из дома вырваться, Владимир Александрович, - порозовев от стыда и смущения, ответил предельно-растерявшийся Вадим, как сорванец нашкодивший глаза от начальника пряча. - Жена с дочуркой как вцепились в меня перед выходом четырьмя руками - и давай на всю Ивановскую голосить! Ключи от квартиры куда-то спрятали… В общем, не смог я к Вам вырваться, как обещал, честное слово не смог. Не обижайтесь.
- Да ладно, чего обижаться-то, на что, - устало произнёс Садовский, тоже стараясь не смотреть на Вадима, всё больше по сторонам смотря. - Не пришёл - и ладно, и правильно: нечего тебе было там, возле горящего здания, делать. Проиграли мы, Вадим, битву, как пацаны в пух и прах продули. Ни народ, ни армия, ни милиция не поддержали нас. Наоборот - предали… И теперь Ельцину ни что уж не помешает Россию в бараний рог скрутить и распродать по частям: больше ему сопротивляться некому.
- А Вы сами-то как уцелели, расскажите? Много народу в здании парламента полегло? - робко поинтересовался Стеблов, желая всю правду узнать у непосредственного участника бойни. - По радио говорят: счёт мёртвым идёт на сотни.
- Не знаю… Наверное... Я не считал... Я не побежал, как другие, на верхние этажи прятаться, где их кумулятивными снарядами разрывало на части словно воздушные шарики… Я с депутатами и руководством Совета остался сидеть в зале пленарных заседаний на первом этаже, где нас потом бойцы «Альфы» спасли: всех до единого целыми и невредимыми на улицу вывели, прикрывая нас собственными телами… Молодцы, ребята, не ожидал. Не перевелись ещё в наших карательных органах честные и порядочные офицеры оказывается… Мы их когда увидели в первый-то раз - в масках, в доспехах защитных, с диковинными винтовками в руках, как пришельцев из космоса будто бы, каких-нибудь инопланетян-марсиан, - так все перетрухали даже: ну, думали, всё, началось, смерть, думали, наша за нами в таком жутком обличии припёрлась… А оно вишь ты как всё обернулось в итоге: это не смерть оказалась, а жизнь, чудесное спасение наше…
89
Дальше разговор не заладился: не о чем стало говорить. Да и не хотелось Садовскому позавчерашний трагический день вспоминать, который его лет на десять состарил, сделал законченным стариком, обессиленным в одночасье и обезволенным.
Достав из кармана сложенный вчетверо листок и протянув его Стеблову нехотя, со словами: «на вот, возьми, почитай», - он развернулся и пошёл к себе, по привычке ногами по коридору громко шмыгая. И больше его Вадим в тот день не видел уже: начальник из комнаты не выходил, словно прирос к столу письменному.
Отношения их после 4 октября как-то в одночасье разладились и остыли. Хотя они и продолжали общаться по работе, обсуждать необременительные текущие дела, писать алгоритмы и бортовые программы на будущее - в надежде, что оно наступит. Но прежней доверительности между ними и теплоты уже не наблюдалось: Стеблов перестал быть для Владимира Александровича родным, каким был все прежние годы…
90
А сложенным листком оказалась листовка, что успели напечатать защитники Дома Советов в ночь с 3 на 4 октября и потом размножить на ксероксе и раздать всем, кто находился внутри, - на память. Это было прощальное письмо от них горячо любимой России, крик души, вопль предсмертный, - который хочется ввиду этого воспроизвести полностью.
«Погибая, мы будем жить…»
завещание несдавшихся защитников Дома Советов
«Братья, когда вы прочтёте эти строки, нас уже не будет в живых. Наши тела, простреленные, догорят в этих стенах. Мы обращаемся к вам, кому повезло выйти живым из этой кровавой бойни.
Мы любили Россию. Мы хотели, чтобы на этой земле восстановился, наконец, тот порядок, который Богом ей определён. Имя ему - СОБОРНОСТЬ; внутри её всякий человек имеет равные права и обязанности, а преступать закон не позволено никому, в каком бы высоком чине он ни был.
Конечно, мы были наивными простаками, за свою доверчивость мы наказаны, нас расстреливают и в конце концов предадут. Мы были лишь пешками в чьей-то хорошо продуманной игре. Но дух наш не сломлен. Да, умирать страшно. Однако что-то поддерживает, кто-то невидимый говорит: «Вы кровью очищаете свою душу, и теперь сатана её не достанет. И погибнув, вы будете гораздо сильнее живых».
В наши последние минуты мы обращаемся к вам, граждане России. Запомните эти дни. Не отводите взгляда, когда наши обезображенные тела будут, смеясь, демонстрировать по телевидению. Запомните всё и не попадайтесь в те же ловушки, в которые угодили мы.
Простите нас. Мы же прощаем и тех, кто послан нас убить. Они не виноваты… Но не прощаем, проклинаем бесовскую шайку, севшую России на шею.
Не дайте затоптать великую православную веру, не дайте затоптать Россию.
Наши души с вами.
Россия непобедима».
Дом Советов,
04.10.93
А 1 ноября бывшие товарищи по ФНС подарили Стеблову спец-выпуск новой оппозиционной газеты «Мы и время», подготовленный и выпущенный Александром Андреевичем Прохановым и другими московскими оппозиционными авторами в Минске и полностью посвящённый расстрелу Дома Советов России 4 октября. Спец-выпуск вышел под общим названием “Россия, кровью умытая”, из которого хочется процитировать одно замечательное стихотворение постоянного автора «Дня» Евгения Нефёдова “Октябрь - 1993”. Чтобы и завершить им рассказ про кровавую московскую осень 93-го, поставить в рассказе точку:
Реформаторы, как по-крупному
Победили “врагов реформы” вы!
Пол-Москвы завалили трупами,
Пол-Москвы увезли в Лефортово…
А пока всю страну не вывезли –
Вы надсадно все эти годы
В приложения к телевизорам
Реформировали народы…
Реформируете без устали:
Честных – в нищих, ворьё – в элиту,
Душу русскую – в антирусскую,
А теперь вот живых – в убитых!
Конституцию сытым скопищем
Изнасиловали – и рады.
Мы пришли к ней на крик о помощи.
Ну так кто же из нас – демократы?!
Что там прения, что регламенты…
Ваши доводы – сверхречисты:
Бьёте танками по парламенту!
Ну так кто же из нас – фашисты?!...
С той землёй, где взросли Иванами,
Мы родство разорвать – не в силе,
Вы ж всей плотью – за океанами.
Ну так кто же из нас – Россия?!
…Она терпит и терпит, смирная.
Но когда-то остудит ваш пыл:
Кто с мечом к нам придёт реформировать –
Тот историю позабыл… {6}
Глава 16
«Можно не стремиться в Отечество Небесное, но тогда смерть духовная неизбежна; можно не делать ничего для своего Отечества земного, но тогда зачем нужен такой гражданин Отечеству Небесному?!» /из поучений святых отцов/.
1
Кровавые события осени 1993 года в Москве повлияли на внутреннее состояние убеждённого оппозиционера-антиельциниста Стеблова самым болезненным и негативным образом. У него, помимо “сожжённой дотла” души и нервного истощения, ещё и начались серьёзные проблемы с сердцем - аритмия и недостаточность себя не вовремя и как-то рано достаточно проявили. Причём - в самой крайней и обострённой форме: пред’инфарктной. Как если бы он близких родственников вдруг махом одним лишился: жену и детишек похоронил, обоих родителей, сестрёнку с братом. Отчего жить ему, 35-летнему мужику, стало тошно и муторно, прямо-таки невмоготу. А порой и совсем не хотелось.
Поэтому срочно пришлось через тёщу и её связи обращаться к знакомым врачам - кардиологам и психологам, психотерапевтам-частникам, невропатологам тем же, которые и выводили его таблетками, капельницами и беседами из этого болезненно-депрессивного состояния. Каждый по очереди и в меру способностей, лекарских знаний своих, которые, надо признать, были не шибко богатыми. Но - хоть такими.
Болел и лечился он, таким образом, целый год. Исхудал, пожелтел, подурнел при этом, замкнулся, в себя ушёл глубоко, от психотропных и ритм-понижающих таблеток каким-то вялым, безжизненным и ко всему безразличным сделался, апатичным и недееспособным. И чтобы выжить и выстоять, окончательно не сломаться, облик человеческий не потерять, спасался, по совету врачей, многочасовыми прогулками на свежем воздухе - и молитвами, которые уже сам придумывал, которые в его уставшем кровоточащем сердце тогда обильно сами собой рождались. Молился дома, на улице, в скверах и парках украдкой, когда, одинокий, там подолгу бродил, прячась от насмешливо-укоризненных взглядов родственников и сослуживцев, душу истерзанную в тайне от них леча покоем и чистым воздухом.
В Церковь сознательно не заходил. Озлобился против сытых столичных попов-пустобрёхов, считая, что все они во главе с патриархом предали в очередной раз страну в трагическую для неё минуту…
2
Мысли его в это время по поводу собственной жизни и будущего России были самые что ни наесть мрачные и пессимистические. До Октября 93-го он, чудак, ещё на что-то надеялся. Верил, что ещё можно остановить всеобщий развал и падёж мощным взмахом народной Великодержавной десницы. И не только остановить, но и вернуть всё на прежнее место, на указанный русским славянам и всем остальным народам республики самим Господом Богом путь, проложенный Великим Сталиным. Где у нас было столько чудесных свершений, столько всяких побед, самых немыслимых, ярких и грандиозных! Идя по которому до осени 1982 года включительно, мы были самими собой: счастливыми и свободными в основной массе, великими, гордыми и непобедимыми.
Ведь было же такое до перестройки, было! Чтобы там ни писали и ни говорили потом новые продажные власти, сколько б помоев ни вылили на славный советский строй, доставшийся нам в наследство от отцов и дедов…
Оттого-то и верилось и надеялось, что оппозиционным лидерам как-то удастся, поднатужившись, встряхнуть и образумить одурманенный российский люд, сознательно опять разъединённый на части, выбить из его зачумлённых, осатаневших от пропаганды голов бациллу саморазрушения и разврата. Заставить всех вспомнить великое советское прошлое, запустить заводы и фабрики вновь, вернуть награбленное в казну, в единое целое объединиться. А над кучкой безродных космополитов-грабителей, олигархов так называемых, устроить показательные судебные процессы по образцу 37-го года.
А почему нет-то, действительно, почему?! Ведь Сталину-то это всё удалось когда-то! Да ещё как удалось! - страну от социальных паразитов и дармоедов избавить, от предателей всех рангов, уровней и мастей, не имевших ни Родины, ни национальности, ни гражданства. Только одну госпожу-Революцию
