покалеченные медленно переваривали смену темы, даже шутник на вытяжке ошизел. Он, правда, оклемался первым и испуганно мотнул головой, открещиваясь от каких бы то ни было связей с алкоголем. Его примеру последовали остальные. Все, кроме дедов. Те возлежали с непроницаемыми мраморными лицами, как заправские сфинксы, маскируя любые желания и потребности. Ссали и срали в утки по требованию Медички-Пятачка, а большего им и не требовалось.
Новобранец не шибко расстроился. Закон издавна известен: не хотите – себе больше достанется. Я, однако, не собирался играть на стороне большинства. Еще одна ночь с мертвяками, хороводящими кругом, меня не вдохновляла.
- Плесни-ка мне.
Плескать было не во что, мужик не позаботился. Видимо, подсознательно рассчитывал на пирушку в одно рыло. Полная бутылка водки перекочевала по койкам ко мне. Я свинтил пробку, поднес ко рту горлышко. Подержал в пасти сорокаградусное пойло, вкуснее которого я еще в жизни не пробовал. Медленно протолкнул внутрь. Целительный нектар разлился по телу горячей ванной. Внезапно дальний щебет птиц резко усилился, и я испуганно приложился вторично. Щебет поутих, а потом и вовсе растворился.
- Ну давай и мне, что ли!
Бутылка кочует в противоположный угол к парню после аварии без ступни.
- Лады, я тоже с вами!- сдается «Дрюня» на вытяжке.
В результате нажрались все, даже законсервированные деды. А когда закончилась одна, мужик с гипсом до жопы пошебаршил в своем походном сумаре, и на свет явилась следующая. Целеустремленность мужика нависла угрозой над моральным обликом всей больницы.
- Я всю жизнь вкалывал на этот проклятый завод, нахрен! – уже прилично вдатый, разорялся мужик на вытяжке, максимально оживив «Дрюню». Лучше б он не пил. Хоть балагурил раньше, а теперь поперла «бы́чка».- Полгода в гребаной маске ходил по цеху, чуть не сдох нахрен от этой маски, пока дебилы тб-шники не проснулись и не отменили их нахрен! А теперь вот буду инвалидом. И скажут мне: пошел нахрен!
- Так ты же на работе ногу повредил,- резонно заметил мой сосед слева с неопознанной травмой, лежачий.
- Угу. Болванка грохнулась нахрен.
- Так это производственная травма. Компенсация полагается и пенсия.
- Хрена лысого!- Ликование на вытяжке.- Баба моя уже справлялась. Ни хрена не причитается, все эти уроды тб-шники. Обставили так, типа болванка по моей вине сорвалась. Предлагают мировую. Козлы нахрен! Я увольняюсь по-тихому, они не заводят на меня уголовку за нарушения ТБ. Везде дерьмовство и кумовство нахрен, все наше правительство долбаное!
- Точно!- возрадовался новобранец, который обменял горшочек каши на рюкзак с теми же свойствами, только не про кашу. В подтверждение этому извлек из недр третью.- Разворовали страну!
- Мужики, вы сами уроды,- хмыкнул парень без ступни.- За кого голосовали в последнее время?
- Голосуй, не голосуй… Сам знаешь!
- Вот и я о том. Шевелились бы немного, больше было бы толку. Вон за границей долго не терпят. Чуть что – вперед, магазины громить.
- Да ладно! Херню морозишь, мил человек! Навальный догромился уже. У знакомых сынок как-то вышел на улицу в поддержку. Захомутали, и сидит теперь. Пять лет впаяли. Вот и вся либерасня, никто за пацана палец о палец не ударил.
- А ты чего молчишь, дружище?- вдруг обратился ко мне «Дрюня».- Ты-то за кого?
- Можете поднять руки, кто попал сюда не по пьяни?
По палате пролетел тихий ангел. Минуту царило оглушительное молчание, а потом во всеобщем торможении неуверенно вознеслась единственная здоровая рука «выскочки», который был чуть ли не вполовину всех младше. Мне даже захотелось постучать себя по лбу новоприобретенным гипсом, чтобы издать какой-то звук. Прочие пялились на меня, как на пророка Исайю в день религиозного отрыва.
Потом бывший шутник на вытяжке насуплено произнес:
- Намекаешь, что все получили по заслугам? Сам-то как тут оказался, герой?
- Воткнул ножик себе в руку,- с готовностью поведал я.- По алкашке показалось, что тарантул скребет под кожей.
Они еще какое-то время тупили, косясь настороженно.
- Да правильно он намекает,- вступился вдруг парень без стопы, которого я записал в эмпатические инвалиды.- Кто меня просил бухим за руль садиться? Никто. Сам сел. Слава Богу – жив хоть. И всего лишь стопой отделался, а не членом, так что и с бабой будет в поряде. Нехрен сопли распускать. Жить надо и радоваться.
- Да чему, в жопу, радоваться! Глухой, что ли? Инвалид я теперь, не до радостей мне!
- Погодите, мужики! Стойте! Вот я скажу. Был у меня случай…
Я улыбался, медленно проваливаясь в сон. Нет, я не испытывал эйфории, даже с учетом того, что дорвался до спиртяги даже здесь. Счастье упорхнуло от меня навеки, и гонки за синей птицей – не для меня. Мой удел – отрабатывать кармический долг до конца дней. И я выбрал жизнь. Мне хотелось верить, что я осуществил этот свободный выбор, когда проткнул себе руку, – тот выбор, о котором твердят религиозные деятели.
22.
Подозрительные люди обосновались в подъезде. Две средних лет тетки с недовольными сусалами, грузный мужик под 120 кг и худенький благообразный мент, который без формы мог бы сойти за исусика. Мы с Леной в аккурат возвращались из хирургического отделения, откуда меня выписали на третий день пребывания. Лена волочила пакет со шмотками, я тащил загипсованную руку на груди, болтая пустым рукавом пуховика, как собака куцыком. Едва мы напоролись на подозрительный сходняк, как наш наметанный глаз мгновенно различил опеку и заострился.
- Вы здесь жильцы?- строго выступил мент-исусик, кивая на нашу дверь и угрожающе поведя малахольными мослами, чем живо напомнил мне Ваняткина-старшего.
Он меня не узнал, а я пригляделся к нему - и узнал! Это ж доблестный участковый! Который канил в свое время по поводу дяди Романа и желал того упечь. Черт, как все-таки меняется восприятие, в прошлый раз он мне казался шире и выше, а теперь я глядел на него, как на чмыря. Я, кстати, не мог припомнить, чтобы видел поблизости этого сударя после пропажи Лешки, когда вокруг нас творился дурдом.
Пока я прикидывал свои однорукие возможности против новоиспеченной четверки, а Лена тупила ступенькой ниже, дверь по соседству с треском распахнулась, и обнаружился всклокоченный дядя Роман на пятой рюмке.
- Помощь нужна?- гаркнул он чрезмерно, что ему было не свойственно.- Если что, мы всем домом подключимся. А то ходят тут, непоймикто. Корочками тычут. Себе ее засунь! Пуганые! Нас не проймешь. У людей и без того горе, чего шмындите здесь?
- Гражданин, закройте дверь изнутри!- надвинулся на него участковый исусик, но тут из глубин квартиры выплыла Бабеха и стала позади дяди Романа монументом. Мент сник и покоробился. У этой троицы были свои взаимоотношения, помимо всего прочего.
- Спасибо, дядя Роман, мы сами!- заверил я его. Лена проскользнула мимо и уже открывала дверь, бренькая ключами.- Разберемся!
- Если что – зови!- предупредил сосед, окатил грозным презрением компашку и исчез.
Нестройной гурьбой мы проследовали внутрь квартиры, и там на нас с Леной вывалили оглушительную новость года. Артемка наш сын теперь только наполовину. Юридически и согласно зову крови – он таки наш. А вот в физическом воплощении – не то чтобы сильно. Иными словами: сегодня утром Артем был изъят из детского сада органами опеки и временно помещен в приют в качестве профилактической меры. Совершено было сие действо без предупредительных выстрелов или уведомлений, и без нашего присутствия в саду.
Теперь эта группа поддержки приперлась, чтобы постфактум ознакомить нас с актом изъятия, содрать с нас подписи и сдриснуть. Для защиты призвали исусика, а еще – психологически верную тактику неожиданного удара из-за угла. Шокированные и удрученные, мы с Леной даже осознать не успели, как безропотно поставили свои закорючки. И лишь позже осознали ужас ситуации: незнакомые бакланы пришли в сад и забрали нашего маленького сына незнамо куда. Лена ударилась в рев и проплакала больше часа, а я за этот час напился.
По скоропортящимся крупицам я воссоздал картину произошедшего. При поступлении в хирургию с колото-резаным ранением я запустил процессуальный маховик, и сотни звеньев пришли в движение. Из-за длительного отсутствия ремонтных работ вследствие раздолбайства звенья оказались тупорылыми. Работники больницы, или же «скорой помощи», передали информацию в УВД, откуда, согласно регламенту, ко мне должен был наведаться сотрудник и снять показания. Но никто не наведался, потому что сотрудник был побратимом хипстера-решалы из суда, а мой участковый грыз азы юриспруденции, или что он там делал; ему было не до этого.
Скорей всего, в полиции элементарно пробили мои данные, тут и всплыл мой условный срок, и все стрелочки вдруг сошлись на Альбине Наилевне, моей инспекторше из УИИ. Но поскольку я лично имел беседу с Альбиной наутро после инцидента и сообщил ей новость первым, информация из полиции поступила к ней с опозданием, и Альбина просто свайпнула влево. В то же время инфа прицельной стрелой устремилась в ПДН. Автоматически, или по злому наущению, или мстительной рукой – я, блин, без понятия, как это случилось! Если косяк за Альбиной, то пусть она будет проклята во веки веков, как и весь ее род. Я лишь домысливаю, мне не хватает фантазии объяснить механику произошедшего.
ПДН возбудилось весьма и весьма. Для документального закрепления моего алкоголизма добавился непреложный пункт – дебош и кровяка,- а они до этого дела охочи. Дебош был надуманным, но кого волнуют проблемы негров? Так я столкнулся с еще одним разрезом общества, где официально алкоголиком считается лишь тот, кто подкрепил свое пьянство неадекватной выходкой. Ситуация развивалась стихийно, опека состряпала обращение к прокурору, апеллируя к опасности, угрожающей ребенку, и пока я валялся на койке в компании покалеченных бухариков, прокурор его подписал. Опека, сверкая пятками и жамкая постановление липкими пальцами, ринулась в детсад и умыкнула Артемку из-под нашего носа, когда Лена ездила встречать меня после выписки. Воспиталка могла предупредить нас по телефону, но не сделала этого. Возможно, ее запугали.
Позже пришла ярость, и я поздравил великолепную четверку, что те вовремя убрались, иначе моя условка точно бы перешла в реальную отсидку, неповрежденными они бы не улизнули. Я как представлял, что чувствовал мой младший сын, когда незнакомые уроды воровато и грубо забирали его в неизвестность, так у меня самого текли слезы. Он спросил меня в приемном покое в то утро, возьмет ли его Лешка с собой? Возможно, он подумал, что это те самые злые вороны-колдуны, которые охотились за Лехой, согласно Лениной легенде. А теперь они добрались до него. Я не в силах представить глубину его страха, я не могу себя заставить вдуматься в эту дикую ситуацию, как я не могу себя заставить вообразить, что случилось с Лешкой. Но тот страх, который в действительности поджидал моего многострадального Артемку, перекрывал любое воображение живущих.
Пережив приступы истерики и пустых жестикуляций, мы с Леной помчались к юристу на консультацию. Нас принял щекастый дядечка в костюме, от которого за километр разило «Кензо». За время беседы дядечка ни разу не
