Полководец князь Воротынский

всем городам  воинских людей. Половину кораблей даст Дания, потому что великий князь Иоанн отнял у датчан несколько  замков, и еще намеревается воевать Норвегию, с герцогом Магнусом он обошелся не по-христиански. Вторую половину кораблей на один рейс даст принц Оранский или Франция с Испанией. Сто кораблей может одолжить Ганза, Гамбург и сам Любек.
«Шкипера и лоцманы найдутся в Голландии, Зееландии, в Гамбурге и в Антверпене,─ расписывал в деталях операцию по вторжению Штаден.─ В Голландии, в Бриле, есть шкипера и лоцманы; найдутся они и в Дордрехте. В Схидаме живет шкипер по имени Яков Гейне: он плавал в эти места несколько лет. В Антверпене живет шкипер по имени Иоганн Яков: он долгое время ходил к этим же местам. В Гамбурге живет некто по имени Симон Салинген, который давно знает русский край: и Онега, и  Поморье ему хорошо известны. В Бергене, в Норвегии, живут Северин и Михаэль Фальке; они побывали в этих местах за четыре года до того, как я там появился».
План указывает, откуда, как и какими силами надо начинать вторжение, как углубляться в русские земли, как, без жестокости, покорять местных крестьян, натерпевшихся бед от разгрома поместий самим царем Иоанном.
«Ваше римско-кесарское величество должны выбрать одного из братьев вашего римско-кесарского величества в качестве государя, который взял бы эту страну и управлял бы ею. Прежде всего, он не должен быть суровым. И с бедными, и с богатыми должен беседовать охотно и каждому давать благожелательные аудиенции – впрочем,  до тех пор, пока страна не будет занята. При войске на первый раз должна быть по меньшей мере сотня проповедников: в укреплениях и городах, они проповедовали бы слово божие воинским людям…И все это должно быть налажено в течение года, чтобы  отплыть из  Гамбурга, Бремена или Эмдена. Отправляться следует 1 апреля и плыть сначала к заливу и реке Коле в Лапландии…Наш военачальник должен говорить с ними [служилыми людьми] дружеским тоном и предложить каждому из них  прислать или принести грамоты на их поместья: если они выполнят это по доброй воле, то военачальник собственной рукой подпишет-де им  грамоты  тут же в их присутствии, и после будет их всячески охранять…Когда русские узнают, что им предстоит долгая и упорная война, посредством которой великий князь только и сможет их защитить, и, с другой стороны, увидят, как благожелателен и дружественен к ним наш военачальник, то они не будут больше отклонять его предложений.
Ибо из этого моего послания ваше римско-кесарское величество усмотрите, в какой большой беде находится теперь Русская земля! Так жестока и ужасна тирания великого князя, что к нему не чувствуют расположения ни духовные, ни миряне; ему враждебны все окрестные государи как язычники, так и христиане да так, что  описать невозможно. Как только великий князь засядет в каком-нибудь городе, его нужно тотчас же осадить. И когда русские увидят, что дело касается только великого князя, то они же, его собственные русские, немедля окажут нам поддержку. Настоящие воеводы великого князя все перебиты.
Как только будет захвачена Русская земля, Польша отойдет к Римской империи. Русскую землю, если угодно, чтобы лучше ею управлять, можно разделить на 2 или на 3 части, ибо она очень обширна: 600 миль в длину и столько же в ширину…»

26.
Все, казалось бы, предусмотрел  опричник Штаден, но он не брал в расчет, что еще жив знаменитый по Казани и другим воинским делам воевода князь Михаил Иванович Воротынский, не перевелись русские люди и вои крепкие в своей вере православной, не терпящие иноземного вмешательства. Поставленный государем в следующем году после пожога столицы большим воеводой на южную границу, князь деятельно готовился к войне с крымцами, которые  уверовали в слабость русского государства, собирались нанести решительный удар, покорить и воцариться.
Страшный урон в людях в предыдущие годы от язвы и голода, в московском пожаре, разорении крымцами Рязанской, Тульской, Калужской земель не позволили собрать многочисленные полки. Людей брали отовсюду, но помалу. Царь по традиции в апреле приехал в Коломну  для  смотра войска, и оно произвело на него удручающее впечатление.  Полки стояли за посадом города на ровном поле с пожухлой прошлогодней травой. Через нее активно  лезли шилья молодого пырея, мятлика, чабреца, подорожника. Разбитые шатры шумели и хлопали от юго-западного ветра, развевались полковые знамена. Сыпали дробь полковые барабаны, играли рожки и сурны, когда государь верхом сопровождаемый своими многочисленными рындами,  воеводой Воротынским подъезжали  к полку. Воины вскидывали копья, бердыши, стрельцы как наиболее обученное подразделение брали во фронт с пищалями на плече, а всадники обнажали сабли.
Царь смотрел на воинов и не видел в них прежних защитников, что ежегодно выходили на этот плац, показывали стройные шеренги, опрятность в одежде с полным набором оружия. Да и лица горели если не глупым счастьем от созерцания самого государя, то довольствием того, что стоит здесь, как стоял его отец и дед, готовый защищать родную землю. Такого сейчас не было, да и не могло быть по той простой причине, что они по молве народной знали и слышали много нехорошего о государе разорившего два княжества, прогневив Бога, за что тот послал на их землю голод и мор от язвы. Молитвы не всегда приносили спасение, а лишь слабое утешение, что все переживет русский человек на своей земле, возродит былое и преумножит, если отобьет врагов, падких на чужой каравай.
Иоанн в походной сряде, восседал на сытом жеребце в яблоках, хмурил зоркие очи, подергивал  головой от неудовольствия. Перед ним стояли разрозненные волостные и уездные отряды мало обученных людей, за исключением воинов прошлогоднего передового полка, каким командовал тогда сам Воротынский. На правах большого воеводы князь половину воинов взял в свой полк, остальных, как ветеранов и опытных бойцов распределил по полкам. Гораздо лучше выглядели  казаки и стрельцы – часть регулярного государева войска. Детей  боярских и дворянских составляющих основу конницы  не насчитали и полторы тысячи человек. Внушительно выглядели воеводы-князья, взятые буквально отовсюду как средний командный состав со своими оруженосцами и стремянными, людьми способными на ратные схватки, но в малом количестве. Окончательно  испортили настроение государя боевые холопы*, пришедшие с детьми боярскими и дворянскими. В неутихающий голод от неурожая прошлого года, разорения двух княжеств собственными руками гулко  аукнулся теперь не только недобором  воинских людей, но и оружия, продовольствия, конной тяги, телег для обоза и другого военного имущества необходимого для обороны. Лишний рот в армии, не укрепляющий ее силу, надлежало захлопнуть.
─Чем кормить будешь, князь, эту холопскую ораву. Поставишь в строй?─ угрюмо и даже зло спросил государь.
─ На них не выдано ни полушки снеди, а ставить в строй необученного оболтуса – равно  бабе.
─Так обучай,  прикажу добавить провиант.
─ Обучение вопрос сложный, дастся ли воинская наука вон тому юнцу, что в драном картузе? Сдается мне он кроме как лыко драть, да за скотом навоз убирать ничего не умеет. Спросим его?─ государь досадливо махнул рукой, мол, и так на душе тошно, а Воротынский продолжал.─ Мы не знаем, когда к нам басурманин пожалует. Весной, летом ли? Наука рукопашного боя за неделю не дается. Годами наживается.  Тех, кто раньше держал в руках оружие, поставлю в строй, остальных в коневоды, водоносами, плотниками рогатки готовить. Всякому найдется дело.
─Не утешил ты меня, князь Михаил, а подтвердил мое намерение удалиться с семьей в Новгород. Там обдумаю наглую грамоту собаки-хана, присланную с гонцом после сожжения Москвы вместе  с подарком  – кинжала. На что намекал Девлет, прося Казань и Астрахань? Аз, скажи?
Царь подъехал к шатру воеводы, спешился с помощью стременного, прошел в шатер, уселся в кресло. Воротынский встал подле.
─Садись, воевода, напротив, чай на ногах правды нет, да ответь на мой вопрос. На что намекал сабака-хан, даря мне кинжал?
─ Грозился покорить.
─ Тем ножом меня зарезать собрался не без рук моих вельмож? Тесно мне среди них. Ты узрел, что мало привел с собой свиты опричной? Даже Малюту  с Годуновым оставил в Москве. Ни в кого не верю. Опричное войско из рук выбивается. Окольничего Хворостинина с опричниками дам тебе, держи их в строгости. В наряде его поставь вторым воеводой передового полка, первым – князя Хованского. Этот спокойней, под моей рукой исправно служит. Велю убрать знаки опричные. Не хочу, чтоб выделялись своими признаками, пусть лихость  в рубке  врага покажут. Грех свой перед народом замолят, как я замаливаю часами перед образами.
─ Замаливать грехи за Тверь, Торжок, Новгород, монастыри долго придется.
─Но-но, князь, больно язык распустил. Я всегда молюсь по убиенным мной врагов  внутренних,  всегда скорблю. Только не о том сейчас речь. Хитрость дипломатическую применить надобно против наглости собаки-хана. Посулю  ему  Астрахань. Посмотрю, как он себя поведет, а потом и отдам. Пусть подавится.
─Не подавится, проглотит.
─Зато время выиграем на год. Соберем войско могучее, обучим. Пушек много отольем. Мастер Степан Петров загружен заказом на литье соколиков. Домницы в Туле, Кашире, в Серпухове на твое войско будут работать. Пополним  берег пушками. Псковский и Новгородский заводы тоже зелье к наряду ладят.  Сколько оружия сгорело вместе с войском в столице. Восполнять тороплюсь.
─ Хорошие вести, государь, приятно слышать. Возьмет ли хан одну Астрахань? Волк кровь почуял, Казань потребует.
─Не с его рылом Казанью править. Но поглядим, посулим тоже. Я в Новгород уйду, оттуда отпишу хану. С Тавриды сообщают мне, хорохорится орда, под седлами коней держит. Ты готовься к отражению орды.
─Воля твоя, государь. Вели слово молвить, выслушай совет слуги своего, думца ближнего.
─ Говори, князь, без утайки.
─ Хитрость в делах дипломатии хороша. Надобно морочить голову Девлету. Только не клюнет он на сию подачку. Он теперь возомнил себя Батыгой кровавым. Пойдет воевать Русь. Но есть у тебя  воеводы решительные и опытные, стрельцы да казаки, огнестрельный наряд с гуляем. Пополнять его всеми силами ты обещаешь, но уже сейчас надобно отдать его мне. Мы его обкатаем, да учебу учиним. Свое имя и  слово в крепость дай нам, а слуга твой старый не подведет, как и раньше не подводил. Животы положим за Русь!
─ Что мне животы ваши! Собака-хан через вас  перелезет, сядет в Москве и ко мне потянется. Получится ли разбить его поганого, искрошить его войско, а самого пленить? ─ Государь всем телом подался к Воротынскому, зорче всматриваясь в  него ─ не отведет ли взгляда слуга его, не слукавит ли?
─Негоже, государь, по живым панихиду служить. Каждый стрелец да казак с пищалью десятка будет стоить, а пушка – сотню. Верь моему слову!
─Султан Селим слышно, дает собаке-хану янычар несметно и пушки. Разящая сила орды возвысится. Как отбиваться будешь?─ все с той же пристальностью смотрел царь.
─ Маневром, государь. Татарин всегда брал внезапностью, стремительным наскоком, скоростью. Теперь же увязнет с пушками да