Кукловоды (серия "Кто ты?"-2) *22 ноября добавлена 8 глава*

сенатор: ты у них на подхвате? Имею в виду всех этих ваших Паперия, Марулла, Виолента, Дамиона и других, о которых еще не знаю, но точно узнаю в ближайшее время.

Сенатор гордо возвысил голову. Стараясь, чтобы голос звучал с холодным господским презрением, процедил:

– Попросил бы не тыкать благородному Абинею, сенатору Великого Рима и потомку рода Мамиллиев, кото…

Кулак домине Гиллона ударил в живот потомка рода Мамиллиев, отчего тот с коротким стоном сложился пополам. Удар второго кулака пришелся в подбородок снизу. Сенатора откинуло. Пряча глаза, префект с дуценарием поспешно помогли ему удержаться на ногах.

– Сейчас ты не благородный Абиней, сенатор Великого Рима, а собачье дерьмо, – с доверительной задушевностью сообщил глава Agentes in rebus, уперев толстый указательный палец в его грудь. – И этого звания тебе уже не лишиться до самой смерти. А еще этим же дерьмом ты измазал весь род Мамиллиев. Я знаю: пока не отдышишься, говорить трудно. Но если согласен со мной – кивни.

Сенатор послушно закивал.

– Молодец. Люблю, когда меня понимают. Но очень не люблю, когда перебивают. Уверен, последнее также приняли к сведению префект с дуценарием… Итак, вынужден повторить: ты, сенатор, все-таки на побегушках у Паперия с Маруллом и прочими золотыми задницами. Дело твое, конечно. Но да будет тебе известно, потомственный тупица, что для законного ареста любого гражданина Рима – даже благородного Маркуса! – вполне достаточно одного декануса с полудесятком преторианцев и соответствующей бумагой. Надеюсь, бумага хотя бы имеется?

Из-под сенаторской тоги поспешно появился свиток. Гиллон кивнул и углубился в его изучение.

– Подписи наличествуют… С подлинностью их разберемся… Vah! Печать настоящая и это уже интереснее! Сенатор, открою тебе, что благородный Маркус никогда не был в опале у Короны. Это мы придумали исключительно для твоей кучки высокопоставленных недоумков и их блюдолизов. Так что законным образом державная печать никак не могла появиться на этой бумажке. Значит, заодно придется поинтересоваться и самим Хранителем Печати, и кр;гом его друзей. Но это – на будущее. Так! Теперь перейдем к тебе, дуценарий. Я понимаю: ты на службе, человек подневольный, получил приказ и всё такое. Но в Рим придется съездить вместе со всеми, не обижайся.

Дуценарий мудро выразил согласие коротким молчаливым кивком.

– Молодец. Префект! Твоего имени не было ни в одном из моих списков. Не понимаю, зачем или почему ты полез в это вонючее болото. Сейчас можешь не отвечать, всякие объяснения также отложим до прибытия в Рим. Теперь все трое следуйте за мной.

На ступенях широкой лестницы, ведущей к парадному входу в господский дом, их поджидал сухощавый высокий человек в пурпурном охотничьем камзоле. Седые волнистые волосы до плеч, седая же бородка и смуглое лицо в морщинах являли его преклонный возраст. Осанка, особое выражение умных серых глаз и еще нечто неуловимое свидетельствовали о благородном происхождении.

Приблизившись в сопровождении всё того же злополучного трио, глава Agentes in rebus сдернул со своей головы черную пуританскую шляпу. Взял ее на отлет, поклонился с искренним почтением и сказал:

– Благородный Маркус! Вы просили…

– Да, домине Гиллон. Благодарю за службу.

Он опустился на несколько ступеней, остановившись на последней.

– Хочу взглянуть им в глаза. Особенно вам, сенатор.

– Я всё понимаю, благородный Маркус, – кривя рот и на ходу пытаясь нащупать голосом нужные интонации, заговорил благородный Абиней. – Желаете в полной мере насладиться триумфом справедливости. Разумеется, справедливости в вашем понимании. Но признайтесь: ведь радость отмщения за былые личные обиды также присутствует.

– Следовательно, за всеми вашими громкими словами о державном величии и всеобщем благе мне также надлежит видеть только реализацию личных амбиций?

В аркаде парадного входа появился отец Паисий. Адресуясь к сопровождавшему его Веспе, он приложил палец к губам и начал неслышно спускаться за спиною своего старого друга.

То ли что-то почувствовав, то ли зная обо всем наперед и желая в должной мере использовать всё великолепие ситуации, благородный Маркус повернулся. Протянул наверх руки и сказал с чувством:

– Наконец-то! Это вы, друг мой.

– А это вы друг мой! – эхом отозвался отец Паисий.

Быстро скользнув правой ладонью в широкий левый рукав хитона, сенатор извлек оттуда короткий стилет, с непонятным криком «за Ливиллу!» бросился вперед. Широко и неумело замахнувшись, попытался вонзить его в спину благородного Маркуса. Взмах руки оказался и чрезмерно широким, и исполненным излишнего драматизма.

Рефлексы былых навыков отца Паисия опередили его же сознание. Он выхватил шпагу, отклонился вбок и сделал глубокий прямой выпад. Лезвие вошло в верхнюю часть правой стороны груди сенатора в тот момент, когда стилет только-только начал опускаться опускаться из своей наивысшей точки.

Как и всегда, всё действие заняло намного меньше времени, чем его описание.

На лице благородного Абинея появилось выражение недоумения, смешанного с какой-то детской обидой. Сенатор выронил оружие, сделал два неуверенных шажка назад и грузно повалился навзничь. Дуценарий с префектом быстро оправились от потрясения, склонились над телом.

Отец Паисий отшвырнул клинок в сторону.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного… – прошептал он по-славенски.

Как-то по-особому взглянув на него, Благородный Маркус проговорил вполголоса:

– Друг мой, а ведь теперь мне вовек не расплатиться с вами.

– Дышит, – сообщил дуценарий, отнимая ухо от груди сенатора.

– Моя вина, благородный Маркус, – склоняя голову, заявил домине Гиллон. – Никак не ожидал от него такого. Но всё равно – моя вина.

Благородный Маркус поморщился, предупредительно вскинул руку:

– Ровно половина ее – на мне. Я и сам не мог подумать… Итак! Благородного Абинея пока отнесите наверх, в одну из гостевых комнат. Кто из вас покрепче – помогите, – распорядился он, указывая на кого-то из набежавших людей.

– Я прослежу за обработкой раны и перевязкой, – сказал Веспа. – Мои люди владеют навыками.

– Теперь этим надлежит заняться мне самому, – сумрачно возразил отец Паисий. – Идемте.

Заметив некоторое непонимание на лице своего верного гвардейца, благородный Маркус пояснил:

– Ранее мною не упоминалось, но благородный Паулус имеет ученую степень Medicinae Magister. Она дает право на лекарскую практику в пределах всей Новоримской Империи. А вас, друг мой, я буду ожидать в своем кабинете.

Он проводил взглядом понимающуюся наверх процессию и предложил:

– Давайте завершим наши с вами дела, уважаемый глава Agentes in rebus.



***



Вечерело. Поднявшись из кресла, благородный Маркус самостоятельно и поочередно зажег напольные бронзовые светильники в углах, затем многосвечие на изящном столике рядом с их креслами.

– Значит, теперь, друг мой, вы – pater Paisius… – задумчиво промолвил он, возвращаясь на свое место. – В связи с чем становится полностью понятной та необычность, с которою вами был отброшен клинок. В тот момент я отнес это к следствию многих лет, которые прошли со времени нашей последней встречи и очень изменили нас.

– Да, друг мой, – отозвался лекарь. – Удар нанес благородный Паулус. Хоть и старался при этом всего лишь обездвижить правую руку и не задеть жизненно важных органов. А кается в нарушении монашеской клятвы о непролитии крови патер Паисиус.

– Я знаю, что такое личные отношения человека с Богом, – с какой-то особой строгой серьезностью произнес благородный Маркус. – Принесет это утешение вашей душе или нет, но извещаю, что непременно испрошу аудиенции у Его Святейшества и изложу Ему все обстоятельства. Мне же совесть христианина заранее говорит о том, что в данной ситуации Святой Престол издаст персональный эдикт о Церковном прощении и отпущении грехов. И еще раз: мое решение ни в коей мере не касается вопросов и путей вашего личного примирения с Господом.

– Спасибо, друг мой.

– Это меньшее из того, что я могу и должен сделать сейчас. Всё прочее – удел будущего. А в настоящем мой долг жизни перед вами удвоился.

– И мне нелегко осознавать это.

– Вовсе не желал огорчить вас вновь, друг мой. Долги такого рода не тяготят душу и облагораживают дружбу. Теперь я желал бы принести извинения за то, что воспользовался вашими поисками в своих интересах, друг мой…

Благородный Маркус умолк, определенно подбирая нужные слова. Отец Паисий почувствовал, что сейчас он делает это не как чуткий и бережный друг, а как человек, облеченный большой властью и ответственностью.

– Ваш визит в Новый Рим… Он быстро привлек к себе внимание – и наше, и других людей. Вас, прошлого, помнили. И мы, и они. Скажите, благородный Паулус, не являетесь ли вы сегодня эмиссаром каких-либо политических сил или особых служб Славены для установления новых отношений с Короной?

Отец Паисий подумал в свою очередь. Не столько над подбором правильных слов, сколько над тем, как бы невзначай не забыть о важных мелочах и тем самым не исказить сути.

– Вначале – немного предыстории по данному вопросу. Несколько лет назад некоему иеромонаху Варнаве довелось взаимодействовать со специальными структурами Славены в качестве привлеченного лица. Очень скоро он был обвинен в своенравии, нежелании подчиняться своему непосредственному руководству, интригах и стремлении сделать быструю карьеру на новом поприще. Об истинности или ложности выдвинутых обвинений не буду говорить ничего. В качестве компромиссного решения ему предложили чин игумена и должность настоятеля провинциального ставропигиального монастыря в честь Преображения Господня. Попросту говоря, он был отстранен от дел. В начале прошлого лета давний и близкий друг игумена Варнавы, князь Вук-Иоанн, послал в обитель своего младшего сына, княжича Ягдара-Кирилла. Вокруг которого сразу начали происходить события, поневоле наводящие на мысль о внезапном скрещении на его личности различных и противоречивых интересов державного уровня. Причины тому пока неизвестны.

– Простите, что перебиваю вас, друг мой, но это важно: я желал бы позже и намного более подробно вернуться к этому моменту, – отметил благородный Маркус. – Прошу продолжать.

– Да… Дважды появившийся в поле нашего зрения яд, о котором я уже сообщал, и заставил меня вспомнить о вас, друг мой. Умением изобретать всевозможные снадобья и яды славился Египет Фараонов. На сегодняшний день с ним я могу сравнить только Новый Рим.

– Яд, который по прошествии определенного времени превращается в воду… – размыслительно проговорил благородный Маркус. – Окончательно готовится незадолго до применения слиянием содержимого двух сосудов. Разумеется, мне давно ведомо о его существовании. Многие производители нам также известны, точный список может быть предоставлен в ближайшее время. Установить личности всех прочих не составит труда.

– Если это будет возможным, также желателен как можно более полный список иноземных заказчиков. Скажем, с прошлой весны. И хочу подчеркнуть, друг мой: во всех этих обстоятельствах визит к вам был задуман мною одним, как