начал с важным видом. – Итак, было обнаружено несколько организмов: ты, немного твоего генома почему-то оказалось в пробе, наверное, перенос откуда-то, затем твой стафилококк. Система проверила его по библиотеке, я подключён к нашей базе, так вот у тебя мутант.
– Я это и так знаю, фыркнула я, переменив ноги, хотела сделать это эффектно, сексуально, а вышло скорее смешно и неловко, запуталась в полах халата, не умею себя продавать. – А третий?
¬– Есть и третий организм. Программа определила его как плазмиду, нормальная такая плазмида, причём она присутствовала как в теле стафилококка, так и отдельно. В базе таких нет, новый вид.
– Вот, я же говорила! – торжествующе воскликнула я, вскочив и уставившись в экран. Таблицы, комментарии, ¬ничего особо непонятно. – А можно её посмотреть?
¬–Тебе код показать? – переспросил Серёжа. – Да, выдели её код, хочу посмотреть, – сказала я и, затаив дыхание, села на стул.
¬– Вот, смотри, – он вывел код на весь экран, много букв, разобрать которые на таком мелком экране было невозможно, а мне и не надо.
Пока он убирал со стола, укладывая посуду и коробки с салфетками, фильтрами и не знаю с чем ещё в шкаф, я внимательно смотрела на экран, видя все буквы разом. Они трансформировались в одну картину, объект, знакомый и желанный, увидеть который я очень хотела, но отгоняла от себя эти мысли, не желая придумать себе это прозрение. Сначала я увидела хвост, мощный клиновидный хвост, за которым стали проступать лапы, две, четыре, шесть! Тело вырисовывалось медленно, а когда закончилось, я увидела мою плазмиду, моего страшного зверя из кошмара, с длинной мордой, зубами, иглами по всей морде и внимательным взглядом. Я расплакалась и гладила экран, тёплый, будто бы живой. Наверное, у меня крыша поехала, так вроде раньше говорили, а вместе с крышей и я поплыла куда-то.
Серёжа ничего не спрашивал, встал передо мной на колени, обнял, я вцепилась в него, сквозь плачь то смеялась, то пыталась объяснить, что вот оно! Это точно она, моя плазмида, её мы искали! Ненаучно, глупо, по-детски – мне всё равно, будут эксперименты, будут опыты, будут исследования, будет препарат, настоящее лекарство! Я ни капельки в этом не сомневаюсь, ни на секунду, будто бы у меня мозг отключился, перестал думать.
Задаю себе вопросы, сомневаюсь и понимаю, что мне это уже не важно, страшно только от того, что придётся ждать, так долго ждать!
¬–Ты мне не веришь? – шепотом спросила я, уткнувшись в его голову лицом.
– Я тебе верю, и мы это проверим и докажем, ¬– ответил Серёжа, поцеловал меня в шею, я склонилась к его лицу, долго высматривая в глазах неправду, боясь увидеть её там, и ничего не нашла, кроме себя, его любви ко мне.
Я поднялась, он за мной. Меня переполняли чувства, и радость, и любовь, стремительно перераставшие в жгучее желание.
¬– Убери ноутбук, – приказала я и принялась расстегивать халат, как меня взбесили эти пуговицы. Справившись, я отбросила его в сторону. Я села на стол, сложила ногу на ногу и строго посмотрела на него, не понимая его медлительности. – Раздевайся.
Он повиновался, принимая условия игры. Я взяла в руки его член и долго массировала, не решив, что буду дальше делать, Он решил за меня, в одно касание сняв трусы, я не ожидала и чуть не упала назад, успев выровнять равновесие. Мне хотелось подчиняться, и я подчинялась, как кукла раздвинула ноги, открывшись перед ним, со счастливой улыбкой, раскрытыми губами, просящими поцелуя. Мир исчез, остался белый свет, не слепящий глаза, но растворявший в себе всё вокруг, кроме него и меня. Я перестала понимать, что чувствую, себя или его, он вошёл быстро, без обычных бурений, и я это не сразу поняла, запутавшись в белом ласковом свете. Я шептала, чтобы он не отпускал меня, а то я упаду, исчезну, обхватывала его ногами, смеялась, когда он приподнимал меня, возвращал на место, я норовила съехать вниз. Губы болели от долгих поцелуев, и это было приятно, хотелось усилить покалывание, чтобы он укусил, больно, можно и до крови, но кусалась я, задыхалась, не осознавая, что уже кричу или стону, но так громко. Неужели я на такое способна? Мой крик доносился будто бы из тумана, и он мне нравился, я нравилась себе, хотела, чтобы всё закончилось, и желание разорвалось на тысячи, миллионы осколков, и чтобы это никогда не заканчивалось!
Не помню, как мы очутились в постели. Я ещё дрожу, одеяло на полу, мне жарко, ноги не мои, всё тело не моё, расслабленное, обновлённое. Я хочу есть и хочу ещё, на кухне что-то жарится, сил нет встать и пойти туда, сил нет подняться, одеться, мысль об одежде пугает меня, хочу остаться голой навсегда.
Задремала, ненадолго, на полчаса. Проснулась, а на кровати стоит поднос, Серёжа будит меня, хочет накормить. Злюсь, что он оделся, он же такой красивый, зачем ему эта ненужная тень?
Ем котлеты, аккуратно, ничего не уронила на кровать. Котлеты пережаренные и безумно вкусные, съедаю две порции и призывно смотрю на него, хочу ещё, но не котлет. Во мне проснулась нимфоманка, отрабатываю за прошлые годы. Пронзает мысль о нашей находке, о моей плазмиде, и желание усиливается, становится тяжело дышать. Серёжа забирает тарелки, уносит на кухню, а у меня слёзы от обиды, куда же он от меня! Возвращается, гасит свет, раздевается и целует мои ноги, я стесняюсь, закрываю глаза, погружаясь в мгновенный сон. Он гладит мои бёдра, целует, я подаюсь к нему, вскрикивая, когда он целует моё лоно, осторожно, нежно. Тяну его к себе, не хочу так, не сегодня, не всё сразу. Входит медленно, двигаемся медленно, долго задерживаясь в поцелуе, ¬ мы оба хотим спать, но не можем остановиться. Я кончаю первая, сжимаю, и он следом. Последний поцелуй, мыться сил нет, как-то вытираемся и засыпаем одновременно, я знаю, что так и было.
P.S.
Решила Серёже дать почитать мой дневник. Надеюсь, он не будет злиться, что я тут написала. Я уже немного замёрзла, не знаю, где моя одежда, куда делись трусы, халат надевать не хочу, он кажется мне холодным. Желание утихло, осталась любовь во мне, моя любовь в нём, о которой мне хочется кричать, петь, писать, говорить, рассказывать, поделиться со всеми и ни с кем, чтобы не забрали, не вспугнули, не затоптали.
Мне жаль одного – все наши упражнении зря, удовлетворение нашего желания, высшая точка телесной любви, когда ты соединяешься с собой, ведь любимый и ты одно целое, любя его, ты любишь себя… детей не будет… я много думала об этом, ещё до Серёжи, переживала, и сейчас переживаю, но эта боль тихая и тупая, она сидит глубоко в сердце и спасибо ей, она не даёт мне забыть, никогда, когда плохо и жить не хочется, и она не даёт забыть, что я жива.
Глава 43. Репликация
Я счастлива! Это первое, что я хочу написать, о чём хочется кричать всему миру, и пусть им будет тошно! Пустоголовая счастливая дурочка, вернувшаяся обратно в потерянные пятнадцать лет, всё ещё переживающая первый поцелуй так остро, что от переполняющей любви начинает подташнивать, хочется сладкого или солёного, без разницы, можно и острого, и кислого, но, чтобы вкус был сильный, аж до ломоты в зубах. Мне кажется, что я помню все наши поцелуи, могу закрыть глаза и заново пережить, замечтаться, но первый самый невинный, самый неловкий и неумелый, и самый сильный.
Я несчастлива! И об этом я хочу кричать, хочу драться, биться головой об стену, бежать, что-то делать, суетиться, умолять, просить… и всё без толку. Вокруг меня не равнодушные люди, небездушные манекены чиновников министерства или все видящее око искусственного интеллекта, которому доверили слишком многое, так легко доверили – наши жизни, нашу жизнь. Время, как палач, сматывающий верёвку, натирающий её салом, точащий огромный топор, а ты смотришь, не можешь отвернуться,
