до последней капли. Передо мной маячила нехилая перспектива заторчать в ближайшее время в КПЗ, откуда мне уже проблематично будет общаться. Сочувствия в глазах Роберта я не нашел. Я успел до прихода волонтеров распихать пустые баклаги по углам, но мой изжеванный вид и перегар на три квартала срывали покровы. Даже если бы я сидел перед ним бодрячком, многочасовой провал между пропажей сына и осознанием оного факта сам по себе выставлял меня негодяем.
Меня спросили, нет ли у Лешки мобильника или смарт-часов. Отсутствие того и другого уполовинили надежду в их глазах. Мы планировали купить ему смарт-часы к школе, а пока дети обходились моим мобильником. Спросили, мог ли Лешка пойти к кому-то из родственников? Не мог. Мы сами возвращались от подмазанных родичей. Есть ли у него где-то поблизости любимое место? Я понятия не имел, есть ли у него таковое. Потому что, гуляя с детьми, мыслями я витал в ближайшем алкомаркете, и даже разговоры наши скользили по поверхности, скоропостижно усыхая, едва им случалось раскрыться. С ужасом я остро осознавал, что, хорохорясь своим статусом многодетного отца, я, по сути, не знал детей. Они просто присутствовали в моей жизни, но я не могу вспомнить ни одного чертового разговора по душам. Роберт отчалил в полицию, чтобы собрать информацию с камер наблюдения, и я внезапно остался совсем один.
Кому-то одному надлежало дежурить дома, на данный момент это и был я. Сумятица в мозгах и млечный сок в венах. Поясница слабеет и отнимается, руки дрожат, постоянно хочется ссать, и моча на вид густая, чуть ли не с комочками. Ощущение себя актером в затянувшейся дурной пьесе, неспособность принять реальность. Я вновь повытаскивал баклаги из углов и слил наиболее отвратительные остатки в единую емкость, а потом заглотил, не покривившись.
Обычно семейные прогулки у нас происходили кучно. Мы все, имея разные темпераменты, старались держаться поблизости, лишь я время от времени отделялся, чтобы заскочить в какую-нибудь придорожную пивнушку, но честно старался не увлекаться отлучками. Лешка, даже если катил на самокате, был приучен опережать нас не более чем на два-три десятка метров, после чего парковался и ожидал пешкодрапов.
Что пошло не так в этот раз? Что если его сбила машина, а я был настолько невменько, что продолжал волочиться прямым курсом? Наверное, это должно выясниться в первую очередь, потому как кто-то уже сейчас активно обзванивал морги и больницы, хотя по совести это должен был делать я… Или же нюх завел меня в подвернувшийся магазин, Лешка остался дожидаться снаружи, чтобы не мешаться с самокатом… И что потом? Что если он тупо провалился в колодец и уже много часов лежит там без сознания?
Но больше всего меня трясло и корежило с того, что вчера, приползя домой на рогах, я еще полночи зависал перед компом и выжрал почти все пиво, даже не вспомнив, что в начале крестового пути со мной был ребенок.
Вернулась Лена. Не глядя на меня, молча пошла укладывать Артемыча на дневной сон. Я выждал сначала десять минут, потом еще пять. Лена не появлялась, и я, изнуренный чувством вины и нешуточным похмельем, поплелся за ними в детскую. Артемка отрубился сразу. Лена лежала на Лешкиной кровати на спине, в джинсах и футболке, уставившись в одну точку на потолке. Опухшие глаза слегка прикрыты мелированной челкой, лицо асбестовое и неподвижное.
- Я не могу сидеть тут,- пробормотал я.- Я пойду его искать.
- Что-то должно было случиться.- Слова сорвались с ее губ без выражения, как плевок.- Я всегда знала.
Мне нечего было на это ответить, и я побито ретировался. Прихватил фотографию Лешки и заспешил на улицу. Там первым делом заскочил в «КБ», взял себе нефильтрованного, долбанул его прямо на крыльце двумя залпами. В теперешней ситуации похмелье – далеко не самый верный соратник, так что мне было не до жеманства или показной морали. С этим я разберусь позже, когда все закончится… если закончится. Безвкусное пойло запузырилось по венам, нейтрализуя токсины и придав мне лишней энергии, и я, подцепив штаны, отправился в долгое скитание по городу.
Конечно же, никого я не нашел и следов не обнаружил. Лешку искало человек двадцать профессионалов, что может привнести один недосоленый бухарик с отказавшей памятью? Я пытался нащупать недостающий брусок воспоминаний, бороздя по знакомым тропам, периодически останавливаясь и таращась на фрагменты улиц. Я не заслужил и этой малости. Я протягивал фото Лешки всем встречным-поперечным, но люди просто качали головами. Несколько раз мне на мобильник звонила мама. Я не брал трубку. Новость о том, что ее никчемушный сынуля-алкоголик где-то посеял внука, она узнала от Лены. Я прошлялся весь день, не забывая периодически заскакивать в виноводочные магазины, как только чувствовал, что поясница вновь начинает отниматься. Когда я ввечеру приплелся домой, я оставался смертельно трезв.
Роберт держал тесную связь исключительно с Леной. Меня он тщательно игнорировал, выколотив из меня скудные показания. Лена же со мной почти не общалась, и мне приходилось догадываться о положении вещей по обрывкам ее разговоров по телефону. Лезть с расспросами напрямую я не отваживался, боясь вызвать истерику или ненависть; я вообще теперь был сплошным раздражителем.
Но догадываться или узнавать было нечего и не о чем. Обозначенную нами с Робертом область вчерашнего променада излазили вдоль и поперек, но тщетно. Тогда круг поисков решили расширить. Потом еще расширили. Волонтеры выложились от души, и все с нулевым результатом. Лешка исчез бесследно, как герой детской сказки, только это была криповая сказка, это был форменный триллер, и я никак не мог избавиться от навязчивого вопроса: разве в современной России такое возможно?
Анализ камер наблюдения не добавил ясности. Какое-то время мы действительно мелькали с Лешкой в кадре то тут, то там по пути к дому. Он катил на самокате впереди, я шел следом, с набитым пивом магазинным пакетом, потом Леха останавливался и поджидал меня, все как во время обычных прогулок. Я не шатался на камерах и не совершал размашистых, характерных жестов, по мне вообще не верилось, что я сколько-нибудь бухой,- сказывались годы тренировок. Потом в какой-то момент на бульваре Космонавтов мы уходим с сыном в слепую зону, а через четверть часа я уже топаю в одиночестве, как устремленный навстречу подвигам ковбой. Что могло случиться за эти четверть часа? Создавалось впечатление, что на определенном этапе мы с Лешкой просто забываем друг о друге и следуем разными путями. Я не мог осознать этого резкого перехода, я будто смотрел склейку записей с разных дат.
Глазастый народ, подмечающий все, что ни попадя, любое гавно под кустиком, а потом выкладывающий свои тупорылые наблюдения в интернет, сопутствовал нам только в первой половине пути, до слепого пятна. Волонтерам посчастливилось обнаружить свидетелей – помнили не столько Лешку, сколько меня, я ж высокий, телесно-массивный, и если походка меня со стороны не выдавала, в глазах все равно плескался хмельницкий. Бухой человек на узкой тропинке глаза в глаза вызывает всплеск тревоги и потому обречен запомниться. Однако вскоре все эти свидетели и зеваки вдруг рассосались по трещинам и берлогам, словно от резкой непогоды или по сигналу. Вторая часть пути, после мертвой зоны, обозначилась отсутствием свидетелей, которые могли бы пробудить хоть какую-то надежду.
В первые дни было много звонков, опять же, на мобильник Лены. Мы высылали инфоргу оба наших номера, но в ориентировке он выставил только номер Лены по соображениям, оставшимся мне неизвестными. Вторым номером он указал телефон местной ячейки «Лизы Алерт». Чего хотели все эти абоненты, пожелавшие остаться неизвестными, я без понятия: никаких сдвигов или новых деталей мы от звонивших не дождались. Иногда Лену вырубало на ходу, и пару раз ее трубку брал я. В первый раз звонила бабушка, которая все время молола «осподи, осподи» и утверждала, что видела Лешку у «свово соседа». Я тут же перезвонил Роберту и продиктовал координаты, но он устало сообщил, что бабушка уже звонила им ранее, они ее пробили, оказалось – одуванчик с приветом.
Вторым был человек средних лет с изумительно поставленным голосом, как у Сергея Чонишвили.
- Доигрались?- осведомился он.- Как теперь жить думаете?
Я замер, меня пробрал мороз. Спроси такое «осподня бабушка», я бы ответствовал матерным лаем, но от спокойствия и профессионализма говорящего в трубке мне стало не по себе.
- Кто это?- спросил я.
- Вам не спастись,- ответствовал мастер озвучивания.- Теперь уже нет. Но я могу вас спасти. Только я. Не перепутайте! Никто больше не справится, как бы вас не убеждали. А я могу.
Я бросил трубку. Прочие звонки были равной информативности, разве что без сектантских пуганий.
Заходил дядя Роман. Вообще у нас дома кто только не побывал в первые дни после пропажи Лешки. Много людей в форме и с погонами. Множество каких-то личностей, про которых я вообще ничего не ведал. Я пребывал в тумане и апатично созерцал входящих-выходящих. Иногда меня о чем-то спрашивали, я механически отвечал, если знал ответ. Либо тупо лупился, если не знал. Продолжал втихаря прикладываться к горлышку. Дядя Роман вызвался помочь с поисками, его быстро задвинули, но он не обиделся. Дыхнул перегаром и предложил забрать Артемку, приглядеть. Я нашел в себе силы поблагодарить и отказаться, к тому же на всех парах прикатила моя мама. Дошла ли черная весть до тестя с тещей, я не знал. Присутствия оных не наблюдалось поблизости.
Через неделю нашли самокат, и дело переквалифицировали под статью «Убийство». Волонтеры продолжали мониторить соцсети, и все из них искали Лешку, а кто-то один искал не только Лешку, но и самокат. То ли он пробил самокат по системе поиска изображений типа Яндекс- или Гугл-картинок, то ли вручную сидел и кликал по всем городским объявлениям и пабликам, я не знаю. Как бы то ни было, этот замечательный человек обнаружил в соцсети «Вконтакте», в городской группе паблик с Лешкиным самокатом. Какой-то тип нашел самокат и выставил объявление о находке.
К автору объявления тут же снарядилась официальная делегация, состоящая из следователя по делу и лизаалертовского Роберта. Чувак оказался не при делах, просто решил совершить добрый поступок. По его словам, у него имеется дача в Зиргане, в десятке километрах от города. Ну и он гоняет туда-сюда по мере возможностей на своей тачке, и накануне тоже поехал. А на обратном пути заприметил брошенный на обочине самокат и проявил гражданскую ответственность: закинул самокат в багажник и тиснул объявление. По словам этого человека, самокат он обнаружил за городской чертой на Малой объездной дороге.
Именно в тот момент мой мозг окончательно осознал истину, что я не увижу больше Лешку никогда.
16.
Начиная от точки обнаружения самоката, я уже не очень отчетливо помню, как развивались поиски. Только ключевые перевалы. Что-то во мне треснуло, и надежда окончательно угасла. Наши с Леной души утопали в болоте тоски и горя, при этом мы были с ней как никогда разобщены. Жена научилась вычерпывать из себя остатки сил на бытовое, роботоподобное функционирование.
