сгорбленный от войны и зоны, а когда-то был высоким и красивым, Юлька всегда ругала его за любовные похождения, а что осталось от него? Тощий сгорбленный старик с сильными жилистыми руками и непроницаемым лицом, полностью седой, отчего волосы казались белыми, внимательные серые глаза всегда смотрели вниз, чтобы резко подняться и уложить собеседника острым неприятным взглядом, который он старался прятать от всех.
В груди защемило так, что он выронил сумку, схватившись рукой за стену. Перед глазами стояла Юля, высокая, но все равно ниже его, сероглазая красавица, в строгом синем мундире, не способном скрыть красивые длинные ноги, юбка делала ее стройнее и привлекательнее. У нее не очень красивое лицо, такое же вытянутое, как и у него, но глаза блестят так, что хочется влюбиться в эту девушку, и плевать на наметившиеся погоны на плечах. Он был влюблен в нее, не как поклонник, жених, скорее как отец в свою дочь. И она по праву была его дочерью, но не по документам. Сергей Николаевич отогнал от себя это видение, такой он запомнил ее в последний раз, уезжая на войну на проклятую вторую войну в его жизни.
Он собрался и вышел, забрав сумку. В коридоре его окликнул директор, и он подошел к кабинету.
– Уезжаешь? – невесело спросил директор.
– Да, ты же знаешь, мне надо.
– Да я понимаю. Слушай, Сергей Николаевич, – директор был старше его на десять лет, плотный, лысеющий мужчина, набравший вес в обществе, но всегда называвший Сергея Николаевича по имени отчеству, и больше никого. – Я тут поговорил, у меня друг адвокат, если тебе нужна помощь, ты скажи, поможем. Там нормально, без денег все сделают.
– Спасибо, Олег, – он пожал руку директору. – Спасибо, обязательно попрошу, когда придет время. Ты мне обещал девушек не трогать. Они же свою работу выполняют, а куда им с детьми идти?
– Все сделаю, не переживай. Работали и пусть работают. Пацанов жалко, вообще ни при чем, сделают из них козлов отпущения.
– Все решим, выпустят. Вот вернусь и решу вопрос, – коротко ответил Сергей Николаевич. – Ты нашим волкодавам спуску не давай, а то обленились совсем. Я инструкции написал.
– Видел, сам проконтролирую. Ну, давай. Тебя Колька отвезет, я его просил.
– Спасибо, а то боюсь опоздать на самолет.
– Не опоздаете, он тебя до вокзала добросит, а там на экспрессе. В область уже такие пробки, точно не доедешь.
Они хлопнули по рукам, и Сергей Николаевич вышел на улицу. Теплый ветер успокоил голову, он задержался на входе, приветливо помахав девушке-уборщице, вытиравшей стекла на первом этаже административного корпуса.
– Наргиз, – позвал он ее, девушка подбежала к нему, доверчиво смотря в глаза, он спрятал взгляд, отвечая ей доброй улыбкой, которую не всякий мог разглядеть на его суровом лице. Девушка улыбнулась в ответ, все, кто с ним работал, видели его настоящее лицо. – Все уладил, не беспокойтесь. И мужей ваших вытащим, я обещаю.
– Спасибо, Сергей Николаевич, – поклонилась девушка и погладила его по рукам. От ее певучего акцента хотелось улыбаться, она сама выглядела, как солнце, круглолицая с большими смеющимися глазами и яркими веснушками на лице. – Ты очень устал, отдохни, пожалуйста. Ты же в отпуск едешь?
– Да-да, что-то вроде. Скоро вернусь, –¬ вздохнул он и, увидев, что к ним идет коротко стриженый мужчина в серых брюках и белой рубашке с короткими рукавами, поспешил к машине, припаркованной за воротами. Он сразу узнал во взгляде мужчины мента.
Вова подошел к девушке, следя за отъезжавшей машиной, и спросил.
– А кто это был, седой?
– Сергей Николаевич, он наш начальник, – ответила девушка и вгляделась в лицо Вовы. Она узнала его и побледнела. – А вы к кому?
¬– Так к нему. Ладно, директор на месте? – спросил Вова, она кивнула, и он вошел в здание.
12
Гулкие темные коридоры с мигающими лампами и неистребимым запахом страха, бесконечность лестничных пролетов и серость лиц в погонах. Так обычно рисовался каземат в умах большинства граждан, а здесь было светло и чисто, ярко горели новые светильники, блестели после недавнего ремонта стены и пол, все выглядело вполне дружелюбно, если бы не запах страха, пробивавшийся не сразу сквозь толщу синтетической вони, главного признака нового ремонта. Побыв здесь час, начинаешь ощущать этот запах, не сразу, сразу и не поймешь, что так защекотало в носу, а сердце вдруг закололо, а это он пришел, незаметный, ухмыляющийся. Еще немного и станешь слышать приглушенные крики, стоны страданий вековых узников, грохот цепей – историческая память, неистребимая, разъедавшая стены этой крепости изнутри.
Денис сидел в приемном помещении, ожидая разрешения на вход. Государство в государстве, здесь никто не открывал двери по щелчку пальцев или красивой корочке, повсюду царил смрад подземелья, так искусно замаскированный новым ремонтом, смрад исходил из самих людей, работавших здесь. Не все были палачами или садистами, скорее их было меньшинство, но работа со временем меняла не только взгляды человека на других людей, но и его внешность, накладывая маску цербера даже на миловидных женщин, смотревших на тебя, как волчица, готовая броситься к прыжку. Денис не отрицал тюрьмы, как Алина, считавшая все это пережитком, а новый человек должен был быть свободен от подобных предрассудков и средневековой технологии наказания виновных и невиновных. Надо было немного поработать здесь, поработать с людьми, которых привозили сюда в закрытых машинах во внутренний двор, чтобы никто не видел, кого привезли, и тогда становилось понятно, как открывается человек, обнажая свою истинную сущность, наглядно демонстрируя наивность мыслей о «новом человеке», свободном от заблуждений и предрассудков, идущим в ногу с техническим прогрессом к высшей точке развития интеллекта и, соответственно, гуманности. Средневековье, оно осталось в этих стенах, оно осталось и внутри людей, неготовых расстаться с звериным обликом или звериной сущностью, скрытой за благонравной личиной. Все это Денис и не собирался рассказывать Алине, слишком чувствительно относившейся к тюрьме, а особенно к СИЗО, видевшейся ей оплотом беззакония и пыток. Что ж, она имела право на такое мнение, реагируя на кричащие новости, которые, к сожалению, были правдивыми, и от этого страх зарождался и внутри тех, кто был на свободе, а где страх, там и ненависть. Денис задумался, а что если показать общественности всех, кто сидит? Поименно, рассказать о преступлениях, познакомить? Он ухмыльнулся, представляя, как общество, еще недавно настроенное против системы наказания, развернется на 180 градусов с требованием построить больше, еще больше казематов – у нас же еще столько необжитой тайги, вот пусть и обживают! Но не Алина, она верила в людей, без лицемерия религиозных учении, но по праву проповедуя все лучшее, что пытались вложить в вероучения наивные создатели, пока их не поглотили автократы и религия не стала истинной, а значит институтом управления обществом, во многом карательным. И Алина была его балансиром, не давая упасть, ожесточиться, как многие его бывшие коллеги, видевшие во всех потенциальных преступников и, следуя этой логике, закрывая дела на раз два, без особого расследования.
Система не может ошибаться если человек попал сюда, то в этом нет вины системы исполнения наказаний, ошибки делают на первых этапах, на самых главных, а система не ошибается, она ожесточается и звереет, и в этом ее главное преступление. Вот кто-то входит, кивает ему, безликий человек, Денис не запоминал эти лица, деля лишь по гендерному признаку, его позвала женщина.
– Вам дано разрешение на посещение всех заявленных лиц. С вами проследует наш сотрудник для вашей безопасности, –¬ сказала женщина в форме. Денис кивнул и расписался во всех предложенных документах, бегло прочитав знакомые бланки.
Она отвела его к другой двери, открыла ее своим пропуском, и Дениса забрал уже другой человек, молодой еще парень, не больше двадцати пяти лет, и поэтому сохранивший лицо. Как ни крути, а повсюду решают нужные бумажки, подписанные нужными людьми, в ином случае никто бы не подпустил Дениса к задержанным по такому секретному делу.
Они долго шли по длинному коридору, поднялись на другой этаж, прошли еще половину бесконечного коридора, чтобы пройти на другую лестницу и уже спуститься вниз на три этажа.
«Подвалы, средневековые казематы», – подумал Денис, осматривая темный коридор, покрашенный старой масляной краской, отдаленно напоминавшей зеленый цвет. Достаточно ярко светили лампы дневного света, но хотелось больше, липкий туман забивал глаза, надо проморгаться, включить, наконец-то, свет. Денис шел за молодым сержантом и думал, что же могут чувствовать осужденные, как тяжело здесь находиться этим девушкам, ради которых он сюда пришел.
– Проходите, сейчас приведут задержанных, – сказал сержант, открывая одну из дверей.
Комната была крохотная, вытянутая, с одним столом и двумя стульями. Больше ничего в комнате не было, недавно отремонтированная, она резко контрастировала с «мертвым коридором», как окрестил его про себя Денис. Денис сел за стол лицом к двери, сержант встал сзади, и уперся в смартфон. Дениса это немного удивило, ему стоило больших трудов пронести сюда планшет, про телефон и речи идти не могло. Он выложил из сумки папку с фотографиями и бланками допроса, планшет остался в сумке, пока в нем не было надобности.
Через десять минут ввели скрюченного парня, его лицо больше напоминало огромный кровоподтек, в котором с трудом угадывались глаза, его губы дрожали, он постоянно озирался, инстинктивно прижимая руки к голове. Конвойный усадил его на стул, стукнув по плечу, чтобы тот не дергался, никто его бить не собирается. Парень не смотрел на Дениса, мельком взглянув на сержанта в конце комнаты, не обращавшего ни на кого внимания, он смотрел фильм в наушниках. Денис открыл папку и сверился с фотографией. В этом кровоподтеке было сложно узнать Вадима Нефедова, сходство было еле уловимым.
– Вы Вадим Нефедов? –¬ спросил Денис.
– Вадим Олегович Нефедов, 1998 года рождения, – быстро ответил парень, в первый раз посмотрев на Дениса.
– Хорошо, меня зовут Ефимов Денис, я следователь прокуратуры, – Денис положил перед ним свое удостоверение. Вадим не касаясь корочки, внимательно прочитал его и кивнул, что понял. – Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов.
– Я уже на все отвечал, я все подписал! Чего вы от меня еще хотите? – неожиданно вскрикнул парень, сержант сзади остановил фильм и внимательно посмотрел на него.
– Меня интересуют ваши показания, которые вы дали на Осину Марию Викторовну и Королеву Полину Егоровну.
Парень вздрогнул, но ничего не сказал, волком посмотрев на Дениса.
– Вы хотите мне что-то сказать? –¬ спросил его Денис.
– Нет, я все уже описал в своих показаниях, – прохрипел Вадим, уставившись в пол.
– Я читал ваши показания и поэтому решил лично с вами переговорить. Вас давно выписали из больницы?
– Три дня назад.
– Интересно, и три дня назад вы подписали эти показания, – Денис вынул из папки ксерокопию протокола. Парень молчал. – Это ваши показания?
– Да мои, – не глядя ответил он.
Денис задумался, в лоб бить итак запуганного человека или попробовать подойти ближе,
