политикой, и с головой ушёл в науку, занимаясь «тайнами Южного полушария», как он говорил своей внучке, продолжая, в этом плане, исследования своего тестя, бывшего гитлеровского офицера из СС. Он так же участвовал в различных экспедициях, исследующих области, прилегающие к Антарктике…
В некоторые из этих своих экспедиций он брал и свою очень любознательную внучку… Однажды он взял её в кругосветное морское путешествие вокруг Антарктиды, во время которого они посетили Фолклендские острова, Южную Георгию, острова Кергелен, Тасманию, Южный остров Новой Зеландии и остров Пасхи, не считая различных более мелких, но не менее экзотических островов…
У индейцев-яганов с Огненной Земли было предание, что их предки пришли из Антарктиды… Об этом говорила девушке, ещё в её детстве, и её очень старая, почти столетняя, прапрабабка…
Эта прапрабабка, шаманка, кое-чему успела научить девушку…
…
Ох, как я увлёкся!.. И не остановиться… Думал, что это будет у меня небольшая новелла — а уже наметился целый роман…
Также не удержался — и написал об этом в своей заметке (или небольшом эссе) «Огненная Земля»…
Это уже должен быть роман из самой современной международной жизни… Иншалла.
Там тоже будет — о борьбе с рознью и порождаемой ею смертью, которую может победить только обретшая мудрость любовь…
Но сейчас здесь надо вернуться в 1973-й год…
От Достоевского и Михаила Булгакова — к Библии
«Достоевский имел определяющее значение в моей духовной жизни. Еще мальчиком получил я прививку от Достоевского. Он потряс мою душу более, чем кто-либо из писателей и мыслителей. Я всегда делил людей на людей Достоевского и людей, чуждых его духу. Очень ранняя направленность моего сознания на философские вопросы была связана „проклятыми вопросами“ Достоевского. Каждый раз, когда я перечитывал Достоевского, он открывался мне все с новых и новых сторон…»
(Н. А. Бердяев «Миросозерцание Достоевского»)
Как резонируют с моим мироощущением, до сих пор, эти слова Бердяева о Достоевском, сказанные им в 1921-ом году, и впервые прочитанные мною где-то именно в году 1973-м!..
Здесь и у Достоевского, и у Бердяева — бьётся сердце самой Русской Идеи, самой Софии!..
И здесь же — бьётся сердце Русской Революции — революции мировой, космической, тотальной и абсолютной!..
…
Я очень обязан В.М. тем, что он дал мне в ГПБ почитать две вещи: «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова, вырезанную из номеров журнала «Москва» и переплетённую, и — напечатанную на машинке «самиздатом», замечательную работу Николая Бердяева «Миросозерцание Достоевского», которая проложила мне путь — к целому огромному материку русской философии…
Как можно понять Достоевского — не имея представления о христианстве и о религии вообще?.. Как можно понять «Мастера и Маргариту», как можно понять, кто такой Иешуа, и в чём суть его конфликта с Понтием Пилатом, если ни разу не читал Евангелие?..
Примерно летом этого же 1973-го года мне случайно попалась катушка с магнитофонной лентой, где была записана только что прогремевшая в мире (но не в СССР) рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда»; а я даже не знал, что это конкретно за вещь играет на моём магнитофоне! Хорошо, что племянник Марии Васильевны (и двоюродный брат Маши), зайдя однажды ко мне, услышал эту вещь и хоть чуть-чуть меня просветил: где партия Христа, где Иуды, где Марии Магдалины, где Христа бичуют, и так далее…
Я уже тогда очень сильно разочаровался в материализме, я уже очень заинтересовался экзистенциализмом, по которому сделал и доклад в своём кружке в Доме политкаторжан; а ведь и Достоевского, наравне с Бердяевым, некоторые причисляют к христианским экзистенциалистам…
Короче, мне уже совершенно необходимо было добраться до первоисточника. Но достать в тогдашнем атеистическом СССР Библию, или хотя бы Новый Завет, было очень не просто…
Хорошо, что я работал в ГПБ, в до сих пор столь памятной и столь дорогой моему сердце Публичке, которой я столь многим обязан!..
Библия
Где-то именно в 1973 году, не позже лета, я впервые раскрыл Библию. В нашем Отделе рукописей она была в читальном зале, в подсобной справочной библиотеке, весьма большой, но в особом шкафу, который запирался на ключ, и к которому был доступ только для сотрудников. Добротное дореволюционное издание, в чёрной коже, с золотым тиснением…
Я тогда даже с чисто внешней стороны понятия не имел, что это за книга. Кто-то из наших в отделе, может, Валера Сажин, посоветовал начать читать с Нового Завета…
Я раскрыл Библию с Нового Завета и честно, внимательно, прочёл Евангелие от Матфея. Не такой уж я тогда был (благодаря Публичке, особенно) неграмотный и некультурный парень, и мой материализм был уже сильно поколеблен, или, быть может, лучше сказать, расширен, но Библия читалась мною с трудом. Просто — от совершенно непривычного стиля, языка, от этой совершенно непривычной ещё разбивки текста на пронумерованные стихи, что потом уже стало казаться таким естественным и удобным…
И, при всём моём уже уважении к этому совершенно выдающемуся Памятнику Культуры, над многими местами я тогда, в первый раз, просто снисходительно посмеивался: ну, что взять с книги, которая писалась людьми, которые жили ещё почти две тысячи лет назад? Конечно, её бедные, непросвещённые, поневоле невежественные авторы заслуживали снисхождения! И я поневоле испытывал, читая, чувство гордости: а ведь насколько мы, люди 20-го века, с тех наивных, невежественных и тёмных времён стали умнее и просвещённее!..
Помню, я тогда записал в свою записную книжку из Евангелия от Матфея только одно место, которое меня более всего поразило:
«...И восстанут дети на родителей, и умертвят их».
(Мф. 10:21)
Меня поразило, насколько это перекликается с Фрейдом, с его комплексами Эдипа и Электры…
И насколько это перекликалось с воспоминаниями и переживаниями моего собственного детства…
…
Позже я приобрёл через Олю Обуховскую дореволюционное издание Нового Завета за 20 рублей, малоформатное, толстенькое, с двумя параллельными текстами: на церковно-славянском и на русском…
Я сделал ему толстую и плотную обёртку из нескольких слоёв газеты; и это издание верно служило мне несколько лет, пока его, уже во время моих проповеднических странствий, не выпросила у меня одна пожилая женщина, которая вскоре умерла…
Помяни, Господь, её душу!..
…
Ещё чуть позже я через Валеру Сажина приобрёл отличное дореволюционное издание православной Библии, очень большого формата, с ветхозаветными апокрифами, кажется, за 65 рублей (вся моя зарплата). Её я потом отдал одному из своих укрывателей и «странноприимников» баптисту-инициативнику Жене Куявскому для их семейного чтения, в обмен на карманное протестантское издание. От него через мои руки прошло много карманных изданий Нового Завета и отдельных евангелий, совсем крошечных, которые завозились в СССР нелегально, завозились баптистами, адвентистами, пятидесятниками разных толков и другими протестантами…
Одна такая карманная Библия, на тончайшей рисовой бумаге, была у меня довольно долго ещё до моего ухода из дома…
Однажды её увидел у меня отец — и едва не устроил мне грандиозный скандал…
Потом он вообще пытался меня задушить на почве этого конфликта — но об этом я когда-нибудь напишу особо…
Бог
И где-то в конце лета, или, скорее, осенью этого года, мне впервые пришла всерьёз в голову мысль о Боге как о действительной реальности…
Я описывал это событие не один раз…
Помню, до сих пор, ход своего тогдашнего, уже вполне идеалистического, рассуждения о человеке и мире: есть человек — и у него есть душа (уже точно, что есть!); и есть мир — и у него тоже… У него тоже есть душа?.. Есть какая-то Душа Мира?.. Знакомое выражение… Но что же это такое — Душа Мира? Это что — Бог?!.
Думаю, сказал я себе тогда, что да — это можно назвать Богом… И это, что — реально?!.
Помню, как сильно меня поразила эта мысль!..
И следующая моя мысль была:
«Ну, и докатился!..»
Но какой-то переворот в моём сознании — уже действительно произошёл!..
Лишь спустя полвека я стал всерьёз понимать, что мысль о реальном существовании Бога — пришла ко мне через мысль о существовании Мировой Души… К чему я вернулся — уже в 21-ом веке…
Но первое чувство Софии — как и Души Мира, и Души Бога — пришло уже тогда…
Хотя, быть может, это была ещё только рассудочная философия, хотя в чём-то — уже и теология… Ещё надо было пережить это — как действительную реальность…
Опыт этой действительной реальности я пережил в ту самую новогоднюю ночь у Оли Обуховской, в ночь на 1974-й год, которую я вспоминал, о которой рассказывал, и которую я описывал уже не раз, и которая подробно описана у меня в моей «Исповеди перед инфарктом»…
Хотя нечто произошло для меня — уже в том самом чудесном и пророческом предновогоднем сне, который я описывал тоже уже не один раз, но который тоже стоит того, чтобы пересказать его и сейчас, и ещё, наверное, не один раз…
Это был действительно — настоящий богооткровенный и пророческий сон!..
ВЗРЫВ. Сон за 3 дня до Нового Года
Моральное моё состояние к концу этого года было довольно хреновое. Все нюансы моих отношений с людьми стали переживаться очень остро и резко. Я всё сильнее болел, и всё более — в самом буквальном смысле: Фрейдом, Кафкой, Достоевским, Ницше, экзистенциализмом, символизмом, идеализмом и уже почти мистицизмом…
Но целостного мировоззрения не было… Старое, марксистско-ленинское, дававшее и целостность моей психике, и Смысл и Цель мой жизни, уже почти окончательно рухнуло, а новой целостности не было. Главное — что не было видно того ядра, или стержня, вокруг которого могло бы кристаллизоваться это новое мировоззрение…
Я всё острее переживал и ложь моих отношений с людьми, и свой внутренний раздрай…
И вот, это было за три дня до Нового, 1974 года...
Мне приснился самый удивительный из всех удивительных снов того переломного для меня времени, переломного для меня года. Сон, который потом стал моим рассказом «Взрыв», 10-м в сборнике «Сонное царство» (1). Возможно, что ни один экземпляр этого самиздатовского сборничка уже никогда не будет найден. Возможно, что и рукопись его уже погибла, погибли и все черновики. Рассказ, по-моему, почти не отличался от записи самого сна…
Итак, я попробую сейчас, ещё раз, пересказать этот свой сон…
Ночь. Тёмная, глухая ночь. Какие-то задворки, как бы где-то в пригороде. Я должен взорвать какой-то не то склад, не то просто большой и ветхий сарай. Заряд взрывчатки мною уже заложен, он где-то внутри склада. А я, с помощью какого-то гвоздя на проволоке, сквозь узкую просверленную дыру в задней (или боковой) стене склада пытаюсь привести в действие своё взрывное устройство. Но никак не получается — этим гвоздём до заряда, как я в эту дыру ни тыкаю, мне никак не достать...
А за мной уже следят, меня уже ищут, и почти выследили: я чувствую вокруг какие-то шорохи, чей-то шёпот... Мне страшно. Но отступать нельзя. И значит — медлить уже тоже нельзя…
Помню чувство какой-то исключительной важности того, что я должен сделать, и чувство своей особой решимости…
Я, уже
