самом воздухе посредине своей большой гостиной комнаты.
Он заорал сильней во все горло от жуткой боли во всем своем кровоточащем теле. А кровь полилась на пол в центр самого круга и пиктограммы, где сейчас лежала раскрытой небольшая в золоченой оправе и орнаменте коробочка. Кровь лилась с убийцы и садиста мексиканца ручьями на нее. И она с несравнимой ни с чем жадностью пожирала ее, глотая залпами и упиваясь наслаждениями боли и страданий распятой, точно на кресте жертвы Пинхеда. С ней упиваясь и наслаждаясь вырвавшимися наружу болезненными из его кровоточащего в адских муках голого мужского тела страданиями мафиози мексиканца, получали свои наслаждения все присутствующие здесь демоны шкатулки Филиппа Лемаршана.
Эрнан Фабио Алигар взмолил о милости и спасении, но увидев дикую и ехидную улыбку на лице Пинхеда, разразился вслед бурными проклятиями и злыми выкриками и обещаниями оторвать ему гвоздеголовую голову своими руками.
- Я убью тебя, мерзкий ты ублюдок! – заорал во все свое горло Эрнан, увидев вдруг в своем доме своего вошедшего в него темной ночью близкого подручного помощника Энрике де Сальдоре. Тот. приехав к своему патрону и шефу на своей машине по делу от самого их главного мафиозного наркобосса дона Диего Кармильо Сантес, и вошел в не запертый дом своего начальника. Ибо тот никогда толком его не запирал не боясь практически ничего и никого на этом свете. Особенно после того, как напивался крепкой сногсшибательной текилы.
Этот подельник бандит и кореш Эрнана, казалось, ничего этого не ощущал и не видел. Всего того, что творилось сейчас здесь в главной комнате двухэтажной богатой виллы своего коллеги и командира по оружию пыткам и убийствам. И не удивительно. Ведь все, что тут творилось, было в ином измерении и не в этом мире. Было незримым неслышимым и неосязаемым. Все что тот Энрике де Сальдоре, сейчас мог увидеть, это только круг с перевернутой пиктограммой на полу в центре комнаты и потухшие свечи.
Но, Энрике де Сальдоре видел и лежащую на полу маленькую золоченую коробочку. Точно в самом центре круга и пиктограммы. Это была та самая шкатулка, которой он первым завладел в доме прокурора Родригес. А этот его главный босс и шеф забрал в наглую, мотивируя своей беспрекословной в кровожадной банде властью и большей физической силой.
Он, этот Энрике де Сальдоре, подошел вплотную, чуть ли, не касаясь того своим головой и телом, практически к болтающемуся и дергающемуся в болезненных мучениях, кричащему ему во всю глотку Эрнану Фабио Алигару. И опустился на корточки, присев к шкатулке плача Филиппа Лемаршана. Он взял ее с пола и постоял, рассматривая ту в полумраке комнаты. Прямо перед вытаращенными в ужасе глазами Эрнана Фабио Алигара.
- Энрике! – заорал Эрнана своему подопечному товарищу и такому же бандиту как бандиту - Помоги мне, ты ублюдок гребаный! Вытащи меня отсюда! Сука!
Энран орал во всю луженую звериную глотку истерично, точно уличная, сейчас проститутка и шлюха с улиц Тихуаны. Но, тот его не видел и не слышал.
Затем, резко развернувшись, быстро направился к выходу из комнаты и вообще, почти бегом, ускорив свой быстрый шаг, из его дома. Там, сев в свою личную легковую машину, и включив двигатель, молниеносно исчез в темноте самой ночи.
- Черт! Черт! – Эрнан заорал снова и глядя на Пинхеда – Ты, чертов ублюдок! Ты! Сука! Уебок! Выкидышь уличной потаскухи! Ты куда, тварь с моей вещью ломанулся! Вернись, выродок, я отрежу тебе твои воровские поганые руки и башку»
- Заткнись! - прерывая его выкрики, рявкнул уже на болтающегося закованног о по рукам и ногам в цепях, растянутого и распятого Эрнана Фабио Алигара булавочноголовый Пинхед – Это ты, мерзкий уголовный ублюдок! Это ты олицетворение земного зла, как многие из вас! А мы лишь выполняем свою поставленную нам и шкатулкой плача Лемаршана и нашим Богом и Повелителем Левиафаном работу!
Сенобиты стали отходить, назад пятясь и расширяя свой кольцевой круг вокруг Эрнана Фабио Алигара. А Пинхед, повернувшись к нему спиной, пошел в глубину комнаты в сторону стоящих перед ним демонов сенобитов.
Он, опять махнул право своей рукой, в рукаве своего черного окровавленного кожаного плаща. И за голой дергающейся в муках от боли мокрой от липкого телесного скользкого жаркого пота спиной, расколовшись пополам, раскрылась с грохотом стена. В обе стороны поползла, отворяя вход туда, куда путь каждому грешнику был заказан. Яркий вырвавшийся оттуда ослепительный белый колеблющийся в полупрозрачном тумане мерцающий свет, накрыл собой всю большую гостиную комнату виллы и всех демонов сенобитов вместе с самим Пинхедом.
Натянутые цепи, что распяли несчастного дергающегося в диких мучениях от боли Эрнана Фабио Алигара, внезапно исчезли, освободив его продырявленные насквозь окровавленные руки и ноги. И тот рухнул на пол в центре самого круга и пиктограммы.
Он, корчась от жуткой боли, смог встать на свои колени, опираясь разорванными в клочья своими кистями обоих рук о пол, все же, сумел схватить свой длинный острый точно бритва военный нож. Которым Эрнан отрезал за свою бандитскую карательную деятельность не одну жертвенную голову и своими этими руками.
Он хотел встать и броситься, невзирая на боль в распоротых ступнях обеих ног. Просто кинуться на своего ночного сейчас заклятого врага и мучителя. Но из светового пространства вылетела еще одна длинная звенящая своими сочленениями стальных звеньев цепь с острым длинным, точно пика штырем, гарпуном и пробила насквозь его нагое полностью в области спины и живота мужское тело.
Эрнан даже не смог в этот момент вскрикнуть от новой пронзившей его жуткой боли. Перехватило все его дыхание.
Цепь натянулась, точно как гитарная струна. И когда Пинхед развернулся лицом к нему, гарпун превратился в ловчий четырех конечный якорь. А цепь рванулась, уползая в обратную сторону и в сам раскрытый световой большой проем разлома стены. На другую сторону. В так называемую, «схизму», пролом между двумя мирами. Волоча на раскрытом в четыре стороны штыре якоре за собой верезжащего от боли и ужаса, но размахивающего своим длинным острым военным ножом уголовника и карателя наркокартеля Гутиера мексиканца Эрнана Фабио Алигара. Утаскивая того туда, где ему было самое сейчас место, как и всем таким, как он грешникам кровавым убийцам бандитам и гангстерам уголовного земного мира.
***
Марис Залесский сейчас не находил себе места. Он носился из угла в угол своего кабинета лаборатории. Он был возбужден до предела всем тем, что недавно пережил. Ему, просто не было нормального покоя и не хотелось ничего больше как обратно сделать свой опыт с маленькой этой золоченой шкатулкой, что лежала на лабораторном столе.
Эта шкатулка Филиппа Лемаршана, что-то сотворила с ним и после того как исчезла давно ушедшая из своей земной жизни Барбара Сташковски, он не мог успокоиться и забыться. Этот секс с ней был реален. Да и она была реальна как никогда. Вполне осязаема и настоящая. Вот только откуда-то, пришедшая к нему и прямо сюда. Зная, где Мариса найти и, что он именно тут. Ночью и один. Как проникла сюда в запертый им собственной рукой на все замки за своими ушедшими товарищами музей магазин «ПАЛЛАСИО». Обошла саму включенную сигнализацию.
Загадки. И дикое опять желание бешеной страстной любви, что родилось в нем опять и снова. Да такое, что позабыв про свою боль загнанный, точно жеребец на скачках детородный промеж ног детородный орган хотел новой близости и любви.
Это новое желание любовных ласк и секса вместо здравого мужского рассудительного сознания, опять вторглось в него. Все это давящее, опять на его мозги, появилось моментально, как только Марис немного успокоился и пришел в себя от сногсшибательного безумного ночного траха с призрачной своей любовницей. Оно теперь, просто не давало ему покоя. Как и ощущение постоянного нервного раздражительного беспокойства.
Барбара Сташковски оттрахавшись с ним, пропала просто бесследно. Нет, она не ушла. Она именно исчезла, как ее и не бывало. Это было как в некой сказке. Да и этот звериный, буквально жесткий секс с ней был просто нереален. Он измочалил его всего и измучил, после чего, он Марис долго еще приходил в себя, сидя в своем в дальнем углу лабораторной комнаты кожаном кресле.
Сейчас ни Барбары, ни ее вещей. Только его разбросанные по полу кабинета лаборатории нательные, буквально разодранные руками бешеной в сексе женщиной уличной городской шлюхой тряпки и верхняя вся одежда. Оставалось лишь собрать изодранную в клочья свою всю одежду. Из которой, уцелели лишь прочные синие джинсы, от женского сексуального дикого звериного напора. От неузнаваемо, вдруг таких сильных шаловливых рук городской уличной, вечно теперь молодой двадцатилетней безбашковой, но в сексе отвязной подружки шлюшки. Причем, на все сто оторвы, проститутки и путаны.
Все остальное тряпки пришлось просто выбросить в мусорный стоящий здесь же в подвале и цоколе большой бак.
Жалко было клетчатую рубашку, но после такого бурного разнузданного и бесконтрольного звериного дикого секса, стоило ли о чем-либо жалеть.
Он надел другую. Заменил все, кроме синих своих затертых почти до дыр рабочих джинсов. У него был в кабинете лаборатории тут шкафчик с запасной сменной одеждой. Любой и на все случаи жизни. После горячего добротного душа, что был в его же кабинете, как и у других членов его научной команды. Как говориться, на случай всякий. И для пущего гигиенического удобства. Хорошо помывшись, Марис переоделся в свежее, чистое и новое.
Он, должен был завершить оценку своей проделанной работы и написать свой отчет по этой чертовой, но интересной шкатулке, как просил сделать его директор и работодатель патрон
