настойчиво шептал мне на ухо:
-Вспомни мой совет на досуге, привяжи ее к себе покрепче! Прибалтийские женщины великие труженицы, направь это ее природное качество в сферу обустройства семейного очага.
-У нее блестящее журналистское образование, внешность и опыт работы на телевидении,- возражал я.
-В семью, к пеленкам!- восклицал Арсений.
-Подальше от грязных мужских фантазий и сальных взглядов! И чем скорее, тем надежнее,- напутствовал он меня. И подтолкнул-таки к действию.
Хотя, проводив старого друга, я долго размышлял, ибо очень не хотел расставаться с мечтами. Но решил, что стоит попробовать соединить их с реальностью. План был прост – сделать так, чтобы Неёле больше не захотела покидать меня.
Для начала я заявил ей:
-Обещай, что это твой последний выездной контракт.
Она улыбнулась:
-Хорошо. И кем бы ты хотел меня видеть в будущем?
-Женой и матерью моего ребенка,- произнес я и увидел, как на ее щеках заиграл нежный румянец, а глаза увлажнились и потемнели. Она не возразила и даже растрогалась, а, следовательно, первая ступень, ведущая к цели, была преодолена довольно-таки легко.
Теперь моей постоянной заботой стало дать Неёле больше отдыха, ибо я видел, как много она работает. И мужчина во мне уступал. Тем слаще были моменты нашей близости,– весь мой богатый сексуальный опыт казался бледной тенью рядом с нынешними ощущениями. Мои неясные, смутные мечты наполнялись новым содержанием: тело наливалось чувственным восторгом, я испытывал сумасшедший прилив жизненных сил, и вместе с тем в геометрической прогрессии взращивал слепую ревность.
Как стремительно я загорался и тотчас остывал к своим мимолетным любовницам, словно старался наверстать упущенное, сейчас же связь с другими женщинами казалась мне невозможной и омерзительной. Я уже не представлял себя в постели даже с Ларисой, все заполонила Неёле. А у нее начались странные головокружения. Меня тревожили эти симптомы переутомления, вдобавок она плохо ела и каталась вяло, без прежнего задора. Следовало посмотреть ее анализ крови на предмет анемии: во мне привычно проснулся врач.
Я попросил Арсения привезти мне мобильную мини-лабораторию. Неёле стала вызывать у меня щемящее чувство,– ее движения и взгляды изменились, она все чаще бледнела, хотя стойко уверяла в своем прекрасном самочувствии. Ох, уж это воспитание – никогда никакого нытья! Устала? Нет, я привыкла. Больна? Нет, все хорошо. Отчего такая бледность? Забыла тональный крем наложить.
К моему удивлению чемоданчик-дипломат с набором непонятных для простого смертного блестящих предметов, колбочек и коробочек не вызвал у Неёле страха. Она протянула мне свою руку, ее тонкие пальцы дрогнули и покорно поникли как ивовые листья. Сердце мое дрогнуло: неужто такие проверки ей не впервой? Ведь кому, как не мне, знать, что означает такая привычка, однако параметры ее здоровья удовлетворили бы любого врача, а один маркер привел меня в состояние эйфории – Неёле была беременна! Я испытывал наслаждения от близости с ней, но, оказывается, существовало иное счастье – неизмеримо более сильное и глубокое. Оно охватило меня до самого дна моего существа, пронизывая острыми токами тело. От этого ощущения реальность странно расплывалась,– я смотрел на Неёле и больше ничего не видел: она одна существовала в пространстве, а ближние к ней предметы растаяли в искристом муаровом тумане.
-Ты делаешь меня счастливым,- сказал я и ощутил, как тело расслабилось, сбросив напряжение.
Неёле спросила:
-Почему ты шепчешь?
-У нас будет ребенок,- ответил я, удивляясь прозаичности этой фразы. Зрачки Неёле расширились, и она спросила странным заговорщическим голосом:
-Откуда ты знаешь?
-Твой анализ крови показал: маркеры на беременность положительны.
На лице ее проскальзывали неясные мысли. Закрыв лицо руками, она заплакала – беззвучно, но всем своим существом. Наблюдая эту работу в ней, я никак не мог понять ее слез:
-Ты не рада?
-А вдруг ошибка?- с сомнением произнесла она, испуганным взглядом вынудив мое сердце замереть.
-Подобный анализ дает достаточно точную картину.
-Врачи говорили, что с зачатием у меня возникнут серьезные проблемы и наверняка потребуются альтернативные методы. Ты сотворил чудо!
-Это не я, а она,- сказал я и подумал о любви, а еще о том, что наконец-то наступил момент нашего подлинного соединения. Как странно, ведь все то же самое: женщина, будущий ребенок, семья – но насколько все иначе! И ясен смысл пути, по которому я шел почти вслепую, подчиняясь внешней силе: произошло единственное и истинное обретение цельности, зашифрованное в подкорке. Я ощутил, что вобрал в себя Неёле, и мое сознание врача обрелось в этом двойственном мире естественной составляющей, а все инородное смыло чистой волной.
Извилисто увлекаемый случайностями, переплетаясь с ними, подчиняясь их водовороту, я выплыл там и тогда, где и когда все сложилось, срослось. Нереализованные тайники души, неясные мечты, сны и безнадежности прорвались сквозь преграды и хлынули потоком к исполнению. Время, сжалившись надо мной, сделало остановку и ненадолго повернуло вспять, чтобы тут же устремиться вперед.
Если рассеиваешься в потоке жизни, то ничего не выбираешь и не принадлежишь себе. Но в поиске смысла возникает настоятельная потребность оказываться всегда выше любых обстоятельств, быть собой – и никем иным! Моя судьба решена: жить в согласии с собственной душой, следовать мечте и претворять ее в реальность – лишь это мое истинное желание. Пусть все повторится, только на более высоком уровне. В этом развитии – смысл жизни, которая налагает на тебя ответственность за каждый твой шаг, но которую ты принимаешь и любишь даже за ее нелепости! Благословенно кольцо вечного возвращения, обручившее нас!
Перед взором моим предстало Озеро, отражавшее в себе время, вобравшее его, ставшее им. Оно вселяло в меня предчувствия и возвращало к чистоте юности, обещая сегодняшнюю любовь, лаская воображение и терзая воспоминаниями. Рядом с ним я остро ощутил границу между счастьем и не-счастьем, которая раньше размывалась комфортным существованием. Мой успокоенный, уснувший разум долго не мог ужаснуться тому, как я живу: взгляд наш искажает близкое присутствие кого-то или чего-то, и порой только уединение придает ему самые верные перспективы. Щедро отражая солнечный свет, напитанное им до дна всей своей прозрачной массой, Озеро научило меня медитировать и возвращаться к себе без боязни прежней боли. Сколько дней провел я в благотворном одиночестве, находясь с озером в живом контакте, погружаясь посредством него в свое прошлое и достигая сознанием пределов собственного зарождения. В его утренних и вечерних туманах душа нашла успокоение, а мысли уплотнились и сконцентрировались. Открывая свои глубины, это прекраснейшее из зеркал научило меня различать в любом отражении главное...
***30
Мы представляем самих себя в идеальных, "правильных" образах,– в сознании господствует настоятельная потребность быть признанным окружающими, мало того – прослыть среди них лучшим. Лишь зеркало, соединяя реальное и воображаемое, примиряет их самым драматичным образом, бесстрастно "воспитывая" смотрящего и заставляя его принять действительность такой, как она есть. И только так – в мучениях – обретается целостность с окружающим, "вхождение" с ним в отношения, а это всегда желание, которое в отличие от потребностей тела не знает удовлетворения.
Рассматривая собственное отражение, я всякий раз заново идентифицировал свою наружность с самоощущением. Не скажу, что мне не нравился мой вид, хотя различия в восприятии внешнего и внутреннего были существенные. Мои представления о своем облике застопорились где-то на юношеском периоде, как бывает у себялюбцев, кем отчасти приходилось себя признать. Взрослый мужчина в зеркале несколько удивлял меня, впрочем, побритый и свежий, он выглядел вполне пристойно. Обманываясь внешностью, женщины всегда строили иллюзии на мой счет. Единственно, кому я все же стремился понравиться, так это Дане, но только однажды она назвала меня неотразимым паскудником, хотя трудно понять – комплимент это или ругательство. Помнится, мелькнувший взгляд ее тогда польстил моему самолюбию, однако тон был ядовитым. Правда, у моей задиры слова нередко расходились с выражением глаз, и я давно научился пропускать ее замечания мимо ушей, ориентируясь исключительно по сужающимся вне зависимости от освещения зрачкам, по намекам на сдерживаемые движения или невольному румянцу. Во-первых, молчаливое выслушивание колкостей в мой адрес не давало Дане повода для еще большей желчи, а во-вторых, никакие высказывания не могли ей помочь: тело не слушалось ее и откровенно любило меня, против воли хозяйки сплетая ее руки – с моими руками, ее ноги – с моими ногами. Ну а рот...
Когда она говорила, завороженный видом ее губ, я ощущал внутренний трепет от предчувствия их покорения. И эта дрожь всегда завершалась острым наслаждением, ибо, овладевая губами Даны, ломая их упругое сопротивление, я проникал в чарующее пространство ее рта, чтобы быть покусанным восхитительными зубками. Но стоило бороться – получаемое блаженство с лихвой окупало любые неприятности.
С первой нашей встречи меня привлекла грация Даны, хотя движения ее казались лишенными той женской раскованности, которая, как я считал, нравилась мне. Но именно робкая пластика моей недотроги сразу завладела мной. Естественная, тонкая красота ее тела, с нежными складками на сгибах, манящими впадинками и плавными выпуклостями, покоряла мой эстетический вкус. Дрожащие чувственные ареолы, светящиеся кончики золотистых волосков, росистые бисерные капли – все создавало чудесную телесную фреску. Дана озвучивала ее сдерживаемым дыханием, источая среди ароматов чисто вымытой кожи и изысканно-ускользающего парфюма едва уловимые обольстительно-призывные ноты чего-то сливочного. Этот первобытный волнующий нюанс один оставался к утру, когда выветривались все иные запахи,– именно его я так любил вдыхать, слегка погружая свой нос в упругую мякоть ее груди или живота. Был и еще один источник, притягивающий мое обоняние: пушистые пряди волос Даны отдавали травами, нагретыми знойным солнцем, что вызывало кружение летних мыслей вне зависимости от времени года.
Я мог часами разглядывать ее, слегка касаясь восхитительных контуров пальцами. У Даны бежали мурашки, но она безропотно покорялась моим рукам, зная по опыту, что малейшее сопротивление провоцирует меня на насилие. Вот когда я удивлялся виду своих собственных рук: сильные, со светлыми волосами на тыльной стороне кисти, они смотрелись на нежной женской коже подобием звериных лап, правда, довольно-таки окультуренных и цивилизованных, с аккуратно подстриженными ногтями. Непостижимо, но они без моего участия знали, что им делать с этим гибким желанным телом. Иной раз я пытался тормозить свои движения, однако руки оказывались сильнее в инстинктивном стремлении гладить и ласкать дивные плавности, в поисках чувствительных мест на груди, возле пульса, на ключицах, под невинными
