Люсилль Болл "Валентинка"

скромным», а Джон Андерсон в журнале Variety написал, что в заглавной песне «причесанный» Деси Арназ утверждает свою позицию гламурного мальчика шоу и закрепляет превосходство латинца на Бродвее.
Когда я достаточно оправилась, чтобы ковылять, Рассел Маркерт повел меня посмотреть «Too Many Girls». Я не могла оторвать глаз от этого парня. Полосатая футбольная майка облегала его большие плечи и грудь, а узкие бедра в обтягивающих футбольных штанах покачивались под зажигательные ритмы барабана бонго, который он нес. Я узнала тот вид электризующего очарования, которое невозможно подделать: звездное качество.
Затем Деси открыл рот и заговорил на своем собственном ломаном английском, и я громко расхохоталась. Теперь меня трудно заставить смеяться. Я наблюдаю, и улыбаюсь, но, когда действительно веселюсь, меня слышно за квартал. Передо мной был потрясающе выглядящий мужчина, который являлся не только захватывающим, но и забавным. Какое сочетание!
Рассел спросил меня, куда хочу пойти после шоу, и я ответила: в Ла-Конгу. Именно там Деси появлялся каждый вечер после шоу, распевая и демонстрируя конгу, тогда самый сексуальный и горячий танец в стране. Но в тот вечер у Деси был выходной, поэтому мне не удалось с ним встретиться.
Через несколько дней вернулась в Голливуд. «Too Many Girls» так распродавал билеты в Нью-Йорке, что прошли месяцы, прежде чем Джордж Эбботт смог снять фильм, поэтому в тот период студия дала мне роль второго плана с Морин О'Хара в фильме «Танцуй, девочка, танцуй».
Теперь поняла, что, когда тебя берут на роль, сначала ты проходишь пробы. Продюсеру все равно, какая у тебя душа, сияющая в твоих больших ярких глазах; он смотрит, худая ты или толстая, молодая или старая, уродливая или красивая.
Сначала меня взяли на роль танцовщицы и вешалки для одежды. Потом я играла другую женщину, проститутку и твердую как гвоздь девушку, делающую карьеру. Думаю, я не леди. Утонченная Морин О'Хара получила роль балерины в «Танцуй, девочка, танцуй»; я была жесткой, остроумной стриптизершей. Один рецензент сказал о «Танцуй, девочка, танцуй»: «Мисс О'Хара после обычных неудач реализует свое стремление стать балериной, а Люсиль Болл, ее соперница, становится той женщиной, которую другие описывают одним словом. Тем не менее, именно мисс Болл время от времени привносит изюминку в фильм, особенно в то появление в бурлескном храме, где она танцует стриптиз».
Мы снимали эту сцену в тот день, когда впервые встретила Деси, на съемочной площадке RKO. На мне было облегающее золотое платье из ламе с разрезом до бедра, а мои длинные рыжевато-золотистые волосы спадали на голые плечи. У меня также был фальшивый синяк под глазом, куда, как предполагалось, меня ударил мой возлюбленный.
Джордж Эбботт, который обедал в столовой студии с нью-йоркским составом «Слишком много девушек», подозвал меня. Деси заметив меня отпрянул, «Что за хрень!» — ахнул он.
В конце съемочного дня я была в брюках и свитере, мое лицо было умыто, а мои длинные рыжие волосы аккуратно завязаны сзади бантом.
Деси не узнал во мне ту дикую женщину, с которой он познакомился за обедом, и мне пришлось представляться снова. Он пригласил меня на ужин, и я согласилась.
Мы пошли в ночной клуб, но вместо того, чтобы присоединиться к конге, сели за маленький столик, и разговаривали. Я могла бы признаться здесь и сейчас, что влюбилась в Деси, бац! Через пять минут. Было только одно лучше, чем смотреть на него, и это разговаривать с ним.
Настоящее имя Деси, сказал он мне, великолепно раскатывая все свои истории, было Десидерио Альберто Арназ и де Ача III. Он был единственным ребенком и родился с пресловутой серебряной ложкой во рту. Его семья владела скотоводческими ранчо и таунхаусами на Кубе. Отец Деси, доктор фармакологии, был мэром Сантьяго в течение десяти лет; его мать, Делорес, была знаменитой красавицей и одной из наследниц состояния Bacardi Roma.
В шестнадцать лет у него был свой катер и автомобиль и три разных дома. Он никогда не сталкивался с тревогой или напряжением. Любил свою жизнь, и все его любили.
Затем произошла одна из тех революций, которые часто вспыхивали на Кубе. Деси и его мать находились на одном из семейных ранчо, когда он проснулся от криков и выстрелов. Из окна он мог видеть солдат на лошадях, которые резали скот и поджигали хозяйственные постройки. Отец Деси в то время был в Гаване, в шестистах милях на другом конце острова.
Мать его бегала по дому, собирая все свободные деньги, которые она могла найти, и своего питомца чихуахуа.
Двоюродный брат прибыл как раз вовремя, чтобы поспешить с ними в безопасное укрытие. Деси и его мать, оглянувшись, увидели, что их дом охвачен пламенем.
«Mi casa!» — кричала она и кричала, пока дом не скрылся из виду. Всякий раз, когда они проходили мимо солдат-повстанцев, чтобы избежать нападения (или узнавания) Деси махал рукой и кричал: «Viva la revolutión!» Он и его мать скрывались в доме тети в Гаване в течение шести месяцев. Отец Деси, вместе с остальными членами кубинского Сената, был заперт в крепости Морро Касл.
Все семейное имущество было конфисковано; они потеряли все. Когда отца Деси наконец освободили, он решил отправиться во Флориду и начать все сначала. Деси вскоре присоединится к нему. Миссис Арназ осталась у сестры на Кубе, пока они не накопили достаточно денег, чтобы забрать ее.
Ему было семнадцать, когда он приехал в Майами без гроша в кармане, имея только одежду на себе. Он нашел своего отца в унылом меблированном доме, где тот разогревал консервированную фасоль на плите. Но даже это место было больше, чем они могли себе позволить, поэтому переехали в неотапливаемый склад, полный крыс. Там Деси увидел, как его отец — бывший мэр Сантьяго, одного из крупнейших городов Кубы, — гонялся за крысами с палкой, он обхватил голову руками и заплакал.
Когда Деси рассказывал мне эту историю, его глаза наполнились слезами. Я тоже начала всхлипывать, думая о своем дедушке и о том, как его жизнь была разрушена не по его вине. Знала, что чувствовал Деси.
Хотя Деси был всего лишь ребенком и знал несколько слов по-английски, он не сидел сложа руки, жалея себя в ожидании работников социальной службы, а наоборот отправился на поиски любой работы, и заработал свои первые деньги, чистя клетки для канареек в зоомагазине. Затем стал водителем грузовика с бананами.
Деси посещал Colegio de Dolores в Сантьяго и в конечном итоге окончил среднюю школу Св. Патрика в Майами с оценками «отлично» по английскому языку и истории Америки, он был номинирован как «самый вежливый» в своем классе. Родители Деси научили его хорошим манерам. Вождение грузовиков и такси после школы не изменило его джентльменских манер.
В 1936 году, когда Деси было девятнадцать, он услышал, что популярной румба-группе в знаменитом Roney-Plaza в Майами-Бич нужен поющий гитарист. В костюме, взятом напрокат для однодневного прослушивания, Деси неуверенно поднялся на ноги и спел то, что позже стало его фирменной песней, странную и прекрасную «Babalu». Он не мог знать, что в итоге будет напевать эту песню еще около десяти тысяч раз.
Деси и «Babalu» чем-то похожи на Джуди Гарленд и «Over the Rainbow».
Аплодисменты чуть не сбили его с ног. Затем он поднял глаза и увидел в зале десятки своих бывших одноклассников из школы Св. Патрика с родителями. Деси, начал плакать; зрители захлопали сильнее, чем когда-либо, и он был принят на работу. Платили не очень — пятьдесят долларов в неделю, — но первым делом Деси послал за своей матерью.
Но его отец влюбился в американку, поэтому вскоре родители развелись, и он с того дня галантно взял на себя ответственность содержать свою мать.
Однажды вечером, когда Деси был в Plaza, Ксавье Кугат застал его за этим и пригласил на прослушивание. Кугат дал ему работу певца, путешествующего по стране, но ему платили не так много, как он того заслуживал. В конце концов Деси решил уйти и вернуться в Майами к своей матери и создать свою собственную группу. Вскоре он понял, что, начав свой путь самостоятельно, нужно выплеснуть душу и продать себя. Депрессия все еще длилась, и работа в группе была редкостью.
Однажды Деси оказался на последних десяти долларах. В душе он был игрок, поэтому с карманами, полными вырезок из газеты Cugat, вошел в Mother Kelley’s и заказал филе-миньон, шампанское, вишни Jubilee и большую двухдолларовую гаванскую сигару. Когда менеджер остановился у его стола, он достал свои вырезки. Кугат умолял его вернуться, хвастался он, но он хотел создать свою собственную группу. Еще до конца вечера менеджер нанял его, чтобы организовать латиноамериканскую группу для нового ночного клуба, который он открывал.
Кугат прислал ему несколько музыкантов, ни один из которых не играл латиноамериканскую музыку. Они были заявлены как Siboney Septet, хотя на самом деле их было всего пять человек. Деси пел и играл на гитаре. «Мы звучали так ужасно», — сказал он мне на нашем первом свидании, — «чтобы развлечь публику, я заставил их танцевать la conga. Это танец, который мы танцуем в Сантьяго-де-Куба во время карнавала. Вы встаете в строй и держите ноги девушки перед собой, а затем вы раз, два, три, кик! Я называл это своим «танцем отчаяния», но это сработало, и вскоре линии конги появились по всей стране. Даже Рокфеллеры танцуют ее в Rockefeller Plaza».
В 1938 году нью-йоркский агент заметил Деси, и следующее, что он узнал, — так это то, что стал главной звездой ночного клуба Нью-Йорка под названием La Conga.
После того, как он пробыл там всего четыре месяца, продюсер-режиссер Джордж Эбботт, Ричард Роджерс и Лоренц Харт предложили ему главную роль в их бродвейском шоу «Too Many Girls». «Когда-нибудь играл?» — спросил мистер Эбботт.
«Я? Всю свою жизнь!» — рассмеялся он.
Шоу открылось в Бостоне, и за одну ночь Деси стал сенсацией. В течение семи месяцев, пока оно шло на Бродвее, он был кумиром дневных представлений Нью-Йорка. «И вот я в Голливуде», — закончил свою историю жизни Деси около трех часов ночи. «Фантастик, не правда ли?»
Я не была удивлена. Слышала множество историй о том, как из грязи в князи в Голливуде. Ведь старая система звезд не строилась на таланте, упорном труде или актерском опыте; важна была личность. И у Деси она была.
Ему нравилось быть новым кумиром-мужчиной, но он в это не верил. Он говорил, что приехал в эту страну ни с чем, и уедет ни с чем, но, по крайней мере, уедет с лишней парой обуви.
Пока у него были деньги, он любил их тратить. Гонял по Голливуду на черной иномарке со своими золотыми инициалами; рядом с ним сидела череда самых красивых одиноких девушек кино — обычно блондинок: Бетти Грейбл, Джин Тирни, Лана Тернер. Но все чаще он появлялся на моем пороге в Огден Драйв, где дедушка читал ему редакционные статьи из Daily Worker. Деси жаждал семьи; он так долго был безродным.
Все в студии знали, что я схожу по нему с ума, и большинство из них предостерегали меня от этого. «Он — мимолетный талант», — говорили мне, и «Он слишком молод для тебя». Или «Он убежденный католик, а ты протестантка», и так далее. Но я перепутала.

                                       СЕДЬМАЯ

Я заставила Деси ездить вверх и вниз по побережью, посещая места, которые видела за семь лет в Калифорнии, от Сан-Франциско до Тихуаны, ниже мексиканской границы. Хотела поделиться с ним