История китайского летчика. Часть 2

решение будет приниматься на уровне командующего ОВА товарища Нэ Фэн-Чжи.
Командующий Объединенной воздушной армии товарищ Нэ Фэн-Чжи, наслаждавшийся обретенным положением высокого военачальника, относился к исполнению своих служебных обязанностей с прохладцей, достойной классических генералов Цинской эпохи. Рапорт какого-то «среднего командира» он навряд ли счел бы достойным своего вальяжного внимания между обильным обедом и приятной верховой прогулкой на пленэре. Однако Джао Да был осведомлен о Цинских привычках товарища Нэ не хуже него самого, и потому решил штурмовать эту цитадель бюрократии в таком же Цинском стиле – привлек полезные знакомства.
На радиограмму в штаб 24-го корпуса с просьбой о поддержке, которую милая девушка из радиослужбы полка не смогла отказать «дорогому товарищу Джао» послать в обход правил радиообмена, с удивительной быстротой пришло ответное послание.
«Готовь «Крылатого кота» к перелету», - передал командир корпуса Лю; как истинно военный человек он был предельно краток и конкретен.
Товарищ Ли Си-Цин ответил на аналогичную просьбу в своем неповторимом стиле:
- После войны с тебя два ящика коньяка, Да-Нет! Потому что твой перевод обойдется мне в один ящик настоящего армянского, из нашего «Военторга»… Паленый американский бурбон не предлагать, от него башка трещит.
Джао Да так и не узнал, что заставило командующего ОВА наложить благосклонную резолюцию на его рапорт – заступничество влиятельных друзей или международная обстановка вокруг столкновения двух мировых систем на многострадальном Корейском полуострове… Но раздумья товарища Нэ Фэн-Чжи над рапортом своего неудобного подчиненного прервались в десятых числах июля 1953 года. В эти роковые дни над Кореей спустились густые темные облака, в сочетании с жаркой погодой накрывшие полуостров безнадежным, томительным зноем. Возможно, под влиянием невыносимой жары и влажности, в душных павильонах на многосторонних мирных переговорах в Пханмунджоме наметился прорыв. Китайские народные добровольцы на 38-й параллели срочно ответили на дипломатический прорыв прорывом фронта. Части 9-й и 20-й китайских армий в вечерние часы 13 июля перешли в массированное наступление против южнокорейских войск, ставшее последним крупным сражением Корейской войны. Оно вошло в военную историю на китайском языке как «Завершающее июльское наступление», а в англоязычной версии именовалось скромнее: «Битва за Кумсонг».
После этого Джао Да получил долгожданное предписание поступить вместе с «неучтенным фронтовым истребителем Кертисс Р-40 с ответственного хранения» в распоряжение штаба 24-го корпуса старого боевого друга кавалериста Лю. При этом китайский летчик убедился, что коммунистические администраторы умеют не только придумывать самые нелепые и ходульные эпитеты для простой вещи, но и неплохо решать одним ходом несколько вопросов. Джао Да было предписано совершить промежуточную посадку на полевом аэродроме близ Пхеньяна и под расписку сдать северокорейским товарищам запломбированный мешок с «денежной массой». Верность заветам Ким Ир Сена – само собой, но денежное довольствие бойцам героической народной армии выплачивать тоже надо! Выпуск северокорейских вон,  как и многие другие вопросы обеспечения КНДР, в военные годы взял на себя красный Китай…
***
С того дня, как старый мексиканский танкер вошел на рейд Шанхая, Джао Да провел на обочине Корейской войны восемь или девять месяцев, из них большую часть он летал над этой несчастной землей. Результаты американских бомбардировок он видел с воздуха. Разрушения в Корее потрясали его своими гигантскими масштабами, но прикоснуться рукой к ее ранам, почувствовать запах ее смерти сверху было невозможно.
Джао Да впервые увидел изуродованный полутруп того, что когда-то было одной из прекраснейших стран Юго-Восточной Азии, когда приземлился на маленьком полевом аэродроме в пригороде Пхеньяна. Все пространство вокруг было изрыто старыми или свежими бомбовыми воронками. Своей правильной формой они напоминали лунные кратеры. Некоторые из них в диаметре насчитывали не менее полутора десятков метров – это явно поработали «стратеги» В-29. На дне плескалась мутная вода, и множество работавших на аэродроме рабочих-корейцев в грязно-белой домотканой одежде наполняли там свои баклажки, стирали какие-то тряпки или мылись сами. Стараниями этих людей-муравьев все воронки на летном поле были тщательно заровнены, а сверху, точно по диаметру, присыпаны песком – чтобы обмануть американские «бомберы» видимостью того, что воронка на месте. Корейцы заслужили славу мастеров маскировки. Несколько поршневых ночных бомбардировщиков По-2 и Як-18, базировавшихся на аэродроме, были укрыты не только земляными капонирами, но и настолько тщательно закамуфлированы, что один из них походил со стороны на скирду рисовой соломы, другой – на раскидистый куст, третий – на развалины деревянного домика. Взлетную полосу, как только «Томагавк» Джао Да закончил пробег, северокорейские солдаты сразу же закрыли тележками с высаженной на них буйной зеленью – она стала походить на огород, а не на военный объект.
Джао Да впервые видел северокорейских пехотинцев. В своих плоских кепи с кокардами, с яркими погонами на плечах, они казались щеголями по сравнению со скромными китайскими добровольцами. Бросилась в глаза одна особенность: на их гимнастерках и головных уборах были зигзагообразно нашиты какие-то шнурки. Увидев, как невысокий молодой сержант вставляет в них свежесрезанные зеленые ветки, Джао Да понял: это еще одно средство для маскировки. Офицеры Корейской народной армии подражали советским коллегам: они носили почти такие же защитные кителя со стоячими воротниками, золотые погоны с просветами и латунными звездочками, сине-серые галифе с выпушками и начищенные до блеска сапоги хромовой кожи. Только нарядные кепи с красным кантом у них были собственные.
Джао Да выбрался из кабины, обменялся воинскими приветствиями с северокорейским начальником аэродрома, расписался в надлежащих ведомостях (скрывая вечную усмешку над наивной и громоздкой красной бюрократией) и передал запечатанный сургучом денежный мешок. Возле «материальной ценности» тотчас заступили в караул двое солдат с автоматами наперевес.
- Заправьте меня под завязку… По самое горлышко, понимаете? – объяснил Джао Да северокорейскому офицеру. – Меня ждут в расположении 24-го армейского корпуса.
- Отставить! – категорически отказал кореец. Он говорил по-китайски неправильно, но вполне понятно, и легко употреблял знакомые военные термины:
 – Светло лететь отставить. Запрет. Янки перехватчик опасность. Ночью полетишь. Горючее no problem! – офицер шиканул знанием вражеского языка. – Сейчас гулять. Увольнение. Пхеньян посмотри.
Джао Да понял, что спорить бесполезно. К тому же он прекрасно понимал опасность встречи своего истребителя, считавшегося устаревшим уже к концу Второй мировой, с каким-нибудь скоростным «Старфайтером»  или флотской «Пантерой» .
До разбитого бомбами шоссе Джао Да дошел пешком. Возле дороги было тесно от сброшенного с нее лома разбитых машин. Некоторые из остовов были совсем свежими и еще пахли гарью, другие успели поржаветь. Сбитые взрывами телеграфные столбы валялись, как павшие великаны. Оборванные провода переплелись и проросли травой. Неунывающий северокорейский связист с катушкой за спиной тянул вместо них кабель полевого телефона и напевал веселую песенку. Его товарищ вбивал вешки для кабеля и визгливо бранился: видимо, считал веселость неуместной. Джао Да вышел на полотно шоссе и огляделся. Безоблачное июльское небо было чисто; это не столько радовало, сколько вселяло опасение внезапного воздушного налета. Похоже, ехать сейчас никто не решится, и придется маршировать до северокорейской столицы пешком, решил летчик. Однако он ошибался. Лихо огибая воронки, по дороге катилась закамуфлированная свежими ветками дребезжащая советская «полуторка» ГАЗ-АА, автомобиль насколько легендарный, настолько и незаменимый. Джао Да поднял руку, голосуя. Водитель охотно затормозил. Джао Да совсем не удивился, когда из кабины высунулся коротко стриженый парень классической славянской внешности (разумеется, в китайской форме) и что-то приветливо сказал на ломаном корейском языке. Значения слов Джао Да не понял, потому что, в отличие от фронтового водителя, мало общался с корейцами и не знал их языка. Поэтому он ответил по-русски:
- Привет, товарищ! Подбросьте до Пьхеньяна.
- По-нашему говоришь, товарищ? – просиял парень. - Конечно, запрыгивай в кузов! Там всё в крови, извини…
Водитель помрачнел. Через плечо у него заглянул еще один советский товарищ, загорелый, лет сорока, с аккуратной военной стрижкой, но в гражданском костюме и с чехлом фотоаппарата на груди.
- Подождите-ка, - в его голосе прозвучала легкая настороженность. – Кто вы такой, товарищ? Покажите документы.
Джао Да с пониманием представился и предъявил удостоверение – в зоне боевых действий осторожность никогда не бывает лишней. О дерзкой работе южнокорейской агентуры он был наслышан. Старший из советских товарищей придирчиво изучил документы, старательно делая вид, что понимает китайские иероглифы, удовлетворенно кивнул и позволил себе улыбнуться:
- Хорошо, товарищ. Извините, мы должны проявлять бдительность. В качестве компенсации за неудобства я составлю вам компанию в кузове – в кабину мы все не поместимся.
С молодой легкостью штатский подтянулся на бортике кузова и по-спортивному ловко запрыгнул туда.
- Меня зовут Сергей, Сергей Борзенко , - представился он, подавая Джао Да руку и помогая забраться в грузовик. – Я нахожусь здесь как специальный корреспондент газеты «Правда».
- Это многое объясняет, - ответил Джао Да. – И ваш фотоаппарат, и вашу… предусмотрительность.
На дне кузова засыхали свежие лужи крови, от них уже распространялся тошнотворный запах; хорошо, что при движении грузовика его относил ветер, как и стаи жирных зеленых мух. Советский журналист поймал вопросительный взгляд Джао Да.
- Пхеньян сегодня ночью опять бомбили, - скорбно сказал он. – Его бомбят каждую ночь… Одна из бомб попала в блиндаж советских зенитчиков возле электростанции. Погибли четверо ребят - лейтенант, старшина и двое рядовых. Рядовые – совсем мальчишки, да и лейтеха немногим старше… Мы доставляли их тела в дислокацию части. Теперь их повезут в Китай, хоронить будут там.
- Я знаю, наших советских товарищей-летчиков тоже хоронят там, - Джао Да стянул с головы летный шлем. – Советские воины очень храбрые. О них сейчас нельзя говорить вслух… Но, поверьте, товарищ журналист, пройдут годы, возможно – десятилетия, и о них в вашей стране вспомнят с гордостью.
- Допускаю, что так, - без особого энтузиазма согласился товарищ Борзенко. – Но мне кажется, что главные герои этой войны все равно – миллионы простых людей Кореи. Научиться выживать под бомбами тяжело, но возможно. Для меня это не первая война, товарищ летчик. Я видел в руинах многие города моей Родины и половины Европы… И их людей.  Важно не только существовать в бомбоубежищах и