находиться меж защитниками Москвы под началом князей Юрия Токмакова, Тимофея Долгорукого и береговой армией.
Воротынский эту ночь был на ногах, подкреплял силы горячим травяным чаем, принимал полковых вершников и отправлял своих, терпеливо ждал вестей о войсках самого хана и Дивея. Девлет-Гирей с царевичами был проворен, и ранним утром Воротынскому донесли, что сильная ханская рать устремилась к Крымской дороге и идет на соединение с ногайцами, которые встали у реки Пахры, перерезали все московские дороги, но никого не воют.
Большой воевода переживал за исход войны больше всех, но внешне выглядел спокойным и уверенным. Эта внутренняя уверенность сидела в нем с того момента, когда получил известие о пополнении татарского войска турецкими янычарами и огнестрельным нарядом – обузе конницы. Тогда-то стало зреть решение. Его ум стратега увидел действия крымца и в противовес выдвинул свой замысел: сохранить силы для решающего сражения. И виделось оно ему не в один день. Князьям Хованскому и Одоевскому, как первым воеводам, слал гонца за гонцом с требованием не вступать в съемные бои, уклоняться и не показывать свои истинные силы. Требовал соединения полков, общими силами догонять ушедших вперед татар, а, догнав, вцепиться в хвост.
Воротынский еще отдавал наказы вершникам, а большой полк в эти минуты снялся и двинулся на предельной скорости за басурманом. Князь Иван Шереметьев головой отвечал за движение и сохранность гуляй-города и всего огнестрельного наряда вместе с князьями-пушкарями. Теперь от скорости продвижения и взаимодействия полков зависел успех будущего сражения. Чтобы оставшиеся турки с пушками не воспользовались паромом и лодками, большой воевода приказал проломить днища и затопить. В Серпухов послал гонца с наказом воли государя: поместному воеводе беспокоить оставшихся у переправы турецких пушкарей с огнестрельным нарядом, не давать перелазить на левую сторону реки. Турок охраняют всего две тысячи татар. Воеводе по силам перебить басурманов и обеспечить не только свою безопасность, но главное, закрыть тыл береговому войску, ушедшему за крымцами.
Вестники шли к Воротынскому по наказу. В пути ему донесли, что полк правой руки воеводы Одоевского потрепан наскочившими на него у Протвы татарами, ночью он уклонился от съемного боя и сохранил главные силы. У Лопасни новый вершник донес, что полк Одоевского идет следом за полком князя Хованского и рать настигает Дивея-мурзу. В заслоне он держит сторожевой полк с царевичами Алды-Гиреем и Казы-Гиреем. 28 июля к вечеру полки могут ударить по хвосту татар.
После полудня, под палящим солнцем Воротынский, сопревший в доспехах, миновал церковь Воскресение Христова, деревню Молоди. Передовые вестники донесли, что у речки Рожая есть невысокий холм. На севере просматривается топкая пойма реки Пахра. Там же сизой накипью угадывается растянувшееся на несколько верст татарское войско. Главного воеводу эта весть обрадовала, но не удивила. Он перекрестился, воздавая хвалу Господу, и поспешил осмотреть местность.
Князь торопко выехал из лесу и остановился там, где земля взбугрилась, поросла травой и кустарником. Холм ни холм, а бугристая лобастая поляна действительно господствовала на десятки верст в округе. Перед всадником, едва ли не до самой Пахры раскинулось неширокое поле, окаймленное густыми рощами из смешанного леса, а южная окраина его накатывалась на этот взлобок. Справа и слева к холму подступали густые рощицы, что могли быть естественной преградой для стремительной татарской конницы, лишая ее излюбленного маневра – удара с флангов, с целью зайти полкам в тыл. Если посмотреть на восток, то есть, вправо, то глаз находит окутанную изумрудной ризой садов деревеньку Молоди, стоящую на малой речке Рожае, почти скрытую от глаза волнистой шалью забок. Видны кособокие овраги. Они есть и слева. Довольно глубокая и широкая лощина подпирала взлобок с юга и уходила полукольцом на север к Пахре. Позиция для генерального сражения отменная. Это сразу же отметил Воротынский. Здесь стоять гуляй-городу! Пока все складывается, как загадано. Впереди задача не из простых: навязать врагу сражение на выгодной для себя позиции, не дать противнику быстро понять насколько она ему неудобна. Потому медлить с устройством укрепления – играть против себя! И большой воевода отдает приказ о развертывании гуляй-города так, чтобы края его прикрывались конницей полков, и она бы смыкалась с лесочками слева и справа. Большую брешь надо оставить справа, чтобы в пылу натиска враг мог развивать свой успех, уходя туда, подставляя бок для меткого огня пушек и рушниц. Тут же татары будут встречены конными полками.
Отдав наказы, князь спешился, еще раз всмотрелся в округу, задумался, прислушиваясь к своему уставшему от тревог и волнений сердцу. Оно билось ровно. Что-то здесь напоминало ему великое поле Куликово раскинувшееся всего лишь на несколько верст, его тесноту для битвы огромных масс войск, подпираемое дубравами, оврагами, Доном и Непрядвой – верными союзниками великого князя Московского Дмитрия Ивановича. Бывал он там и раньше и в прошлом году, возвращаясь после сугона. Стояли и на Красном холме, обозревая поле битвы. Ходили на места, где раскинулись полки великого князя, ломали шеломы, молились за упокой братьев. И теперь родная земля с этим холмом, посланного ему Всевышним для твердости и крепости, с удобной для маневра лощиной, поросшей шиповником, цветущим иван-чаем, шалфеем, перелески, речка Рожай с оврагами и топкая Пахра, в которую уперся головой крымец, станут большому воеводе союзниками, верной опорой, коль остался он брошенный государем наедине с сильным и беспощадным врагом. В который раз уж вспоминается ему таинственный московский старец, обронивший вещие слова: «Будет тебе, князь, труд и ратная слава, но впадешь и в горечь!». И еще заметил воевода: поодаль слева и справа макушки деревьев усыпаны черными птицами, они то взлетают волнами над лесом, то падают на ветки, и грай вороний рокотно долетает до слуха, подхваченный ветерком, то глушится в гущах лесных. Над лугом, одетого в благоухающее разнотравье, со следами недавнего покоса, струилось прозрачное марево и чудилось ему, будто ангелы слетаются, уготавливая просторы эти для вечного покоя тому, кто вступит на них в великую брань. Не раз уж бывало перед сечей, чудилось ему такое, правда коротко, неясным мимолетом, а сейчас устойчиво и зримо. Тут, тут быть басурману битому!
Гулко по бездорожью набегали тяжелогруженые подводы со щитами и пушками. Быстро, с разворота наметанным глазом они ставились друг возле друга, тут же коней выпрягали возчики-воины, лошадей уводили в лощину, треножили, отдавая на поруки коноводам, а сами шли в пеший строй. Десяток мужиков двигали телегу к стене, поднимали деревянные шиты, сцепляли крючьями. Пушкари определяли место своим соколикам. Казаки и стрельцы несли тяжелые деревянные рогатки и спешно ставили, облюбовывая удобные позиции перед крепостью для боя пищалей. Еще не была установлена первая пушка, а Воротынский слал гонца за гонцом Хованскому и Хворостинину: татары у него перед носом. Разведка доносит, что басурман растянулся на семь-восемь верст, наступила решительная минута для атаки вражеского сторожевого полка. Потрепите его как кудель. Не дайте царевичам уйти дальше! Тогда царь ввяжется в затяжную брань.
Новый гонец принес воеводам дальнейший наказ: во время сечи покажите тыл, не нарушая боевой строй, идите к гуляй-городу, заманите татар под огонь всего наряда, сами уходите вправо.
32.
Гуляй-город – крепость на колесах, зимой на санях, был чисто русским изобретением. Еще до повозок-крепостей гугенота Яна Жижки, нечто подобное применил Мстислав Киевский при битве на Калке с монголами, возглавляемых чингисхановским полководцем Субудай-багатуром. Русские воины, оставшись в меньшинстве, сцепили телеги обоза, и трое суток успешно отражали набеги разъяренных монголов. Натиск врага ослабел от сильного урона, подкрепления не было, битва могла закончиться победой, если бы легковерные князья не поддались увещеваниям, мол, храбрых багатуров монголы отпустят восвояси, если они дадут выкуп, сложат оружие и уйдут. Вел переговоры воевода Плоскиня Бродников, первейший предатель русского народа и отечества. Князь Мстислав поддался на уговоры, поверил единоверцу, сложил оружие, вышел из крепости. Отдалившихся от укрепления воинов враги окружили и перебили. Князя и воевод схватили, связали и бросили на землю, накрыли деревянным настилом, уселись пировать под стоны раздавленных воинов. Это была типичная хитрость и зверство завоевателей. Подобной хитростью и предательством также была взята и сожжена Москва Тохтамышем. Когда же злой урок пойдет в прок!
Гуляй-город времен описываемых, выглядел просто и внушительно. На телеги крепились прочные из дуба щиты в полбревна, низ загораживался толстыми плахами, в стенах – бойницы для ведения огня из пушек, затинниц и ручных пищалей. Перед стенами копался ров, впереди выставлялись сцепленные массивные деревянные рогатки, за которыми также можно было укрываться и вести огонь из пищалей, бить врага из луков и арбалетов. Пушки из крепости разили дробом и ядрами. Важной особенностью было то, что в любой момент гуляй-город мог принять под свою защиту полевых воинов, отбрасывая стену через ров, выполняя роль моста. Затем каждый щит быстро поднимался веревками и укреплялся. Был и второй способ. При необходимости несколько человек, расцепив крючья, разворачивали телегу со щитом, открывая проход для отходящих ратников. Затем ставили сооружение на место, укрепляли.
Со дня весеннего набора войско изрядно обновилось и неустанно обучалось ратному искусству, сноровке, меткой стрельбе из всех видов оружия. Обучать было кому: старых воев прошлогоднего передового полка сохраненного князем было не мало. Они находились в каждом полку и составляли ядро. Князь полагался на их храбрость и смекалистость, рассудительность воевод, и преданность Отчизне. Тут погрешить ни на кого не мог. Но вот строптивость окольничих, кои из них были опричниками, терзала. Как-то будут выполняться ими его наказы. В минуты смертельной опасности не взыграет ли порочные для русских князей междоусобица и местничество? И тогда – поражение. Не от врага, а от фальшивой горделивости. Не дай Господь, такому случиться!
Новый вестник от князей Хованского, Хворостина и Одоевского донес:
─Воеводы выполнили твой наказ, князь. Полки идут скопом. Собран ударный отряд. В нем конные казаки с пищалями, стрельцы. Набралось больше двух тысяч. Вместе с конницей двух полков отряд настигает сторожевой татарский полк, ждет момента для внезапного удара.
Воротынский был удовлетворен и успокоен. Очи его сверкнули зарницею, будто высвечивая путь в кромешной тьме. И сейчас же к Хованскому полетели свежие вершники с новым наказом о том, как действовать дальше, куда отступать. Сам же стал поторапливать устроителей гуляй-города, которыми управляли второй воевода большого полка князь Иван
