Полководец князь Воротынский

уморим  голодом или сорвем с него корону. 

34.
Ночные дозоры и лазутчики-казаки Черкашенина заметили оживление в татарском стане. Ночь была ясная, звездная. Ущербный месяц лил тусклый матовый свет на землю,  и очертания болотного кустарника, хилых редких берез, казалось, двигались навстречу засевшим за Пахрой лазутчикам. Они напряженно всматривались в ползущие  тени, на воскуряющийся над хлябкими озерушками молочный туман и увидели медленно движущуюся лаву всадников. Послышались храп тысяч  лошадей, звяканье удил, хриплые окрики наездников. Лазутчики спешно ретировались, вышли на берег Пахры и стали ждать событий. В лунном свете конная масса медленно плыла, как единый гигантский призрак, зароняя в сердца бравым казакам трепет.
─ Свят-свят,─ крестились оробевшие лазутчики и сиганули по броду за Пахру, вышли на конные дозоры и передали весть, что татарское войско движется в сторону русских полков.
─ Два гонца к воеводе,─ сказал десятник дозора,─ донесите, что поганый прыскает из болота. Встает несметной тучей на берегу Пахры. Мы до свету будем хорониться и  дозорить.
Князь Воротынский, приказав после первого отражения татар ни на минуту не давать врагу покоя, что и делалось, отдыхал в шатре приказной избы вместе с другими воеводами. Площадь гуляй-города очень ограничена, много шатров не наставишь, в боевой обстановке можно прикорнуть и на телеге. Большинство сотников, стрелецких и казачьих голов так и делали, подстелив под бок любую сряду, тем более на дворе макушка лета и ночи теплые. Воины рядами устилали истоптанную на холме траву. Она, можно сказать, уже выбита тысячами сапог, обнажилась черная земля. От дыхания и храпа тысяч крепких мужиков в крепости стоял шум, словно  в ветреную ночь голос дубрав да перекатов Оки. Поодаль скучились тысячи лошадей, их храп и бряканье удил разносился на версту. Коней партиями водили на водопой к Рожаю, кормили, готовя к дневной брани.
Гонцов окликнули еще на подступах к крепости, у ворот с тыльной стороны их встречал дежурный воевода из Дедилова князь Андрей Палецкий. Он внимательно выслушал вестников и встревожился, заспешил к большому  воеводе, имея его наказ: будить в случае опасности или иных тревожных вестей. Стояла заполночь. Князь Палецкий неслышно вошел в шатер и на ощупь тронул Михаила Ивановича, чутко дремавшего на топчане, прикрывшись легким одеялом.  Князь мгновенно проснулся, сел, свесив босые ноги.
─Что случилось?─ полушепотом спросил воевода.
─Дозор донес: царь вышел из болота и встал на берегу Пахры. Войско необозримо.
─ Завтра пойдет на приступ!─ вымолвил князь Михаил.─ Но какими силами?
─ Вестники сказывают, конница растянулась вдоль берега  на версту, а то и шире. Мрак, могли ошибиться.
─Где вестники? Погодь, обуюсь, выйду. Больно тут душно. Пусть воеводы спят.
Но неслышный разговор разбудил чутких воинов. Поднялся князь Шереметев, за ним князья Хованский, Одоевский, Хворостинин и поспешили за Михаилом Ивановичем. Вышли на свежий воздух. Ночь выдалась приятно  теплая, как мягкая перина, в которой тонет уставшее от дневных забот тело и находит покой. Она, как бы извиняется за знойный и тяжкий день, дает полную возможность скинуть в крепком сне усталость, встретить новое утро радостным сознанием, что ты жив и здоров и готов довершить то, что не успел вчера  вместе со своими товарищами. Они здесь, рядом, разлеглись по всему гуляю так, что и ступить негде. Палецкий окликнул гонцов, велел подойти. Те подскочили мигом.
─ Кто узрел басурмана?─ спросил Воротынский.
─ Оба зрили, только луна тускла.
─ Что же он?
─ Вышел из болота и оперся о берег Пахры. Дугой встал, топкие места мешают.
─ Днем кто обозревал эти места?
─ Ноне  впервой.
─ Как же знаешь о топких местах?
─ Наш берег выше, сухой. Ходили скрось с версту. На левом много лыв и кочки.
─ Об этом же мне говорил казачий воевода, что днем  травился с басурманом.
─Пугнуть бы его из пищалей на рассвете,─ сказал  князь Хворостинин,─ смутить  перед приступом. Река Пахра в верховьях мелкая, но топкая.  Большие конские полки скоро не пройдут, увязнут.
─ Мысль верная! Перед рассветом, когда  морит сон, содеять дерзкую вылазку стрельцам и казакам. Бить залпами по скученным татарам,  при дюжей опасности быстро верхами вернуться в крепость! Нам не ведомо, куда он пойдет, но поймет, хвост его всюду придавлен. Остается одно – приступ. Где стоят конные казаки, что вчера травились?─ спросил Воротынский у князя  Одоевского.
─ На правом фланге гуляя. Атаман Черкашенин со своими ─ на левом. На подъем они горазды.
─ Отсюда до басурмана рукой подать. Посадить  казаков и стрельцов на коней, встать  в крепком месте, травиться сколько можно и отойти. Побудку войску проведем  на рассвете, до дела принять пищу, раздать в запас сухари, занять перед гуляем и с флангов позиции по росписи. Таков мой наказ.
Роспись по традиции: стрельцы и казаки передового полка под началом князя Дмитрия Хворостинина встанут перед гуляй-городом укроются во рву и загородятся рогатками; правый фланг прикроют  пешие стрельцы и казаки полка правой руки с князем Федором Шереметевым. Они также сядут за рогатками в ров, что загодя раскинул свои крылья влево и вправо, сзади  будет стоять, маневрируя, конница князей Андрея Хованского и Никиты Одоевского; пешие воины полка левой руки с князем Петром Хворостининым, усиленный стрельцами сторожевого полка с окольничим Василием  Умным-Колычевым и казаками Черкашенина обороняют левый фланг, за ними  – конница полков во главе первых воевод князей Андрея Репнина и Ивана Шуйского. В гуляй-городе московские пушкари и воеводы у наряда князья Семен Коркодинов да Захарий Сугорский, казаки с пищалями Игнатия Кобякова и Юрия Тутомлина,  наемные казаки Юрия Булгакова и Ивана Фустова, стрельцы голов Осипа Исупова, Михаила Ржевского. Тут же три сотни немцев Францбека. Ими командует начальник крепости второй воевода большого полка Иван Шереметев. Задача этого самого большого отряда не только отражать лобовые атаки врага, но и при надобности прикрывать своим огнем конницу на флангах, гасить набег, а как пойдет замешательство в рядах татар, тут пойдут в  сечу обличенные в доспехи конные витязи полков, что стоял у крыльев гуляя.  Конница большого полка поодаль, в резерве. На нее у большого воеводы свой потаенный умысел. Воины в доспехах, готовы вступить в сечу по первому слову головы войска. На все зоркий глаз Михаила Ивановича с его гонцами.
В шатер идти в  напряженный час не хотелось. Шереметев с Палецким призвали через дежурных гонцов атамана Черкашенина, а Никита Одоевский  атамана конных казаков Ряскова. На дело вызвался идти князь Дмитрий Хворостинин. Воротынский урядил его, зная разумную решительность окольничего, бившего два года назад татарский изгон под Каширой. Он быстро собрал атаманов и голов стрелецких, передал наказ Воротынского. Шум, поднявшийся в лагере, побудил многих, но трубачи побудку не играли, и люди продолжали отдыхать. Воеводы в раздумье присели кто куда. Михаил Иванович глянул на звездное небо, отыскал ковш  Большой Медведицы, он уже изрядно наклонился, собираясь через часок вылить на землю рассвет. Глухо ухнул за лощиной филин, да плаксиво сообщила о себе выпь. Из  глубокой, но покатой лощины, тянуло стойким медвяным ароматом цветущих зарослей иван-чая, шалфея. Местами пересекались кусты шиповника да пустырника. На южной стороне лога цепь березняка, липы, осины. Весной здесь сыро от сточных снежных вод, а сейчас сухо и укромно. Хороша для скрытого маневра, за ней зоркий глаз сторожей, выдвинутых на версту вперед.
─ Далеко за полночь,─ сказал князь, сбивая нарастающее напряжение в ожидании начавшейся дерзкой вылазки,─ вот и поварные взялись за дело. Не опоздать бы.
─ Стрельцы и казаки упредят, сорвут утреннюю молитву,─ откликнулся Хованский. ─ Обождем.
Минуты тянулись медленно, за правым флангом  гуляй-города и далее за речкой Рожаем, над деревней Молоди вороненое небо, расцвеченное звездами, стало светлеть.  Вот-вот князь Палецкий объявит побудку. Но вперед трубачей войско побудил раскатистый, но глухой залп пищалей, напоминающий далекий гром. Воеводы молча вскочили с лавок, поворотив  головы на север. Прислушались, через  минуту раздался второй. Лагерь ожил, вопрошал тысячами глоток.
─ Браты, никак басурмана наши травят!
─ Кто, откуда?
─ От верблюда, с нашим воеводой жди всякого!
─ Верно, прижали татарину хвост. Не уйдет.
И тут трубачи заиграли побудку.
─ Хороша музыка трубачей, а пищальная лучше!
─ Слыхал, третий залп дают. И пошто я не там!
─ Погоди, прибежит  татарин и тебе гостинец.
─ Отблагодарствую пулей, с меня сбудется.
С получаса гремели пищали, потом враз  смолкли.  В лагере ударил полковой барабан, поднимая по тревоге полки. Ратники, хватая оружие, побежали занимать позиции по росписи, которую огласили еще вчера. Прошло десятка два напряженных минут и в молочном рассвете появились всадники, они ехали неспешной рысью, удивляя  изготовившихся к отражению приступа воинов. Вскоре полились рассказы о деле. А  было так. Татары отдыхали, кони под седлами стояли на поводах, общипывая вокруг себя сочную, но грубую траву. После первого залпа нукеры всполошились, заметались. Завыли трубы, войско  отхлынуло  от  берега, оставляя убитых и раненых людей и лошадей. Успели  дать десять залпов. Увидели, что с флангов  татары  пытаются обойти смельчаков. Выполняя наказ воеводы, стрельцы и казаки  откатились. Каков нанесен урон – сказать  трудно. Палили впотьмах, но татарва ревела.

35.
Лавина всадников бесшумно выкатывалась со стороны Пахры на раскинувшееся неширокое поле  к прилегающему шляху.  До  гуляй-городе не долетал гул орды, как далекий гром, а лишь отблеск молнии напоминал о приближающейся грозе. Так и здесь над полем сначала вспыхнули блики наконечников копий, доспехов, затем они потонули в поднятой туче пыли многотысячными копытами лошадей. Лава простерлась на всю поперечину поля, уже изведавшего множество копыт и обагренное кровью, накатывалась  гулко и стремительно. Пыль застилала солнце, грозя накрыть собой и поле, и перелески, и холм с гуляй-городом, ограничивая обзор, мешая вести прицельный огонь. Это не на шутку встревожило воевод, но и набегающая конница оказывалась ослепленной. Вскоре стал слышен рокот лавы, а дикий клич «Хурра!» многотысячной орды заглушил боевой рык труб и дробь многих барабанов.
Русский  стан,  замерев, молчал. Утреннее солнце  изрядно разогрелось,  с запада неожиданно потянул ветерок, сваливая столб пыли вправо, открывая левый фланг бешено мчавшихся всадников. Войско накатывалось  излюбленным полумесяцем, намереваясь охватить фланги, сходу зайти в тыл, если удастся опрокинуть плотные ряды русской конницы, упирающейся в перелески слева и справа. Перед крепостью на полет стрелы по указу Воротынского ранним утром были поставлены тяжелые дубовые  рогатки, крепко увязаны. Низкие и выносливые в беге татарские лошади не могли брать  такие барьеры, а значит, стремительный бег будет неизбежно сорван, сгрудившиеся всадники представят собой хорошие мишени для боя стрелецких и казачьих пищалей,