взбодрить, вселить уверенность там, где её и быть не может, и она сильнее меня, гораздо сильнее. Я не могу пережить смерть, не пройти мимо, а принять её, без того, чтобы что-то внутри меня порвалось, погибло, а она может. И это не цинизм, просто она сильнее.
P.P.S.
Стала замечать, что наш водитель, Рома, привозит и увозит иногда Настю. Она не отвечает на мои вопросы, не смущается, обещая, что всё скажет, если это всерьёз. Она не подкалывает меня, как Марина, из-за моих отношений с Серёжей. Марина считает, что я должна вытащить этого тюленя за усы на льдину, а я ничего не должна, и Настя тоже так считает, она одна. Мама и Оля думают также, как и Марина, они многого не понимают и не знают.
Глава 41. Моя надежда – моя любовь!
После моего вынужденного недельного отпуска я чувствовала себя потерянной или нет, потерявшей катастрофически много времени. Я злилась, ругалась на себя, на моих коллег, что не сообщили, не вызвали, не выдернули, не заставили, а меня успокаивали, объясняли, что ничего и не случилось, что сами справились. Осталось посадить на колени и погладить по головке, чтобы не психовала, не выделывалась здесь со своим комплексом перфекционизма. Директор хосписа, умная и мудрая женщина, я принципиально разделяю понятия ума и мудрости, вот у меня ума навалом, а мудрости ни на грош, она приказала всем не обращать на меня внимания, перебешусь и успокоюсь. Так и случилось, я вошла в привычный ритм, а если и вспоминала про своё отсутствие, то щипала под коленкой, чтобы выбить дурь из головы.
Работа шла своим чередом, к нам в хоспис и больницу поступали новые пациенты, министерство как отказывало в закупке нужных препаратов, так и отказывает – стабильность во всём. Закопав себя в работе, я отложила личную жизнь на потом, нет, не забыла, а именно отложила. Сергей был в командировках, за январь и февраль нам удалось увидеться три раза и то в присутствии других на совещании по моему проекту. О совещании напишу отдельно, хочется описать наши переглядки, тихие улыбки друг другу, неисполнимость желания сесть рядом и, хотя бы, взяться за руки. Хочется и не можется – не хватает слов, и смешно, и грустно. Мы взрослые люди, а прячемся, стесняемся, наверное, а может и не стесняемся, а наоборот жадничаем, не хотим делиться нашим счастьем с другими? Так мне нравится больше.
На последней встрече, где согласовали, наконец, план работ, в конце Марина сделала так, что сначала меня вызвали в лабораторию, а потом туда пришёл Сергей. Марина нас заперла снаружи и никого не пускала полчаса, наших полчаса. Как вспомню, так плакать хочется, как это мало и много, не знаю, не определилась. И ведь мы даже ничего не сказали, стояли и обнимались, целовались, я гладила его лицо, он целовал мои руки, глаза, волосы, и я забывала обо всём на свете. От него всегда пахло кофе и лабораторией, немного шоколадом и ветром, самолётом. Не о какой близости и речи не могло идти, я не хочу так, впопыхах, не смогу, не здесь, только на моей территории. Думая о нём, я ревную к Марине, они же когда-то были близки, занимались сексом, точно так и было. Это меня злит, и всё отражается на моём лице, он не догадывается, удивляется, а я, поняв, что дурю, краснею, целую, заглаживаю перед ним свою незаконную ревность. Вот я и начала тайком от него извиняться, и это не так сложно, как кажется, как представляют в фильмах, книгах или сериалах. Если я поняла, что не права, то извинюсь, нет во мне этой высокомерной гордости, желания в споре оставить за собой последнее слово. И мы поссоримся, когда-нибудь, может уже скоро, я себя знаю и вижу это в нём, он такой же упрямый, как и я, или я хочу видеть его таким? А что, разве есть разница между образом любимого человека и его настоящей личностью? Пока ты любишь, по-настоящему любишь, без выгоды, без принуждения или привычки, то нет разницы – тот, кого ты любишь, всегда любимый, и пусть он окажется другим. Станет вдруг отталкивающим, неприятным, подлым, но и ты уже не любишь его, нечего расстраиваться, не о ком жалеть. Вообще жалеть не надо, ни о чём и ни о ком. Удивительно? А как же бедные дети, умирающие от неизлечимой болезни? Я не жалею об их смерти, так как смерть для них избавление, свобода, ужасно звучит. Не правда ли? Это всё религиозные выкрики пустых проповедников, забывающих о том, что вся эта якобы человеком любимая человеколюбивая вера построена на главном желании сдохнуть и воскреснуть, и чтобы другие, те, кто не верили, горели в аду, их кишки наматывали на валы, жгли нутро расплавленным металлом и прочие радости гуманизма.
Меня опять понесло, хотела написать про свою любовь, а начала отповедь человечеству. Оля считает, что во мне умер политик,¬ вот и хорошо, что умер, больше за решётку я не хочу, хватит, перегорело внутри, пусто и плевать – ПЛЕВАТЬ!
Мой проект движется, но не туда. Это моё мнение, со мной спорят, доказывают, а я что? Подчиняюсь, может, я ошибаюсь, а они правы. Решили проверить так называемые «жизненные резервы или ресурсы», в протоколе записали другую формулировку, в памяти моей отложилась именно эта фраза. Это означает, что будут дальше терзать мои клетки, искать волшебный ген или организм, живой или неживой, который всё исправит. А я знаю, что его там нет.
Сергей считает, что надо проверить обе гипотезы, но сначала закончим с клетками, раз уж начали. Никто не отрицает паразитическую гипотезу, но я догадываюсь, что некоторые посмеиваются. Это не обидно, я бы была счастлива, если они нашли нужный ген, научились бы его изменять под каждого и сделали бы такую вакцину от рака, так я её назвала, всем понравилось. Теперь понятно, что мы ищем и всем понятно, что никакая это ни вакцина в привычном понимании, а сложный препарат, если он родится, когда-нибудь. Я боюсь, что они тратят время, и это странно, если думать логически. А я не хочу логики, не хочу рациональности, прагматизма или…!!!!! НЕ ХОЧУ! Не было надежды, и вот она появилась, у меня, у Сергея, даже Марина поменяла своё скептическое мнение, став на мою позицию – мы теряем время, каждый день дорог, каждый час.
Надежда, она способна спасти и уничтожить. Не было её, и хорошо, было понятно, как жить, как работать, планировать, ни о чём не думая. И это неправда, думать приходится постоянно, планировать сложно, почти невозможно, и всё же без надежды проще. А теперь она есть и никуда от неё не денешься. Каждый ребёнок, каждый наш маленький пациент мог бы получить эту вакцину и выжить, жить дальше, не знаю сколько, но вырасти, стать взрослым, узнать, какая она жизнь, почему ради неё надо бороться или наоборот не надо. Да, я слишком идеализирую, слишком накручиваю себя этими надеждами, всё понимаю, но иначе не могу! Кажется, что надо сделать один шаг, один только шаг и всё! И это не мечты, не созерцание себя в лучах славы или упоение божественностью своего дела, стать рукой бога, не это ли истинное предназначение, наслаждение?
Так может показаться, и это не так. Я продумала всё – как будут проводиться тесты, на каких животных, сколько надо раз перепроверить, по какой схеме зарегистрировать препарат, и даже кто будет первым испытуемым – ¬я – лучшего кандидата и не найти. Всё сходится на мне: у меня рак, он в активной фазе и угнетается неизвестным веществом или организмом. Сергей считает, что это как раз мешает, слишком размытым будет результат, а я считаю иначе, вакцина должна показать смещение тренда, изменить расстановку сил, не победить болезнь, об этом речи не идёт, но снизить остроту фазы и, возможно, добиться ремиссии, пускай и кратковременной. В одном мы сходимся, что надо пробовать, и чем быстрее, тем лучше.
Он уже прописал график тестов, определил животных, сначала крысы, потом приматы, каких достанем. Многим жалко животных, мне не жалко, не больше, чем ту корову, которую я ем на обед. В научном центре есть оголтелые защитники животных, считающие, что компьютерный алгоритм вкупе с искусственным интеллектом гораздо лучше покажет эффективность препарата. Они заблуждаются, в научном центре два лагеря, каждый из которых имеет свою правду. Мы будем пробовать везде, где только возможно, заодно и сравним результаты. Но я не верю искусственному интеллекту, он не сможет рассчитать, разгадать или определить то, что не изучено в живом мире. Эта машина знает то, что знаем мы, она лучше определяет вероятности, предугадывает события, но лишь такие, какие мы уже видели, которые случались раньше. Все суперпрепараты, разработанные квантовыми компьютерами, оказались гораздо сложнее, чем казалось вначале. Результат можно предугадать, рассчитать, но никогда не угадаешь побочное действие, потому что опыт слишком узок, слишком неопытен.
Ждать осталось недолго, всего-то полгода. Марина объясняет, как школьнице, что в науке так быстро не бывает, что мне очень повезло, и Серёжа выкрутил газ на полную, снял даже с некоторых основную работу, а мне всё мало! Полгода! Как подумаю об этом, так пальцы на ногах и руках немеют, становится холодно, и пока не переключусь на что-нибудь другое, сижу, как в ступоре.
Конец апреля в этом году выдался особенно мерзким, бил шквалистый ветер в лицо, за воротник падал жирный мокрый снег, а ещё умудрилась промочить ноги, выйдя из корпуса нашей больницы и пройдя половину пути до КПП. И чёрт меня дёрнул пройтись другим путём, решила срезать, быстрее добежать до трамвая.
– Привет! – окликнул меня знакомый голос, которого я не ждала услышать сегодня, Сергей должен был вернуться не раньше следующей недели. Он взял меня под локоть, чтобы не сбежала, наверное.
– Откуда ты здесь? – удивилась я, не дав ему ответить, забыв про мерзкий дождь, про воду в расклеившемся ботинке, обхватила его шею и стала целовать. Мне было всё равно, видит нас кто-то или нет, ему тоже, он так крепко обнял меня, прижал к себе, что в какой-то момент я повисла на нём, задыхаясь от счастья и смеха.
Как же мало мне надо, я об этом долго и нудно думала, оценивая и анализируя свои реакции и ощущения от поцелуев, благовоспитанных ласк, отчего они становятся более чувствительными, желанными. Простой выброс гормонов, эйфория, немного адреналина в кровь, немного эндогенных наркотиков, и я счастлива. В нашем отделении медсёстры и врачи моего возраста всё время говорят о сексе, кто что придумал, чтобы разукрасить половые будни, а мне и сказать нечего, я счастлива без него, просто вспомню, как мы были вместе, просто сидели и молчали, держась за руки, тайком, чтобы старшие не видели. Как смешно и здорово! Пускай и наркотики, но мне они помогают жить, заставляют любить жизнь, мою жизнь, в которой постоянно, регулярно, часто ¬ можно выбрать любой бездушный синоним, и он ничего не добавит – в моей жизни всё время умирают рядом со мной, а я жива.
– Я прямо из аэропорта, хотел тебя застать. Мне сказали, что ты уже ушла, не знаю, почему пошёл к трамваю, – Сергей хотел ещё что-то сказать, но лишь сильнее обнял меня, мы снова стали целоваться, как подростки, не знающие меры, не способные насытиться.
Я совершенно промокла, уже основательно накапало на спину, но не было холодно, я вся горела. Недалеко прошли девушки из нашего отделения, крикнув мне: «Есения, пока-пока!», и громко рассмеялись. И мы вслед за ними, стояли и хохотали над собой.
– Поехали, а то мы так промокнем и
