Волонтер

одним из первых. Позже освободили всех остальных, с удивлением находя в тайных тюрьмах тех, кого все считали давно умершими. Все были помещены в лазарет, а разведчики поставили круглосуточный пост охраны, даже оклемавшемуся Феде дали большую и страшную дубинку.
– Ага, на нас похожи. Но не наши, – старый разведчик закурил самокрутку из листьев кустарника, который рос вокруг полигона. Никто не знал, что это за растение, но кто-то и когда-то попробовал делать из его листьев самокрутки. Действие наркотика было неоднозначным, каждый реагировал по-своему, но конечный приход был одинаковым – мозг прояснялся, нервы становились как стальные тросы, и разведчик переставал бояться, осознавая все риски, несмело бросаясь вперед, но и не тормозя.
– Погнило, что-то. Наши подолгу лежат, а если в подвал бросить, так через пару лет мумией станет.
– Вот и о чем. И чего их в нашу задницу понесло? Интересно, сколько им платят, что они готовы в наш ад спускаться, – Мария Султановна шепнула мне, по секрету, что у нас химсостав крови разный. Мы же чем только не напичканы, а иначе не выжить под землей. Я когда думаю об этом, начинаю сомневаться, что мы на самом деле люди.
– Так мы и не люди, а гномы, – пыхнул сигареткой старый разведчик. Со спины он выглядел устрашающе, не человек, а глыба, но имел вполне миролюбивое лицо. С ним обычно любили играть дети из детсада, называя его дедом-носорогом. За ним и закрепилось это прозвище, теперь его и в системе прописали, как Носорог. Почему дети увидели в нем носорога, никто не знал и не смог бы понять, но малыши, только-только начавшие лепетать, сразу же тыкали в него пальцем и радостно вскрикивали: «Еда-оорог!».
– Как думаешь, повалят еще? – Шухер обошел все мешки, внимательно заглядывая каждому трупу в потемневшее распухшее лицо, которое лицом можно было назвать лишь номинально, многие уже сильно раздуло, вонь стояла дикая, но Шухера и Носорога это не особо волновало.
– Кто знает, что начальству в голову взбредет. Вот отдадут приказ из центра, и сами откроем ворота. Оружие сложим и на колени встанем. Еще и прощения просить будем, а нам пулю вот сюда, и все дела,
Носорог похлопал себя по затылку, Шухер подернул плечами. Носорог кивнул, и они вышли в коридор. Здесь дышалось гораздо легче, и долгое время они шли молча, глубоко дыша, прочищая легкие.
– Ребятам у печи вообще хреново. Там такая вонь стоит, – сказал Шухер.
– У всех свой крест. Вынесем, никуда не денемся. Хорошо, что наша Маша знает, куда эти замзамычи противогазы попрятали, а то бы потом всех кочегаров туда же кинули.
– Крест, хм. И ты в это веришь?
– Верю. И знаю, что если думать, то вера треснет, рассыпится. С верой проще жить, понимаешь, что и зачем происходит. Но это моя вера, я уже старый, скоро сдохну, а вот детишкам-то надо отсюда валить. Нечего их в живые трупы превращать, есть же и другая жизнь.
Они прошли жилой отсек и остановились на полпути к лазарету. Шухер уловил движение за спиной и ловким стремительным движением схватил крадущуюся за ними девушку. Она не вскрикнула, лишь обмякла и вся сжалась, думая, что ее будут бить.
– Тома, ты чего так испугалась? Ну, попалась же, а я тебя еще на выходе приметил, – Шухер выпустил девушку и дружелюбно похлопал по плечу. Она поправила комбинезон, который был слишком велик, но меньшего размера на складе уже не было. – Хотела на врагов посмотреть?
– Да, но это не то, о чем вы думаете, – Тома оглянулась, не подслушивает ли их кто-нибудь. Послышались голоса, Тома испуганно посмотрела на Шухера и Носорога.
– Пойдем к Машеньке, там и поговорим без свидетелей, – сказал Носорог. – Ты что-то скрываешь, девочка. После последнего выхода ты изменилась, прячешься от нас. Нас не надо бояться, старикам можно верить.
Тома кивнула и быстро зашагала к лазарету, увлекая их за собой нетерпеливым взглядом. В палатах было тихо и душно, как ни старалась Маша наладить вентиляцию, приток воздуха был слабый. Все смены работали круглые сутки, помимо затухающих мумий лежало пятнадцать разведчиков и спецназовцев с пулевыми и осколочными ранениями. Маша не питала иллюзий, понимая, что все они не жильцы, если только не наступит чудо, и организм сам не восстановится. Надеяться на это могли лишь те женщины и мужчины, которые три раза в день у порога лазарета устраивали коллективную молитву. Сначала Машу это сильно раздражало, но после того, как Шухер шепнул ей, что не надо гонять сектантов, а то начнут лезть со своими советами и помощью, она уступила, Перестав замечать монотонный гул и восковые лица, безумные в благодатной отрешенности, перемешанной с гордостью и  тщеславием праведников.
Шухер и Слава чудом остались целы, ни царапинки, несколько гематом от ударной волны не в счет. Таракан был хорошим учеником и просто так не подставлялся, предпочитая верную позицию геройскому выходу на противника. Он не обсуждал с Шухером, почему другие разведчики, в особенности, ребята из спецназа, умевшие вести бой в неравных составах, бросались на огонь противника, желая подавить огневые точки, закрыть своим телом  вражеский огонь и взорваться под ликующие крики товарищей. Шухер лишь шепнул Славе после боя, когда противник спешно отступил, что если бы они дожали, то их бы всех перемололи. Потери обороняющихся, вопреки теории войны, были гораздо выше, и все из-за ненужного геройства. Складывалось такое чувство, что ребята сами шли на смерть, хотели ее, видя в этом лучшее окончание своей жизни, выполнение своей миссии.
Конечно, Слава еще не смог дойти до этих мыслей, но что-то похожее у него уже крутилось в голове, а после того, как ему рассказала Тома о своем последнем выходе, как она повстречала военного в аптеке, и что он ей рассказал. Слава старался держаться подальше от всех, чтобы мысли на его лице не выдали его с потрохами, а особисты умели подмечать это в людях, не дознаваясь до истины, а превентивно удаляя таких людей из общей массы, чтобы не сеяли зерна сомнений, легко перераставших в смуту. Шухер это много раз объяснял Славе, и Таракан запомнил, прятался по щелям и не показывал даже усиков. «Долг Родине мятежом красен», – часто посмеивался Шухер. Он вычитал это в какой-то книге, которую уже нельзя было найти в библиотеке, система нервически спрашивала, почему Слава ее ищет, и кто ему рассказал об этой книге.
Таракан нашел самую лучшую щель, в которой бы никакой особист не смог ничего распознать или найти. Слава стал помогать Маше, работая вместе с Федей санитаром и мастером на все руки. Таракан излазил все венткороба, в поисках повреждений, но, видимо, бой повредил нагнетательные вентиляторы наверху, и убежище медленно погружалось в душную и вонючую гипоксию, заставлявшую жителей становится еще более мнительными и осторожными. Случались всплески агрессии, когда в соседе, которого ты знал много лет, видели предателя или шпиона. Все искали предателей, взяв на себя роль особистов, забившихся по своим норам, желая переждать, пока разбушевавшиеся разведчики и спецназовцы передерутся между собой. Исчезло и начальство убежища, те, кто должен был управлять и направлять, одним волевым решением отправить всех защищать Родину. Но их почти не было слышно, все ждали. И люди ждали, испугавшись внезапной свободы, не веря в нее, не веря себе, тем более, другим, вполголоса приходя к общему мнению, что надо идти на поклон к боярам, просить их взять власть обратно, совершенно забывая о том, что никто власть у них не отбирал, а властители их подземелья сами спрятались.
– Слава! Слава! – Маша подозвала его к себе. Таракан спустился с лестницы, он разобрал короб, снял все решетки, и, как ему показалось, воздуха стало больше, голова немного прояснилась. – Ты все судна собрал?
– Все сделал. Мы с Федором Григорьевичем даже в третьей палате белье поменяли. Он поднимал, а я менял.
– Больных не поломали? – строго спросила Маша, она хмурилась и ворчала вполголоса, заполняя журнал. Это ворчание появилось у нее недавно, Слава думал, что она ворчит на него, а медсестры стали пародировать Машу, чтобы она не строила из себя старуху. – Ладно, извини. Я на автомате. Иди, отдохни, пока работы нет, за мойкой Федя последит.
– Да я не устал. Если надо, то могу еще что-нибудь поделать. Я готов, скажи, что надо?
– Надо, чтобы ты отдохнул, – ответила Маша приказным тоном, с которым спорить было бесполезно.
– Слушаюсь! – Слава вытянулся по струнке и замаршировал к выходу.
– Слав, забыла совсем. Там в дальней процедурной Шухер с Носорогом заперлись. Сходи, послушай, а мне потом расскажешь. Хорошо?
– Попробую, если не выгонят.
– Не выгонят. Там еще твоя подружка, – Маша насмешливо взглянула на парня, Слава слегка покраснел. – Да ладно тебе, Тома классная девчонка, чего ты?
– Я пошел, – буркнул Слава. Ему очень не нравилось, что Маша постоянно подначивает его, подшучивает, когда Тома приходила помогать. Так получалось, что Маша ловила их в короткие минуты, когда процедурная или кладовая были пусты, а как иначе, если в убежище спрятаться было негде, и вся жизнь всегда была на виду у других.
Слава медленно шел к процедурной, обдумывая причину своего прихода. Ничего в голову не шло, все варианты были глупые и слишком топорные, Шухер сразу просечет. Да он и так его раскусит в два счета, Слава в этом не сомневался.
С Томой он раньше особо не общался, так, учились вместе, играли, но потом их пути разошлись. Ему казалось, что она, как и другие девчонки, посмеиваются над ним. Тома сама подошла к нему после последней вылазки в город. Она до этого ходила с кем-нибудь, а после ареста Кая, ей пришлось идти самой. Слава сразу, еще как только она пришла с сумками и рюкзаком, полными лекарств, увидел, что она сама не своя, как-то странно смотрит на всех, не то оценивающе, не то со страхом.
Тома не случайно выбрала Таракана. Она хотела поговорить с Шухером, но боялась к нему подойти. Шухер сам обычно выбирал, с кем поговорить. Слава был такой же, старался молчать и делать вид, что постоянно занят, что у него нет времени на разговоры. По слухам, которые витали по убежищу, диверсия на складе была делом рук Таракана, но ни у кого не было доказательств. Как бы ни кричали на политсобраниях политруки, требуя выдать виновных, предъявить шпионов и диверсантов, люди слушали и молчали. Были те, кто пытался найти, писал доносы, некоторые особисты с гневом заворачивали, не в силах сами выносить той чуши и настороженного бреда, что писали добровольные разведчики и следователи. Большинство людей знали, что после диверсии, когда был уничтожен запас новой биодобавки, присланной с Большой земли, болеть стали меньше. Вскоре инфекция и вовсе купировалась, оставшись полутора десятком еще дышавших мумий, давно уже перешедших на другую сторону сознания, покинув этот жестокий мир. Их смерть была делом времени, и все это понимали, радуясь, что вспышка странной холеры закончилась. И как бы ни старались политруки и начальники заверить, что в следующем приходе с Большой земли они получат лучшее питание, общество, впервые за многие годы, объединившись в одном верном решении, не желало ничего менять. Никто не делал выводов о том, что могло быть причиной вспышки холеры, но люди, даже несклонные к наблюдению, легко улавливали связь между