стоило, каких внутренних переживаний, испытаний и разрушений…
Во-первых, едва мне исполнилось тридцать лет, как умер мой папа, твой прадедушка, Настенька. Но он не просто умер – он угасал долго и мучительно, в агонии, страданиях и в адских болях. Более трёх месяцев мы с мамой, братьями и близкими родственниками наблюдали за этими нечеловеческими муками, не в силах что-либо изменить и помочь ему. Все наши усилия и вмешательство врачей ни к чему не приводили, болезнь медленно разрушала его некогда сильный организм, причём делала это садистски, варварски, жестоко пытая и издеваясь над ним.
Внученька, со временем я поняла одно – нет ничего страшнее, чем наблюдать за тем, как умирает близкий человек, особенно когда ты видишь его нечеловеческие страдания, наблюдаешь за неравной борьбой с болезнью, разрушающей организм, читаешь в его глазах отчаянье и ужас, и при этом не в силах облегчить его участь. Папа с мамой много значили и до сих пор значат для меня и моей жизни. Несмотря на то, что они большую часть своей жизни отдали строительству советского государства, те редкие минуты нашего общения и единения навсегда сохранились в моей памяти. Они легли в основу моего мировоззрения, и мне кажется, что на уровне своего внутреннего «Я» я продолжаю существование своих родителей, тем самым продлив срок их присутствия в жизни. В моей памяти папа остался весёлым, жизнерадостным и беззаветно любящим меня человеком. Всё свободное время он отдавал нам, детям: играл с нами, помогал учить уроки, мастерил вместе с нами нехитрые игрушки. Что интересно, внученька, в моей памяти до сих пор свежи тысячи мелких и приятных воспоминаний, которые раскрывают глубину нашего общения, его заботу обо мне, наставления и советы. Для него я навсегда осталась единственной и любимой «доцей», которую, в отличие от сыновей, он всегда баловал и по возможности задаривал игрушками. Анализируя свой внутренний мир, я понимаю – насколько много во мне па-пиных мыслей, эмоций, поступков. Такое ощущение, что прежде чем уйти из жизни, папа переселился в меня и уже во мне продолжает жить, реализовываться, достигать поставленных целей. По-видимому, степень влияния родителей на детей и обеспечивает их социально-культурное бессмертие – они умирают телом, но особенностями мировосприятия, неповторимостью своих поступков, характерным поведением они продолжают жить в нас, в своих детях.
Умирая, преодолевая сильнейшую боль, разъедающую пороги чувствительности нервной системы, папа старался держаться мужественно, геройски, по-мужски. Он прошёл войну, был ранен, и именно ранение привело его к этой неожиданной для нас, ранней смерти. Ведь пятьдесят девять лет для мужчины – разве это возраст? И, наблюдая за этой неравной борьбой отца с болезнью, за его желанием улыбкой прикрыть страдание и боль, шуткой подбодрить нас, стереть с наших лиц уныние и печаль, я вновь превращалась в ту маленькую девчонку, которая сопереживала героям книг и кинофильмов, которая вслед за Александром Матросовым бросалась на амбразуру немецкого дзота и закрывала её своей грудью; которая как Ульяна Громова в составе подпольной организации «Молодая Гвардия» боролась с фашистами, а потом, схваченная гестапо, молчала под пытками. Я умирала вместе с Ульяной от адской боли, от жестоких пыток, с пятиконечной звездой на спине, которую гестаповцы выжигали на моём девственном девятнадцатилетнем теле, с поломанными руками и рёбрами, но так и не выдав мучителям своих товарищей по подполью.
Маленькая моя, у изголовья умирающего в муках отца, глотая слёзы и превозмогая спазмы в горле, я поклялась, что моя дальнейшая жизнь будет посвящена ему, что в этой жизни я сделаю всё, чтобы он там, на том свете, гордился мной и понимал, что свою жизнь он прожил не зря. Я поклялась, что продолжу начатое им – сделаю всё для своей Родины.
Смерть папы в самом расцвете сил заставила меня предметней задуматься о смысле человеческой жизни. Я стала чаще задавать себе сложные вопросы, которые раньше возникали в моём сознании, но как-то не задевали и не задерживались. А сейчас вопросы: «Зачем мы рождаемся на свет, и что должны сделать в благодарность за рождение?»; «Каково наше предназначение в жизни и чем оно обусловлено?» – стали наседать, преследовать, заявлять о себе, причём как-то неожиданно, тревожно, как пронзительный звонок в дверь среди глубокой ночи. И от них становилось почему-то муторно, тоскливо, неуютно, ведь я тоже прожила больше тридцати лет, а что сделала и что оставила после себя важного и ценного для людей и жизни? Оглядываясь назад, на свой прожитый путь, я впервые засомневалась в эффективности своего существования, в плодотворности и значимости своей деятельности. Несмотря на то, что на тот момент я уже достигла очевидных и признанных в обществе успехов, во мне возникла неудовлетворённость масштабом реализации заложенных в меня творческих потенциалов. Мне захотелось углубить своё проникновение в содержание мироустройства, раздвинуть мировоззренческие горизонты и больше познать чего-то объёмного, важного, выходящего за пределы при-вычного и устоявшегося.
Смерть папы пробудила во мне желание окунуться в мир философии, осмыслить фундаментальные и основоопределяющие категории мира, жизни и человеческого существования. Я пришла к пониманию того, что чем масштабней я стану смотреть на мир, чем глубже проникну в перманентное развёртывание материи, тем впечатляющей и весомей окажется моя повседневная деятельность, тем значимей и грандиознее осуществится моя самореализация. Я и раньше избегала обыденности и мелочности поступков, копирования и повторяемости действий. Я всегда старалась делать то, что следовало из моего внутреннего мира, что являлось продолжением моих убеждений, выводов и взглядов. Но наблюдая за умирающим отцом и осмысливая сделанное и оставленное после себя в жизни им и мной, я пришла к пониманию необходимости ещё большей индивидуализации своих поступков, ещё большей их свободы и независимости. Теперь мне хотелось не только постигнуть максимум доступной информации и довести собственную эрудицию до образцового совершенства, но впервые во мне пробудилась потребность отдавать – возвращать людям накопленное во мне, пере-осмысленное и обогащённое. Внученька, во мне зрела новая философия: не просто добиваться гармонии между высокоразвитым умом, утончённо-восприимчивой душой и здоровым, эстетически красивым телом, но и использовать богатство и совершенство внутреннего мира во благо людей, общества и цивилизации. Во мне проснулось огромное желание научиться возвращать людям сторицей то, что взяла у них, на чём выросла, что заложили в меня по ходу воспитательного процесса и развития личности.
Настенька, чтобы лучше разобраться в себе, раздвинуть внутренние горизонты и увеличить масштаб своей деятельности, я с головой окунулась в изучение русской философии. Космические идеи Саши, которые я впитала и уже связала с русской литературой, нашли свое продолжение в более масштабных и всеохватывающих философских идеях, которые существенно перекроили моё мировосприятие. Подстёгиваемая мучительным угасанием жизни отца, разбуженными сомнениями и тревогами, я пыталась найти успокоение и прозрение в текстах русских философов. Читая проникновенные рассуждения о космизме, софиологии, соборности и метафизичности мира, я открывала для себя ещё более глубокий мир духовного единения людей и понимания жизни не как планетарного явления, а как космической силы, корнями уходящей в запредельное бытие и туда же выходящей своей активностью. Работы Владимира Соловьёва, Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Павла Флоренского, Ивана Ильина и многих других российских философов не только обогатили моё мировосприятие и углубили проникновение в содержание жизненных процессов, но и помогли обрести новые точки опоры в жизни, прочнее связали меня с бытием, как присутствием человека в мире. Наблюдая за смертью отца, во мне очередной раз, но на порядок настойчивее пробудилась потребность в понимании СМЫСЛА: смысла деятельности, смысла жизни. Проникновение в смысл, соприкосновение с запредельным и основоопределяющим не только наполняло человеческую жизнь содержанием, но и направляло её, ориентировало на достижение более значимых и ценных для человечества целей деятельности. Переосмысливая свои прожитые годы и настоящее, я пришла к пониманию того, что смысл человеческой жизни за-ключается в борьбе за содержательность присутствия в материальном мире, за максимальное воплощение прописанного в психике предназначения, обогащающего и содержательно наполняющего отрезок времени между рождением человека и его смертью.
Но больше всего меня поразило открытие, что русская классическая литература и русская философия очень близки между собою, поэтому авторы классических литературных произведений признавались философами, а русские философы писали глубокие по содержанию, гениальные и неповторимые художественные романы. Я вдруг открыла для себя, что русская классическая литература настолько глубока и содержательна, что практически граничит с профессиональной философией, обогащая её сюжетами, характерами и поступками героев. Классическая русская литература примерами и доступным прочтением образов приоткрывает вход в профессиональные круги философов широким массам читающих, ищущих смысл своего при-сутствия в мире. Философия как знание избранных, интеллектуальной элиты, благодаря прозрению и глубине проникновения русской классической литературы стала доступней и познаваемей для читающей аудитории. Люди, открывшие богатство русского языка, проникнувшие в сюжетные линии классических русских произведений, становились просвещёнными, просветлёнными и посвящёнными в тайны бытия и человеческого присутствия в нём. В народе их так и называли философами – любящими мудрость и стремящимися к всевидению. Русская клас-сическая литература оказалась преддверьем философии, – мира, в котором знания граничат с предвидением, интуиция с фантазией, а масштаб восприятия настолько зашкаливает, что преодолевает не только планетарные границы, но и космические, увлекая в существование Мультивселенных и параллельных миров…
Во-вторых, за смертью папы, почти сразу, последовала серьёзная болезнь Наташеньки. Это как напасть: если накатилась одна беда, за ней следом ринутся другие. Только похоронили отца, справили поминки, как Наташа заболела корью, причём серьёзно, с осложнениями. Я больше месяца пролежала с ней в больнице и такого там насмотрелась, что не дай боже другим увидеть. Ночами, с тревогой наблюдая за бредящей дочкой, прислушиваясь к её хриплому дыханию, я задавала себе всего один вопрос: а вдруг и дочка умрёт, что мне одной делать в жизни?
Настенька, когда одна беда подстёгивает другую, когда ты захлёбываешься от наплыва сомнений, тревог и страха перед будущим, причём без возможности передохнуть, набраться сил – жизнь воспринимается в совершенно иных тонах, словно приоткрывая своё истинное содержание. Ты словно находишься в бушующем океане социальных коммуникаций, и
