поцелуев и ласк. Он кончает в меня, и я за ним, вскрикивая, как от боли, но это приятная боль, сладкая.
Проснулась посреди ночи, холодная, с дрожащими ногами. Матка в третий раз сократилась и по телу пробежала новая волна оргазма, вибратор выпал из рук и покатился по полу. И когда я успела его достать? Поднялась, сонная, но счастливая. Три часа ночи, могу поспать ещё три часа, иду на кухню, что-нибудь съесть. Надиктовываю свой сон, потом запишу, утром. Давно мне не снились эротические сны, и причём здесь Марина? Если это анализировать, то можно свихнуться. Это был сон, и мне хорошо, я счастлива. Он не сказал, что любит меня, но ведь и я ему этого не сказала, 1:1.
Весь день на работе переживала прошлый вечер и сон. В обед заснула, опять гуляла по парку с пляжем, хорошо, что одна. Серёжа звонил, задерживается в Красноярске, а оттуда поедет в Южную Корею и Японию, всё так быстро меняется. Хотела ему сказать, что видела эротический сон, впервые за многие годы, но побоялась, а вдруг он не поймёт? А любит ли он меня?
Перечитала записи, захотела удалить мой сон и отправила его Оле, пусть решает. Она запретила, успокоила, в тысячный раз посоветовав найти себе партнёра для секса, ничего нового.
Нет, новое! Я ожила, я захотела мечтать, я мечтаю,¬ я люблю!
Глава 40. Другая жизнь
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Марина, я удивлённо мотнула головой. Всё это время я разглядывала её, не отдавая себе в этом отчёта.
– Не знаю, задумалась, – пожала я плечами для убедительности, чувствуя, как мои уши наливаются краской, разгораются. Меня терзал вопрос: почему Марина вошла в мой сон? Я думала об этом уже неделю, прислушиваясь к себе, провоцируя и не находя никакого отклика. Я её не хотела, тем более во сне была точно не она, у Марины другая фигура, совершенно непохожая на ту субтильную девушку из сна. Марина была плотнее, ноги не худые и нетолстые, круглая попа, торчащая, как мячик, грудь больше моей. И всё же девушка из сна была мне очень знакома.
– Ладно, я поняла. Сейчас принесу, – Марина важно вышла из комнаты отдыха и вскоре вернулась с фотографией в рамке. – Вот, хотела тебе позже отдать, но тогда ты меня точно испепелишь своим взглядом. Как ты тяжело смотришь, у меня аж мурашки по спине бегают! Не делай так больше!
– Прости, я сама не знаю, как это выходит, – смутилась я, взяв в руки фотографию. Руки у меня задрожали, а глаза затуманились от слёз. Марина деликатно вышла, выгнав кого-то, желавшего скоротать полчаса здесь на диване. Я краем уха слышала, как она повела его к себе, не то наезжая, не то упрашивая, слов я не разобрала, а интонация у Марины менялась по ходу речи, часто сбивая собеседника с толку.
На фотографии были – я и Серёжа в тот самый момент, когда мы целовались. Марина поймала счастливый блеск в моих глазах, его хитрый прищур. Интересно смотреть на себя со стороны, я раньше думала, что… а что я думала? Не помню, смущалась по каждому поводу, считала себя некрасивой, слишком худой, нескладной. А на этой фотографии я себе нравилась, пусть и в лабораторной робе, совершенно не девушка на свидании, а главное, я счастливая. Вот, значит, как я выгляжу, когда счастлива.
Внезапное озарение кольнуло меня в сердце, закружилась голова, и я встала, вскочила с дивана, спешно убирая фотографию к себе в рюкзак. Я поняла, кто была эта девушка из моего сна с лицом Марины – Настя. Когда я видела её в последний раз? Две недели назад, прошлые выходные она не пришла лежать в соляной ванне, на телефон не отвечала, а Марина рассказывала, что Настя отстригла свои волосы. В комнату вошла Марина и три микробиолога, они занимались моей проблемой. Ребята были молодые, может даже моложе меня. Они о чём-то спорили друг с другом, бросив мне пару дежурных фраз и вернувшись обратно в свой спор. Марина подошла ко мне и сжала руку.
¬– Ты чего такая бледная? Разве плохая фотография?
– Нет, фотография отличная, спасибо, – улыбнулась я, но вышла какая-то напряжённая гримаса, я это чувствовала, боролась с зажатыми мышцами лица. ¬– Ты не видела Настю?
– Нет, давно не видела. Ребята, вы Настю не видели?
¬– Так она в моечной, –¬ бросил один из парней.
– Да, у неё крыша поехала, – добавил второй.
– Пошли! – приказала я Марине, и она подчинилась.
Мы спешно вышли и побежали к лестнице, ждать лифта не было мочи, быстрее так добежать. Надо было спуститься на три этажа вниз, это заняло долгие полторы минуты, тревога внутри меня росла всё сильнее, а разум спрашивал, чего это я так разнервничалась? Марина ничего не спрашивала, потом, после всего случившегося, она скажет мне, что у меня было такое лицо, что она перестала думать, будто бы я её загипнотизировала, а я сама бежала словно под наваждением, под внешним управлением, как робот-спасатель лезет в рухнувший дом, без страха, присущего человеку, готовый быть раздавленным нависшей плитой, держащейся на последней дрожащей арматуре.
Столько всего произошло за последнее время, а я часто возвращаюсь в последнюю неделю декабря, за окном цветёт май, а я только решилась написать об этом и не знаю, как продолжить, столько всего думано-передумано, разобрано на части, сложено, не получая обратного целого. Как я себя терзала дурным психоанализом, пытаясь найти простое объяснение случившемуся, не желая признавать, что его не может быть. Случай, не слепой, не случайность, другой, открытое окно в другую жизнь.
Сейчас мне стал понятен мой эротический сон с Мариной или Настей, как посмотреть. Наверное, наш психолог из хосписа права в том, что я в фоновом режиме ловила изменения в состоянии Насти, мысленно просчитывала вероятность события, и нет в этом никакой божественной силы или провидении, как считает Марина. Она подвержена религиозным заблуждениям, когда ей это выгодно, в этом она очень напоминает мне мою бабушку.
Я переживала за Настю,¬ это правда, и мой эмоциональный всплеск после первого поцелуя с Серёжей, а ведь это бы мой первый настоящий поцелуй, которого я хотела, о котором мечтала и боялась! Эмоции, меня переполнили эмоции, и картина мира перевернулась с ног на голову. Нельзя искать в сновидениях тайного смысла, но следует по своим снам оценивать свое эмоциональное и психическое состояние.
Заканчиваю с рассуждениями, добавлю лишь то, что одна Оля ничему не удивилась, заявив, что моя миссия на земле или предназначение – спасать. Об этом никогда не думала, а Оля видела это во мне, что ж, пусть она будет права, хотя бы немного. Не загордиться бы, а?
Мы вбежали в моечную. На полу лежала Настя, она была в полусознании, изо рта уже текла липкая слюна, перемешанная с вялой рвотой. Марина застыла от ужаса, и это совершенно нормальная реакция неподготовленного человека, как бы она себя за это не укоряла после. В опасной или стрессовой ситуации мозг замедляет время, или по-другому, ускоряет реакцию. Я сразу выхватила взглядом на столе опрокинутую баночку от лекарств, подняла её, и заработала машина, не человек, а алгоритм. Все действия быстрые, чёткие, уверенные, ни секунды на раздумья.
Пощечиной я вывела Марину из ступора, отправив в ближайшую лабораторию за марганцовкой, солью и содой. Настю я подняла и перенесла к низкой раковине, в которой обычно мыли баки и емкости, в неё как раз было удобно блевать, как в унитаз. Настя сопротивлялась, как могла, слабо, но по глазам я видела, что она хочет жить. Она узнала меня и больше не мешала, покорно принимая гадостную процедуру.
Влив через безжалостно введённый в пищевод шланг с воронкой два литра воды в Настю, я вызвала у неё рвоту, жёстко, она вся дрожала, хрипела от боли, а я стимулировала и стимулировала рецепторы пальцами, вся в её рвоте, не чувствуя ни запаха, не видя ничего, чтобы могло меня шокировать. Работала, как машина, нос уловил нужный запах препарата, кисловатый синтетический вкус, химический, как принято называть его в народе. Часть таблеток вышла вместе с рвотой, много, нам очень повезло, что они не успели потерять нестойкую оболочку, всосалось мало, но достаточно, чтобы убить. Настя действовала наверняка, ей хватило бы полчаса, и она скончалась бы от нервного шока и потери крови, не знаю, от чего больше, точнее быстрее. Опасно было то, что препарат мог уже начать внутреннее кровотечение, надо было отнести её в больницу, перейти внутренний палисадник, обойти один корпус, никуда и ехать не надо. Настя, после второй порции воды с марганцовкой, пришла в себя и стала просить не вызывать скорую, не сдавать её в больницу, верно пугаясь того режима, что назначили бы ей, как суициднице. Протокол был жестокий и жёсткий: вывести человека из токсического состояния и отправить в дурку, где в течение трёх недель его будут закалывать препаратами, а потом начнут разговаривать, если что-то от человека ещё останется. И тут моя машина дала слабину, я не вызвала скорую и остановила Марину, ответственность взяла на себя.
Настя уже не могла пить, не могла изрыгать из себя влитое, но приходилось. Промыв её желудок до основания, подняла Настю и положила на стол.
В моечную кто-то вошёл, но от моего выкрика: «Закрой дверь!», спешно удалился. Марина стояла рядом, готовая к приказаниям. Мы раздели Настю. Разрезали мокрую одежду, грязными лохмотьями отбрасывая в сторону когда-то белый халат, брюки, футболку. Марина гладила Настю по голове, успокаивала, пока я пальпировала, искала возможные места прорыва, кровотечения. Насте безумно повезло или мы успели? Нет ответа на этот вопрос, состояние у неё было тяжёлое, но стабильное. Настя просила отвезти её домой, только не в больницу, зарыдала, прося что-то бессвязное, я не понимала ничего. Марина поняла первая, объяснив, что Настя просит не везти её к ней домой.
– Ко мне, у меня как раз мама уехала на каникулы, –¬ решила я.
– Может лучше в больницу? – волнуясь, спросила Марина.
– Я возьму отпуск, буду с ней круглые сутки. Всё нормально, справимся, – уверенно заявила я и спросила Настю. – Справимся?
Настя попыталась улыбнуться, но это вызвало приступ кашля, представляю, как у неё болело горло и пищевод после моих манипуляций.
Марина принесла нам чистые комплекты, с трудом переодели Настю, она совершенно не стояла на ногах. Кое-как спустились вниз, оделись, Марина нашла надёжного инженера, не задававшего лишних вопросов, готового отвезти нас ко мне домой, и через час мы были дома.
Пока я готовила Настю, готовила для неё кровать, решив постелить в маминой комнате, подложила под простыню клеёнку, застелила новым бельём, то и дело поправляя Настю в кресле, она норовила опрокинуться на пол, Марина ушла в аптеку с длинным списком, а инженера я отправила в хоспис за стойками для капельниц и пакетами с растворами, которые в аптеке бы никто не продал. Использовала служебное положение, взяла немного из запаса, склада неучтённых препаратов. Никого я не лишила лечения, эти препараты были списаны и мало подходили нашим детям, а Насте вполне бы подошли.
Марина и инженер, до сих пор не знаю, как его зовут, вернулись одновременно. Мы его отпустили, он и сам был рад уйти, готовый и дальше помогать, но я видела, как ему было тяжело.
Марина сидела на стуле, как первоклассница, с идеально прямой спиной, во все глаза следя за мной, как я вставляю катетер в безжизненную руку Насти, как устанавливаю
