Уголок рта брата Иова тронулся едва заметной улыбкой.
– На ночь остаемся, так что пусть приготовят спаленку на двоих. Всё. Давай, друже, давай-давай! Знаешь, брат Иов, а у меня ноги окоченели прямо до самой задницы. Да и она тоже.
– Ты же поначалу мороза не чуял. Я приметил: пока мост не миновали.
– И что?
– Да ничего. Вон тот, который с ремешком на лбу, – не оборачивайся! – всё на нас поглядывает. Прочие давно оставили, а этот – нет.
– Я опасности не вижу.
– Я тоже. Просто извещаю.
– А вот точно в такой же вечер прошлогодними Крещенскими праздниками мы с Митяем… О! Уже несут! Несут, несут! Ух, и до чего же я, оказывается, проголодался! Никогда со мной такого прежде не бывало. Нет, это – мне, а это – ему. И это тоже мне давай.
В горке нарезанного хлеба Кирилл высмотрел горбушку, рьяно потер ее по шершавой спинке зубком чеснока и набросился на гороховый супчик со свиной ножкой, приговаривая время от времени: «ух, и хорош же!», «прям’ в душу!», «славно!», а то и просто «м-м-м!». Отодвинул опустевшую плошку, повертел блюдо с рыбным пирогом, примеряясь. Аккуратно располовинил его. Свою долю внимательно осмотрел на срезе и хищно вгрызся в приглянувшееся место. Наскоро переведя дух, принялся за кашу, погружая ложку уже не в такой спешке, как за супом, а куда более размеренно. Произнес вполголоса:
– А этот на нас все так же поглядывает.
Брат Иов по своему обыкновению насыщался с такой бесстрастной умеренностью, как будто не желал обидеть хлебосольства хозяев единственно из врожденного вежества. Подтвердив кивком слова Кирилла, заметил:
– Может, человек просто есть хочет.
– На вино денег нашел, а на еду – нет?
– Так часто бывает в жизни, княже. Эй, человече добрый! – добавил он, повернув голову. – Не пожелаешь ли с нами вечерю разделить?
Окликнутый охотно согласился и, подхватив со своего стола кувшин с кружкой, проворно перебрался за стол к Кириллу с братом Иовом – ладный, чуть поболе средних лет, лицо вовсе не спитое, ясное. Небеленая рубаха чиста, опрятные светлые волосы убраны под сыромятный плетеный ремешок.
– Спаси Господи, люди добрые!
Кирилл подозвал всё того же щекастого отрока и распорядился о прибавлении к прежнему заказу.
– Меня во Крещении Артемием нарекли, – назвался новый знакомец. – Мастер я…
– Князь Ягдар-Кирилл.
– Брат Иов.
– Вот это да! – почему-то поразился мастер Артемий. – А скажи-ка, брат Иов, не понадобится ли в обители вашей иконописец?
– Иконописец – это ты? – уточнил инок. – Давай-ка вначале тебя послушаем. Вижу, выговориться хочешь.
Мастер Артемий закивал, принимая поднесенные горшочки с плошками и радостно поглядывая то на них, то на брата Иова.
Из последовавшего повествования выяснилось, что сманил его сюда с тощих окраинных земель Заторопья, обещая горы златые, местный настоятель…
– Кто-кто? – плохо разобрав, переспросил Иов.
Мастер Артемий, не успев толком прожевать, поспешил сглотнуть. Повторил смущенно и более разборчиво:
– Гомзяк. По правде, его Александром зовут, настоятеля-то… Рассказывали, что был тут третьего лета на престольном празднике епархиальный владыка Иоанн. И услыхали люди ненароком, как он в сердцах – да громко-то так! – попенял отцу Александру: «Вот говорю с тобою, отче, а ощущение имею такое, будто босой ногою в гомзяк вступил!» Хоть оно и грешно, и неладно, а люди давай шептаться: «Уж попал владыка, так попал!» С тех пор так и кличут его за глаза меж собою: Гомзяк. Уж ты прости, княже. И ты, брате Иове.
– Нет на тебе греха передо мною, – заметил инок. – Людям виднее. И владыке вашему. Да ты ешь, ешь.
– Ага, конечно… Не то, что гор златых, даже платы обычной я так и не увидал. Желательно ему оказалось, чтобы весь храм благоукрашен был лишь за угол в избе странноприимной да за харчи. Кабы я в одиночестве пребывал, то и Бог бы с ним, так ведь у меня жена с двумя детишками… А давеча и говорит: «Будем выселяться?» Это у него, брат Иов, слог такой обиходный: «Ну что, Аким, будем колокольню поновлять?», «Ну как, людие, будем на храм пощедрее жертвовать?» Да уж… И что же мне теперь делать? Дом на родине продан, возвращаться некуда, последнюю лиску дети проели. Ладно хоть добрые люди малую толику вина поднесли… – он спохватился: – А вы накормили, храни вас Господь!
Кирилл повозился у пояса и выложил перед мастером Артемием пяток золотых кругляшей:
– Вот здесь хватит и на родину возвратиться, и новым домом обзавестись. Ну и на прочее разное.
– Это что? – выдавил иконописец внезапно севшим голосом.
– Видишь ведь, что егории. Спрячь, спрячь.
– Княже…
– Ничего не говори! – рассердился Кирилл. – Ничего! Княжья воля – доводилось слыхать о таковой?
– А захочешь – сможешь и при обители нашей обосноваться, – сказал брат Иов. – Ставропигиальный монастырь в честь Преображения Господня.
– Ставропигиальный? – опять поразился мастер Артемий.
– Он самый. Вернемся – станем разбираться с этим твоим… отцом Александром. Как только свои дела завершим.
– Да-да, брат Иов… Княже…
– Вот и ладно! – подытожил Кирилл раскатистым баритоном князя Стерха и добавил обычным своим голосом: – Я так разумею, что ты уже ладишься на крыло встать. Ну лети, мастер Артемий, лети – порадуй домашних.
– Постой, – остановил его инок. – Полушубок свой – или в чем ты сюда пришел – не оставил ли здесь за вино?
– Чего? А… Кожушок. Нет, я же говорил: добрые люди угостили под разговор душевный. В сенях он.
Кирилл резко подался вперед, но мастер Артемий успел опередить, рухнув на пол в земном поклоне. Тут же подхватился на ноги и выскочил за дверь.
– Чай остыл, – заметил брат Иов.
– Это ничего! – ответил Кирилл с воодушевлением. – Мы и холодный допьем!
Глава XI
Как и в прошлый раз, Видана появилась на короткое мгновение, успев сказать только: "Вам - на Червен-Городец!". И сразу после этого Кирилл проснулся - как ему показалось, от короткого тычка под ребра.
Это было похоже на излюбленный прием брата Иова, который он применял довольно часто и в разнообразнейших обстоятельствах. Однако сейчас инок был ни при чем - его темная фигура замерла у противоположной стены светлицы рядом со входом.
Сквозь подслеповатое окошко пробивался косой лунный свет. Из-за стен слева и справа доносился прилежный храп различных степеней усердия. Среди этих звуков внятно выделился иной - каковой издает дверь, когда осторожно пробуют, заперта ли.
Кирилл медленно освободился от одеяла, опустил ноги на пол и потащил из-под подушки ручницу. Посидел, задумчиво похлопывая ею о ладонь. Потом решительно затолкал обратно.
Брат Иов неслышно переместился от дверного косяка к его постели.
- Уже всё. Там кого-то заложенный засов крепко огорчил, - сказал Кирилл в ответ на молчаливый вопрос. - Кого именно - мне наплевать. Ну и я потере интереса к нам малость посодействовал. Как смог.
Инок молчанием своим обозначил, что он в свою очередь также не проявляет интереса к тому, каким образом было оказано упомянутое содействие.
- Ладно. Больше ничего подобного не будет. Дальше спать давай.
Он накрылся одеялом с головой, шумно завозился, лягаясь и свиваясь в кокон.
Проснувшись опять и открыв глаза уже в предутреннем полусумраке, наткнулся на встречный взгляд брата Иова, стоявшего в изножии кровати. Сиплым ото сна голосом проговорил:
- Ты что: так и не ложился?
- Нет.
- Нам - на Червен-городец, - добавил Кирилл, поленившись уточнить для себя, что именно означает иноково "нет".
- Хорошо. Еще засветло прибудем. Снедать пожелаешь?
- Вечор объелся, не хочу.
- Как скажешь. Я коней приготовлю и жду внизу. Собирайся, княже.
Высокий плачущий голос услышался еще на околице, мало-помалу делаясь все громче и громче.
У входа в сельскую церквушку, в ограде и даже за воротами толпился народ. Те, кто были снаружи, тихонько, но взволнованно толковали о чем-то. Иногда звучнее, чем следовало бы. Тогда со двора на них шикали - впрочем, без особого успеха. Вместе с парками от дыхания в стылый воздух изредка взлетали приглушенные женские вскрики да причитания. Плач, доносившийся откуда-то из-за храма, наконец умолк.
- Что случилось, люди добрые? - перегнувшись с коня, осторожно осведомился Кирилл.
- Дак ить смертоубийство-то и случилося, вот оно что! - свистящим шепотом и с благоговейным испугом сообщила, обернувшись к нему, баба в облезлой коровьей шубейке и бараньем каптуре. - Артемий-богомаз наш под ночь домой с постоялого возвертался, так его нелюдь кака-то... того... Господи, помилуй. Как ток развиднелося, так и нашли. Уже холодного совсем... Олюшка - это жёнка евонная - теперь одна осталася, как же ей дальше быть-то, бедняжечке? Да двое деток ихних еще осиротели: Егорша и Настасьюшка, девяти годков да седми.
- Где он сейчас? - глухо спросил Кирилл, спешиваясь. - То есть, тело его.
Иов уже успел оставить седло. Осматривался вокруг с недвижным лицом и отчего-то очень внимательно.
- А вона из-за храма выглядыват краеш;к избы странноприимной - вишь? - в ней самой оне и проживають. Там и сам Артемий сейчас... Господи, помилуй... и Олюшка с детками, и батюшка Александр с паламарём, и Гликерья кривая с Перепелихою, и еще не знай кто из баб наших. Ждут, пока домовину сладят, а там - во храм да отпевать уж...
- Никто не проверял - деньги были при нем?
Баба горестно закачалась из стороны в сторону:
- И-и-и! Каки деньги, сыночек! Откуль у них-то? Бедовали оне, ох как бедовали. Артемий-то грешным делом от того ить и попивать стал напоследок. Сказать по правде, помогали мы им, чем могли. А до чего же славным семейством были - и дружным, и благочестивым, и...
Баба вдруг умолкла, разглядев нечто на лице Кирилла. Он с треском сорвал с пояса кошель. Протянул его и, стараясь, чтобы голос звучал ровно, проговорил:
- Окажи милость, матушка. Передай. Вдове.
Баба молча закивала, округлив глаза и обеими руками прижимая кожаный мешочек к груди. Протиснулась сквозь люд при воротах, засеменила в сторону странноприимной избы, не переставая оглядываться. Кирилл дождался, когда она исчезла в дверном проеме и быстро пошел прочь, ведя коня в поводу. Миновав церковную ограду, взлетел в седло. С места послал гнедого вскачь, судорожно глотая морозный воздух и давясь им.
Иов догнал его уже за околицею. Поравнялся, перехватив узду, остановил:
- Ты что творишь? Так ведь и коня запалить недолго - неужто не понимаешь?
- Я понимаю! - заорал Кирилл с хриплым надрывом. - Я понимаю, что всех не охранить, а на кого-то и вовсе наплевать да растереть! Зато для моей-то охраны ну никак не меньше двух десятков потребно! Или сколько их там всего - три десятка? Четыре? Экая ж я персона важная, оказывается, - прямо зависть к самому себе берет. Да если хочешь знать, это не меня от кого-то