позвать как свидетелей. Но потом, когда отошла, пригрозила мачехе, что если этот кобель еще раз у нас появится, все отцу расскажу. Тогда-то она мне и залепила по морде. Сказала, что все это мои выдумки. Что это все моя подлая натура, хочу оговорить святого человека. Бесы во мне, понимаешь. И что отец мне все равно никогда не поверит, мое слово против ее слова. Так что по факту сэнсей продолжал шастать, как и раньше, и когда мы с ним сталкивались, пялился и ухмылялся.
Я еще раз приложился к бутылке.
- Знал бы раньше, не ушла бы Кандибобер просто так. Да и бате твоему врезать не помешало бы.
- И хорошо, что не знал. Мало тебе условки? Они бы тебя посадили в легкую, не задумываясь. И вообще, ты же знаешь, я не люблю нагнетать. И тогда в юности не любила. Я все мечтала о 18-летии, и как вырвусь из дома. И часто упускала жизнь.
- За что она тебя ненавидит?- впервые прямо спросил я, и Лену передернуло.- Ты же вроде одеяло на себя не тянешь. И почему она винит тебя в любой мелочи? Даже с Лешкой…
Лена остро взглянула на меня.
- Потому что в этом она права. Я с детства совершала необдуманные поступки. Импульсивные. Я никогда не думала о будущем, потому что боялась будущего. Я не задумываясь вышла за тебя, не задумываясь родила детей, и в тот вечер я тоже не задумывалась. Я видела, что ты вымотан этим разговором с родителями, а еще сильно нагрузился. Но я отпустила Лешку с тобой. Я безответственная мать, и это я должна была стоять на суде перед всеми.
Холод сковал меня внутри, а водка стала поперек горла. Я полагал, что мне знакомы все психозы и комплексы, из которых соткана моя жена, однако необъятность этого кома привела меня в ужас. Это была нездоровая философия, но самое главное,- Лена подвергала сомнению мое исключительное право нести крест вины. Так что моя последующая реакция была лишь результатом страха перед тем, что когда-нибудь наступит утро, и я смогу себя простить, а вовсе не беспокойства за нее. Я не хотел себя прощать, в самобичевании был теперь заключен весь мой смысл.
Взгляд нашарил лежащий на столе без дела кухонный нож. Я схватил его и вонзил себе в руку.
Я хотел пробить кисть, чтобы выглядело эффектно, как в фильмах, но в последний миг изменил траекторию и рубанул выше запястья. В то пресловутое место, которое любят доморощенные самоубийцы, охочие до жалости. Алкоголь придал мне сил и бесстрашия, всколыхнул донкихотство, и удар вышел рыцарским. Лезвие сквозануло между лучевыми костями, перерубило вены и сухожилия и впилось в столешницу.
Несколько секунд мы с Леной отупело дивились зрелищу. Вокруг лезвия стремительно набиралась кровь, стекая на стол бодрыми ручейками. Я вновь ухватился за рукоятку и, опережая вскрик Лены, выдернул нож из раны. Кровяка хлынула лавиной, затмевая боль и слезы, забрызгивая вокруг меня мебель и равнодушный мир. И меня самого – ведьму, пожирающую детей, да будет она проклята во веки!
- На хрена ты это сделал, дебил?!
И я не знал, чего в крике Лены больше – страха или злости. Я ободряюще ей улыбнулся, как парашютист перед прыжком.
- Ты не должна себя винить,- только и сказал я.
Боль отступила и затаилась зверем. Пока Лена вызывала «скорую», я прислушался к себе и счел, что мне относительно хорошо. Кровь продолжала исторгаться из сосуда, именуемого по ошибке человеком разумным, в считанные секунды поменяв цвет кухни. За горизонтом событий слышались вопли Лены, чтобы я не сидел истуканом, а заткнул свою долбаную рану, мудак конченный. Я нащупал полотенце и стянул бицепс поверх раны. Различил обрубленную вену, торчащую в разрезе, из которого толчками хлестала кровь, стоило мне лишь ослабить зажим. Тело резко ослабело, и я покачнулся. В голове звучала Casta Diva — гениальная композиция из чудеснейшей оперы Винчо Беллини «Норма».
Интересно, Беллини знал свою норму?
20.
Разноголосица в голове. Пришли какие-то люди, уселись за стол, побренчали на гитаре, сунули ее в угол. Сожрали всю закуску, напились. Потравили анекдоты, поиграли немного в подкидного дурака. Начали бычить и припальцовывать.
Или:
Собрались за углом, полузгали семек, оценили наличность, посидели для порядка на кортах. Пустили по кругу пузырь самогону. Пожрали сухого дошика, перетерли за вчерашнее. Позанимали друг у друга денег, забили стрелку.
Или:
Приехали на автомобилях, организовали бутылочных ежей, дали на пивко проходящему мимо забулдыге. Замутили баньку, вызвали девочек, стали петь караоке. Спасли двоих, закемаривших в парилке, вынули мобильные телефоны, стали названивать бывшим женам. Захрапели в мужской компании в обнимку.
- С вами все нормально?
- …………..
- Чего?
- …………….
- Ладно. Вы, главное, не свалитесь. А то до машины некому тащить.
Я пытаюсь улыбнуться этой незнакомой девушке-фельдшеру с белокурыми волосами и бледным лицом, но вижу в ее глазах только страх, недоверие, усталость, и где-то в глубине веков – омерзение. Кровь продолжает течь из вен, но я стойко держу свое спасительное полотенце, выбросив его на ринг с судьбой в качестве капитуляции.
ПРОВАЛ.
Или:
Дай обет молчания. Ослабь хватку воли. Прими постриг. Жуй свою карму и отмаливай грехи. Развесь кресты по дому и бейся головой о стены. Клейми тело, обвесь веригами. Изнывай от голода и боли.
Или:
Осатанись! Выкраси волосы в малиновый цвет. Залезь на крышу и скатись по рубероиду. Выйди на площадь и стащи штаны. Продень иглу в пенис, навесь бубенчики на уши, изуродуй тело партаками. Вырядись пугалом и приди на собрание. Соверши выходку.
Или:
Впусти демона. Сшей белый балахон и прилепи фальшивую улыбку. Пей кровь женщин, тяни из мужей жилы и деньги, развращай малолеток.
Кровь хлещет, заливает салон трясущейся неотложки, просачивается сквозь дверцы, капает на асфальт, отмечает путь «скорой помощи». Белокурая девушка-фельдшер сидит рядом, поглядывая на меня одним глазом. Странно, что она одна, вроде бы им положено ездить по двое, плюс шофер. Мне хочется сказать ей что-то ободряющее, но пока я думаю над этим, то забываю, что хотел.
ПРОВАЛ.
Или:
Организуй оппозицию большинству. Запрись дома и сочини памфлет. Придумай заголовок, тисни искрометную статью. Разбей противников наголову, смети с дороги все партии, выведи людей из нор, учини революцию.
Или:
Выдуй литр бодяги. Переверни тарелку, размажь по кухне весь суп. Задери ноги на стол, горлань песни. Избей жену, сломай ей руку, уничтожь красоту. Выблюй прошлое, залей спиртом будущее. Будь третейским судьей, не думай о завтра.
Или:
Застрелись. Пусти себе пулю в башку и разнеси мозг по звездам. Черкни прощальную речь, умой ее слезами, заставь всех осознать. Обвини мир, спиши на равнодушие и безработицу. Атакуй лоботомией мерзкую душу.
- Бредим, мил человек?
- А?
- Ладно, не дергайся. Потерпи, сейчас хирург придет. Давно пьешь?
- Всегда.
- Все понятно.
Отображение жизни на кровавой луже. Можно жечь пасхальные свечи и гадать по пузырящейся гуще. Мне кажется, я залил в операционной все, что только можно, а еще лишь начало, и даже хирург пока не телится. Девчонки-медсестрички всполошены: покуда не привыкли к каждодневной битве людей и богов, особенно если этот бог – Вакх. Предплечье освободили от спасительного полотенца, и кровь начинает фонтанировать, а я ведь был уверен, что вытек весь в фургоне на глазах белокурой фельдшерицы. Но нет, еще льется и льется, как горшочек с кашей. Возникает фигура дядьки в белом халате.
- Не ссы. Сейчас все сделаем красиво.
Похоже, это единственный оптимист за сегодняшний день. Я отвернулся лицом к стене и приготовился, что сейчас мне будет по-настоящему больно. Ведь я уже признался, что бухал, а значит, смысла в анестезии нет, будет шить наживую. Я жажду этой боли, да посочнее. Штопай, Эскулап, штопай, возьми тупую иголку, режь и кромсай, я должен выть и стенать, чтобы меня услышал сам Бог Солнца, потому что никто в мире не должен разделять со мной вину, я должен поплатиться за свои грехи сам. Только не Лена, и никто-либо еще.
ПРОВАЛ.
Или:
Стань волком, присоединись к стае. Отними у своего ближнего, изнасилуй его жену, забери детей в рабство. Торгуйся, юли, изворачивайся, нападай исподтишка, стреляй из темноты. Создай монополию и задери цены.
Или:
Выведи бактерию. Обоснуйся в подземных лабиринтах, выставь ультиматум. Хохочи и потирай руки. Меняй условия, ломай правила игры, разделяй и стравливай. Стань тенью над каждым домой, над каждым чувством.
Стань уже хоть кем-то, черт подери!
Голова проясняется. Кровь становится живой, пульсирующей, сияющей, звездной. По-видимому, мне ампутировали руку, иного объяснения я не нахожу. Мне хочется понаблюдать за работой хирурга, - тот уже стянул мои вены, теперь орудует над плотью,- но я не решаюсь.
- Нашатырь дать ему? Он, кажется, отключается.
- Пускай. Меньше будет дергаться.
ПРОВАЛ.
Встань и иди.
Я распахнул глаза и узрел мертвяка на своей койке. Сам я почему-то валялся посреди ночи в пыльном углу, как забытая тряпка технички. После операции медсестра препроводила меня сначала до толчка, а потом бросила на свободную койку на третьем этаже хирургического центра по улице Губкина. И теперь по логике я должен был проснуться на этой койке, но проснулся в углу палаты. Только не целиком, потому как на кровати восседал тоже я. Мертвый я. Болтал ногами и щерился самому себе в углу.
- Какие дела?- спросил мертвяк и подмигнул.
- Чо? Ты кто, чувачелло?
- Замузглый банан! - прошамкал мертвяк.- Думаешь, что можешь возвеличить луны? Пройти все панихиды и срыть землистые опоры?
- Хиромантия какая-то,- обиделся я.- Ты откуда пришел?
Мертвяк покумекал, почесал левую пятку.
- Дураковатые фразы становятся программой,- изрек он.- Программа склоняет к подчинению. Неподчиняющиеся подвержены риску. Двойной просчет – и получай епитимью!
- Ленчик Догадов в перевоплощении!- вскипел я.- Вали давай со своей программой!
- Замузглый банан!- воскликнул мертвяк.- Что если это все – тоже код? И я, и ты, и твои дети? И все произошедшее?
- Ну это по-любому божеский сценарий, чувак! - Я начал серьезно злиться.
- Веришь в Бога?
- В него очень трудно не поверить на моем месте. Очень трудно не поверить и не возненавидеть до колик за шутки и забавы.
- Держись за нее, замузглый ты банан! Держись за свою ненависть. Она откроет взоры и осветит правильный путь. Держись за ненависть, а не за вину. Вина путает. Ненависть прочищает. Ищи код!
- Какой нахрен код?
- Ты не задал ни одного правильного вопроса. Ты вообще не задаешься вопросами. Чувак!
Мертвяк еще раз подмигнул, а я внезапно проснулся уже на самом деле. Обнаружил, что лежу в точности там, куда меня и определила полуночная медичка – на койке. И нет рядом мертвяка, а все, что мне привиделось,- алкогольный делирий в своем первозданном великолепии.
А еще я вспомнил, что «замузглыми бананами» мы с пацанами называли в детстве использованные презики.
21.
- Мужчина! Встаем, посетители к вам.
Я испуганно подорвался на постели и чуть не вцепился в горло нависшей надо мной бабке, приняв ее за очередного зомби. Ночка прошла виртуозно, впечатлений через край. Помимо кружащихся вокруг меня мертвяков, циклопов и инопланетных механизмов, тело мое сотрясалось от адской боли в руке, так что отдавало даже в пальцах
